Вайолет
154 дня до окончания школы

Утро пятницы. Я сижу в кабинете миссис Мэрион Кресни, нашего школьного психолога. У нее маленькие, но очень добрые глаза, а улыбка такая широкая, что едва умещается на лице. Если верить диплому на стене кабинета, она работает в нашей средней школе Бартлетт вот уже пятнадцать лет. Сегодня мы встречаемся с ней в двенадцатый раз.

Мое сердце до сих пор бешено колотится, а руки трясутся. Я никак не могу успокоиться после того, что случилось на колокольне. Я ужасно замерзла, и сейчас мне очень хочется одного – прилечь и согреться. Я жду, когда миссис Кресни заговорит. Она произнесет что-то вроде: «Я знаю, чем ты занималась во время первого урока, Вайолет Марки. Твои родители уже едут сюда. А вот медики уже прибыли, и они готовы упечь тебя в ближайшую психушку».

Но мы начинаем издалека. Впрочем, как всегда.

– Как твои дела, Вайолет?

– Все замечательно, а как ваши? – Я протискиваю ладони под бедра, чтобы быстрее согреть пальцы рук.

– И у меня все в порядке, но давай поговорим о тебе. Мне очень важно узнать, как ты себя чувствуешь.

– Все хорошо. – То, что она пока не перешла к делу, вовсе не означает, будто ей еще ничего не известно. Она практически никогда не говорит напрямую.

– Как ты спишь?

Мои кошмары начались через месяц после катастрофы. Она спрашивает о них при каждой нашей встрече, потому что я совершила непростительную ошибку и сама рассказала о них матери, а та сразу передала нашу беседу миссис Кресни. Кстати, это одна из причин, почему я сегодня очутилась именно здесь и почему я стараюсь больше ничем не делиться с матерью.

– Я прекрасно сплю по ночам.

Особенность миссис Кресни заключается в том, что она постоянно, вне зависимости от ситуации, улыбается. Впрочем, мне это нравится.

– А что насчет кошмаров?

– Ни одного.

Раньше я их записывала, потом перестала. Правда, я помню каждый в мельчайших подробностях. Вот, к примеру, один из них, который приснился мне недели четыре назад. Я буквально растаяла на глазах у других. Мой отец при этом говорил: «Твой конец наступил, Вайолет. Ты исчерпала свой срок. Мы все когда-нибудь встретим свою кончину, но твоя наступает прямо сейчас». Мне не хочется, чтобы это происходило. Я внимательно смотрю на свои стопы и вижу, как они превращаются в две лужицы, которые сразу же испаряются. За ними исчезают кисти рук. Я не испытываю боли, а только думаю: «Не стоит сопротивляться происходящему, мне же совершенно не больно. Я попросту постепенно таю». Однако мне хочется противостоять этому! Тем не менее я проснулась только после того, как полностью растворилась.

Миссис Кресни ерзает на стуле, при этом улыбка не сходит с ее лица. Интересно, а во сне она тоже улыбается?

– Давай поговорим о дальнейшей учебе.

Еще год назад примерно в это же время я с удовольствием беседовала о колледжах. Мы часто вместе с Элеонорой обсуждали данную тему уже после того, как мама и папа отправлялись спать. Мы устраивались поуютнее во дворе, если стояла теплая погода, или забирались в дом, если нас одолевал холод. Мы рассуждали о тех местах, куда когда-нибудь отправимся, о людях, с которыми познакомимся где-нибудь подальше от этого захудалого городишки Бартлетт в штате Индиана с населением в четырнадцать тысяч девятьсот восемьдесят три человека. Здесь мы с ней чувствовали себя, как самые настоящие пришельцы с другой планеты.

– Ты решила попробовать поступить в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, в Университет Флориды, Университет Буэнос-Айреса, Северный Карибский университет и даже в Университет Сингапура. Весьма разнообразный список, но, скажи мне, куда из него подевался Нью-Йоркский университет?

Летом, закончив шестой класс, я начала мечтать о том, чтобы поступить в Нью-Йоркский университет на то отделение, где готовили писателей и где оценили бы мой творческий подход к любому делу. Это произошло как раз после того, как я съездила в Нью-Йорк вместе с мамой, которая у нас и профессор в колледже, и одновременно писательница. В то время она должна была получать степень в Нью-Йоркском университете, и поэтому, пока она готовилась на протяжении трех недель, мы вчетвером жили вместе с ней и часто встречались с ее бывшими учителями и одногруппниками – прозаиками, сценаристами, драматургами и поэтами. Я собиралась поступать именно туда и намеревалась подать заявление уже в октябре. Но потом произошла катастрофа, и я изменила свое решение.

– Я пропустила все сроки подачи заявок. – С того времени прошла неделя. Я все подготовила и даже написала требуемый очерк, но отсылать его не стала.

– Давай поговорим о твоем творчестве. О веб-сайте.

Она имеет в виду сайт, который называется «Ее сестра». Мы вместе с Элеонорой разработали его сразу после того, как переехали жить в Индиану. Мы намеревались со временем создать и онлайн-журнал, в котором рассматривались бы одновременно два (весьма) различных мнения по поводу моды, красоты, парней и жизни вообще. В прошлом году подруга Элеоноры по имени Джемма Стерлинг (своего рода тоже звезда Интернета) упомянула сайт в своем интервью, и число наших читателей утроилось. Но с того времени, как Элеонора погибла, я больше не прикасалась к нему. Какой в этом смысл? Он был посвящен обеим сестрам. Теперь сайт потерял актуальность, да я бы и не нашла нужных слов.

– Я не хочу говорить об этом.

– Если не ошибаюсь, твоя мать – писательница. Наверное, она часто помогает тебе советами.

– Джессамин Уэст как-то сказала: «Писательский труд непомерно тяжел. Так что все писатели, пройдя через ад на земле, непременно избегнут наказания после жизни…»

Эти слова ее воодушевляют.

– А у тебя возникло чувство, что тебя наказывают? – Миссис Кресни имеет в виду катастрофу. Или она сейчас говорит о том происшествии, из-за которого я оказалась в данный момент в ее кабинете. Или в этой школе. Или даже в этом городе.

– Нет. – А не кажется ли мне, что я в действительности заслуживаю наказания? Скорее всего, да. Иначе с какой стати я бы выстригла себе эту дурацкую челку?

– Как считаешь, в том, что случилось, есть доля твоей вины?

Я рассматриваю свою челку. Криво обрезала.

– Нет.

Психолог откидывается на спинку стула. При этом ее улыбка становится менее широкой, правда, буквально на пару миллиметров. Мы обе прекрасно понимаем – я беззастенчиво лгу. Интересно, а как бы она отреагировала на то, что буквально час назад меня уговорили уйти с опасного выступа на колокольне. Но, как мне кажется, пока миссис Кресни остается в неведении относительно этого события.

– Ты уже сидела за рулем?

– Нет.

– А вместе с родителями на машине каталась?

– Нет.

– Но им этого хочется. – Это не вопрос. Она произносит это с такой решительностью, будто кто-то из них (а может, и оба) попросил ее уговорить меня проехаться вместе с ними куда-нибудь. Скорее всего так оно и было. Я представила, как родители вместе с психологом обсуждают меня. На их лицах горестное выражение, в глазах – беспокойство.

– Я не готова. – Вот они, эти три волшебных слова. Благодаря которым, как мне удалось выяснить, я могу выпутаться практически из любой сложной ситуации.

Она подается вперед, приближаясь ко мне.

– Ты уже думала о том, чтобы снова стать нашим чирлидером?

– Нет.

– А войти в состав ученического совета?

– Нет.

– Ты продолжаешь играть на флейте в оркестре?

– У меня самая незначительная партия. – Наверное, это единственное, что не изменилось со времени катастрофы. Впрочем, мне всегда давали самую крохотную партию, поскольку я не очень хорошо играю на флейте.

Миссис Кресни снова откидывается на спинку стула. На секунду мне даже показалось, что она сдалась. Но затем до меня доносится ее голос:

– Я волнуюсь за твои успехи, Вайолет. Честно говоря, они должны быть более серьезными. Ты не сможешь всю жизнь обходиться без автомобиля. Особенно зимой. Ты продолжаешь топтаться на месте. Тебе следует почаще напоминать себе о том, что ты осталась в живых, и это означает…

Наверное, я так никогда и не узнаю, что же это означает. Потому что как только я слышу слова «остаться в живых», я встаю со своего места и покидаю кабинет.

Я иду по школьному коридору. Тороплюсь на четвертый урок.

Человек пятнадцать – некоторых я знаю, других нет, а кое с кем я вообще не разговаривала вот уже несколько месяцев – останавливают меня по дороге в кабинет и начинают шумно расхваливать. В общем, оказывается, я молодчина, потому что не побоялась остановить Теодора Финча, решившего покончить с собой. Корреспондент из школьной газеты мечтает взять у меня интервью.

Из всех учеников школы Бартлетта меня угораздило спасти именно Теодора Финча. Хуже и не придумаешь, потому что именно этот парень является в буквальном смысле нашей местной легендой. Я не знаю его, но знаю о нем. Каждый знает о нем. Некоторые ученики ненавидят его, потому что считают странным. Финча тянет на драки и прочие выходки, за что его грозят исключить из школы, но он продолжает делать то, что хочет. Другие его боготворят, потому что точно так же считают его странным парнем, которого тянет на драки и прочие выходки, за что его грозят исключить из школы, но он продолжает делать то, что хочет.

Он играет на гитаре и входит в состав пяти или даже шести разных групп, а в прошлом году он даже побил рекорд в этой области. Но он в то же время какой-то… экстремальный, что ли. Постоянно находится на пределе, на грани. Однажды он пришел в школу, выкрасившись красной краской. Целиком, от пальцев ног до самой макушки. А у нас в это время шли обычные уроки. Ни карнавала, ни Нового года, ни даже Хеллоуина не предвиделось… Одним он тогда сказал, что выступает против расизма, а другим – будто он протестует против употребления в пищу мяса животных. Когда-то давно, еще в младших классах, он в течение целого месяца приходил на уроки в длиннющем плаще до пят с капюшоном. Это именно он сломал пополам партой школьную доску. Потом он же выкрал всех вскрытых лягушек из лаборатории и устроил им пышные похороны на школьном бейсбольном поле. Великая Анна Фэрис как-то сказала, что для того, чтобы пережить школьные годы успешно, надо непременно «залечь на дно и не высовываться». Финч использует противоположный прием.

Я на пять минут опоздала на урок русской литературы, на котором миссис Махоун дает задание написать сочинение о произведении «Братья Карамазовы» объемом не менее десяти страниц. Со всех сторон слышны мученические стоны. Весь класс страдает, кроме меня. И не важно, что при этом считает миссис Кресни. В любом случае у меня исключительные обстоятельства.

Я не слушаю миссис Махоун, пока она объясняет, что именно надеется прочитать в сочинениях. Вместо этого я нахожу на юбке длинную ниточку и пытаюсь аккуратно ее оторвать. У меня начинается головная боль. Может быть, это из-за очков. У Элеоноры зрение было хуже, чем у меня. Я снимаю очки и кладу их перед собой на парту. На ней они смотрелись стильно. На мне они выглядят просто отвратительно. Особенно в сочетании с этой кривой челкой. Но, возможно, если я буду носить эти очки долго-долго, то начну походить на нее. Я смогу видеть то, что видела она. Я смогу стать нами обеими одновременно, и тогда никому не нужно будет тосковать по ней. В первую очередь – мне самой.

Самое главное, что в жизни бывают хорошие и плохие дни. Я чувствую себя виноватой, когда заявляю, будто не такие уж они и плохие. Иногда меня застают врасплох – я смотрю телешоу, смеюсь над удачной шуткой отца или остроумным замечанием одноклассника… Я могу смеяться так, словно в моей жизни не произошло ничего трагического. И я в такие минуты чувствую себя прекрасно, что бы там ни было у меня на душе. Иногда по утрам, собираясь в школу, я начинаю петь как ни в чем не бывало. Случается и такое, что я специально включаю музыку, чтобы немного потанцевать. Чаще всего я добираюсь до школы пешком. Изредка сажусь на велосипед, порой я начинаю подумывать о том, что я, как самая обыкновенная девчонка, могла бы уже и сесть за руль автомобиля.

Кто-то тычет мне в спину и передает записку. Из-за того, что в начале каждого урока миссис Махоун отбирает у нас телефоны, мы вынуждены общаться старомодным образом и писать друг другу записки на бумаге, выдранной из тетрадок.

«Это правда, что ты спасла Финча и не дала ему покончить жизнь самоубийством? Некто Райан». У нас в классе всего один Райан. Кое-кто даже привык считать, что Райан – один-единственный не только на всю школу, но даже и на весь мир. И зовут его Райан Кросс.

Я смотрю в его сторону – он сидит от меня через два ряда – и тут же встречаюсь с ним взглядом. Он очень хорош собой. Широкоплечий, с копной золотисто-каштановых волос, зелеными глазами и веснушками. Из-за этой особенности в его внешности создается впечатление, что Райан весьма досягаемая личность, и к нему можно запросто подойти и завязать знакомство. Мы с ним встречались некоторое время, и он официально считался моим бойфрендом, но в декабре решили сделать перерыв.

Я кладу записку на парту и выжидаю минут пять, прежде чем ответить на нее. Наконец, я пишу следующее: «Я просто оказалась рядом. Некто В.» Не проходит и минуты, как записка снова возвращается ко мне, но на этот раз я не спешу разворачивать ее. Я размышляю над тем, сколько же девчонок только и мечтает о том, чтобы получать записки от Райана Кросса. И среди них могла бы быть и Вайолет Марки. Но только прошлогодняя, а не сегодняшняя.

Звенит звонок, но я не тороплюсь. Райан немного задерживается в классе, глядя в мою сторону. Я продолжаю сидеть за своей партой, и тогда он, прихватив свой телефон, выходит в коридор.

– Ты что-то хотела, Вайолет? – интересуется миссис Махоун.

Десять страниц сочинения раньше для меня не составляли проблем. Причем, когда учитель просил десять, я писала двадцать. Если требовалось двадцать, я выдавала все тридцать. Сочинять у меня получалось лучше всего. Даже лучше, чем быть дочерью, подругой или сестрой. Сочинять – это действительно мое. Но сейчас это стало тем, чем я просто не могу заниматься.

Мне не нужно ничего отвечать, даже «я не готова». Существуют неписаные правила для учителей. И все они прекрасно понимают, что я потеряла любимого человека. Несмотря на то, что с того дня прошло уже девять месяцев, я переживаю далеко не лучшие времена.

Миссис Махоун вздыхает и протягивает мой телефон.

– Напиши страничку, Вайолет, или хотя бы один абзац. Постарайся.

Исключительные обстоятельства опять здорово выручили меня.

В коридоре ждет Райан. Такое чувство, что он все время пытается решить головоломку о том, как снова начать встречаться и превратить меня в прежнюю беззаботную подружку, которую он знал.

– Ты сегодня прекрасно выглядишь, – произносит он и старается не пялиться на мою кривую челку.

– Спасибо.

За спиной Райана с важным видом показывается Теодор Финч. Он кивает мне с таким загадочным видом, будто знает нечто, чего не знаю я, и проходит мимо.