Народу в пабе прибавлялось. Посетители только приходили. Уходить не спешили. День был будний, обеденный час давно миновал, а расходиться никто не собирался. Все ждали, чтобы хоть одним глазком взглянуть на Тревора Лэма. Приятелей Трева среди них не было. Тот вообще ни с кем не водил дружбу – не хотел. В друзьях он не нуждался.

Когда Сью только приехала в Хоупс-Энд, то сразу поняла, сколько людей здесь не любят Тревора Лэма. Вообще-то в округе недолюбливали всех Лэмов, но Тревора – особенно. Только при нем и его братьях ничего такого не говорили. Для этого у них была кишка тонка. Просто молчали, и все. А когда его увезли, сразу разговорились. Сью раньше не слышала, чтобы они столько трепали языками. Многие прямо заявляли, что Трева повесить мало или застрелить как собаку, вместо того чтобы просто сажать в тюрьму. Мол, он всегда был подонком. Худшим из всех. Считали, что Трев еще легко отделался. И никто из них не верил, что его отпустят. До вчерашнего дня и четырехчасовых новостей.

А Тревора Лэма отпустили. И теперь все хотели увидеть его, оказаться в самой гуще событий. Чтобы потом было о чем поболтать. А еще говорят, что женщины вечно сплетничают, думала Сью. Называют нас любопытными. Так вот, женщины местным мужчинам в подметки не годятся. Заходят будто невзначай, кивают друг другу, сдвигают кепки на затылок, стоят со стаканами в руках, делая вид, что день как день, ничего особенного, обычный отдых после обеда. Только кто им поверит?

Сью разливала пиво, принимала деньги, давала сдачу, вытирала стойку и поглядывала на часы. Скоро… скоро… И что дальше?

Она не знала.

Несколько лет назад, когда у нее с Тревором Лэмом все только началось, Сью стояла на старом мосту в сумерках. И увидела, как лиса крадется по выгону Хьюита, перебегает от одного укрытия к другому. Наверное, надеялась поживиться новорожденными ягнятами. Но в то время Сью думала не об этом. Видела только ее одинокую обособленность. А еще – цельность и завершенность. Пока она наблюдала за лисой, та вдруг остановилась и повернула голову. Казалось, она смотрит прямо на Сью. Глаза лисы ярко блестели.

Минуту она стояла как вкопанная, а потом потеряла интерес к Сью и направилась своей дорогой. Навострив уши, опустив хвост. Кралась не быстрее, и не медленнее, а так, как надо. Знала, кто она, куда идет, чего хочет, и больше ничего. Бессмысленное существо.

Вдруг Сью осенило: а ведь и Трев такой! От этой мысли ее передернуло, дрожь прокатилась от бедер по животу, груди и горлу. Горячая кровь бросилась ей в лицо, пока она стояла на мосту, глядя вниз, на быстро текущую воду. Сью была потрясена, пристыжена и напугана. Раньше она считала, что к Тревору Лэму ее влечет его грубая мужская красота и сильное мускулистое тело. Казалось, что она, сблизившись с ним, держится за жизнь обеими руками, как делала всегда, радостно упивается ею. А если ей и было совестно перед Дафной, или, если уж на то пошло, перед Цикадой, она старалась не вспоминать о них. Следовала своему принципу: будь что будет. Ради любви ничего не жаль. Но теперь Сью сознавала, что любовью тут и не пахло. Понимала, почему так и не нашла мужчину, к кому была бы по-настоящему неравнодушна. Любого мужчину, какой не наскучил бы ей, к которому она питала бы хоть какие-то чувства.

Что бы Сью ни твердила себе каждый раз, во всех этих городах, со всеми мужчинами, любви она вовсе не искала. Она искала возбуждения и опасности, ощущая лишь трепет постыдного страха.

Вот почему Сью не переставала думать о Треворе Лэме. Он дал ей то, чего она, похоже, жаждала все это время. Этот мужчина не нуждался в ней. Не уважал ее. Он вообще ни в ком не нуждался и никого не уважал. Не имел ни совести, ни чести, ни представления о потребностях и правах других людей. Был дрянью. Дрянью до мозга костей.

Сью передернулась с почти суеверным ужасом, ссутулилась над перилами моста. Тени деревьев за ней постепенно темнели. Ее захлестывала ненависть и презрение к самой себе. Что с ней не так? Насколько она испорчена? Нужно сделать хоть что-нибудь. Покинуть Хоупс-Энд и жить дальше.

Но как только эта мысль мелькнула у нее в голове, она поняла, что никуда отсюда не уедет. Не хватит силы воли. Как всегда, как всю свою жизнь, она будет ждать, пока что-нибудь не случится.

Под мостом проплывали листья и ветки, наполовину погруженные в темнеющую, быстро текущую воду; беспомощно вертелись, попадая в крошечные водовороты. Сью казалось, будто они тянут ее за собой, что ее подхватили некие непонятные ей течения, и от нее уже ничего не зависит.

Обреченность нависла над ней прямо там, на мосту, в тот же вечер, когда она видела лису. Конечно, потом она исчезла. Почти сразу, как только Сью вернулась в паб – к свету, к привычному зубоскальству местных, к знакомым запахам и звукам. Но не забылась. Просто словно отступила в сторонку – туда, где Сью всегда видела ее, если не сосредоточивалась на чем-нибудь другом.

А вскоре убили Дафну. Увезли Тревора. Но даже этого было недостаточно, чтобы заставить Сью покинуть Хоупс-Энд. Она осталась, хотя должна была уехать. Ведь оставаться было бессмысленно. Здесь Сью могла погибнуть.

И вот теперь Тревор возвращается.

Сью подняла голову, заметив, что снаружи что-то происходит. Все посетители в баре выглядывали в открытую дверь. У Сью пересохло во рту. Нет, еще слишком рано. Это не он. И голос Энни пока не слышен. Как и голос Чудика. Или Джейсона. Нет, это не он.

Бык Трюс вошел в паб со сконфуженным и вместе с тем важным видом, неся потертую дорожную сумку из кожи. За ним по пятам следовала невысокая фигурка в синих джинсах и несвежей, запыленной белой рубашке с закатанными рукавами. Женщина с каштановыми вьющимися волосами, в очках и с объемистой коричневой сумкой через плечо.

Журналистка, предположила Сью. Никаких журналистов здесь не ждали. Вроде бы говорили, что местопребывание Трева постараются держать в тайне как можно дольше. Но ведь в округе всем уже известно, куда он направится. Почему бы и прессе не знать? Это как-никак их работа. Совать нос куда не просят.

Цикада не сдвинулся со своего места за стойкой, только глазел и вытирал руки полотенцем.

– Цикада, старый ты хрыч, отхватил-таки себе постояльца! – взревел Бык и мотнул головой в сторону женщины, идущей за ним. – С тебя комиссионные. Десять процентов. Эта краля ехала за мной по пятам. Небось запала на мои роковые чары!

Он плюхнул сумку посреди зала и с довольной ухмылкой огляделся по сторонам. В пабе стало почти тихо.

– Н-да? – протянул Цикада.

Невысокая худая женщина перевела на него взгляд и направилась к нему. Посетители расступились, пропуская ее, бросали на нее взгляды, старательно сохраняя равнодушие на лицах.

– Добрый день. Я Верити Бердвуд, – произнесла она, улыбнулась Цикаде и провела пальцами по своей пышной шевелюре, закладывая пряди за уши. – Из Эй-би-си. У меня тут забронирована комната на пару дней.

Вот это номер! Никогда в жизни Сью не удивлялась так, как сейчас. Она-то ожидала увидеть шикарную, начальственного вида девицу. Или вот еще бывают такие чернявые живчики: нос, глаза, зубы – все на виду, и не захочешь, а заметишь, и на все-то у них свое мнение, от утилизации опилок до абортов, и так далее.

Да кого угодно она ждала, только не эту невзрачную, неряшливую и лохматую пигалицу. Гостья была похожа на библиотекаршу. Не то чтобы Сью повидала много библиотекарш. По правде сказать, только одну, когда училась в старших классах. Миссис Бинки. Моргалка Бинки. Как она учила их осторожно переворачивать страницы. И показывала, почти каждый библиотечный день. Все приговаривала: «Верхний правый угол страницы сжимаем бережно, но крепко, большим и указательным пальцами, и пе-ре-во-ра-ачиваем». Можно подумать, это библиотечное старье – ценная редкость, так она над ним тряслась.

Приезжая, конечно, была совсем не такой, как миссис Бинки. Но выглядела так, будто только и делала в жизни, что читала. Может, из-за очков.

Сью вдруг поймала себя на мысли, что эта женщина совсем не во вкусе Трева. И с этим парнем, адвокатом, у нее тоже наверняка ничего нет. Судя по виду, ему подавай кого-нибудь получше. Хотя… Слегка щурясь, Сью присмотрелась к Верити Бердвуд, которая беседовала с Цикадой, прислонившись к стойке. Странно, но она, казалось, знала, что делает. Как будто… все в ее руках. Вот-вот. Будто ей безразлично, что о ней подумают. И волосы у нее ничего. По-своему.

Те двое, Цикада и женщина, вдруг повернулись к Сью. Застигнутая врасплох, она широко заулыбалась.

– Побудешь за хозяйку, Сью? – спросил Цикада своим особенным, радушным тоном хозяина паба в провинции. – Покажешь нашей гостье комнату и все такое?

– Разумеется, – вежливо отозвалась она, с трудом удерживаясь, чтобы не взглянуть на часы.

Женщина подхватила свою сумку, любезно кивнула Быку Трюсу и направилась к тому концу стойки, где стояла Сью. И опять мужчины старались незаметно посторониться, чтобы ненароком не задеть ее.

– Лестница наверх вон там, – сообщила Сью.

Вдвоем они прошли в глубину зала. Сью распахнула дверь с табличкой «Только для постояльцев», за которой обнаружилась узкая лестница, и пропустила Верити Бердвуд вперед.

– Ты смотри, берегись, Сью! – заорал им вслед Бык Трюс. – Не ровен час, научит тебя чему плохому столичная девчонка! А тебе и без того хватает.

Довольный гогот и гул мужских голосов провожали их, пока обе поднимались по лестнице. Местные своего не упустили.

– Да вы не обращайте на них внимания, – проворчала Сью, стыдясь за них и за себя. – Кретины, что с них взять. Выделываются. Многих сейчас здесь вообще быть не должно. Поглазеть сбежались.

Верити Бердвуд оглянулась на нее и добродушно усмехнулась. Но Сью, уставившись прямо в холодные, умные янтарные глаза, вдруг поняла, что не сможет улыбнуться в ответ. Потому что мгновенно перенеслась на несколько лет назад и опять очутилась на мосту. И теперь смотрела в глаза лисы. На лису. Еще одиночка. Невозмутимая и безжалостная. Опасная.

Женщина, стоявшая на несколько ступенек выше ее, слегка озадачилась, отвернулась и направилась к первой двери от лестницы. Сью торопливо следовала за ней, чувствуя, как полыхают щеки. Какая же она дура! Дубина, каких мало! Надо же было такое навыдумывать! С чего вдруг ей бояться эту приезжую? Это у нее самой одни лисы на уме, в том-то и дело. Ишь как издергалась из-за Тревора.

То-то и оно.

А в глубине ее души уже зашевелился мрак.