Мы вносим притворство даже в нашу религию. Мы сидим в церкви и через положенные промежутки времени с гордостью сообщаем Господу, что мы – жалкие и ничтожные черви и что нет в нас добра.
И вот ночь, великая любящая мать, ласково прикасается своей ладонью к нашему пылающему лбу, и заставляет нас повернуться к ней заплаканным лицом, и улыбается нам; и хотя она безмолвствует – мы знаем все, что она могла бы нам сказать, и мы прижимаемся горящей щекой к ее груди, и горе наше проходит.
– Все дело, я думаю, в том, – сказал Джордж, возвращаясь к житейской прозе, – что произошло землетрясение. – И прибавил с оттенком печали в голосе: – Жаль, что он как раз в это время резал пирог!