Часть 1. Для того чтобы понять природу вещи, ее нужно разобрать на части

Глава 1

– Наши дни–

Сам лось, – или, вернее, его левый глаз, ухо, рога и морда, – теперь висел на ржавом гвозде в передней дома Генри, наблюдая за приходами и уходами, встречая каждого посетителя и оценивая каждого из них, словно Сторожевой лось. Назови пароль и войди. Но кто знает пароль? Только не Тесс. И не Генри, который выехал из дома и поселился в амбаре около года назад. И не Франклин Дефорж, который умер четыре года назад от аневризмы мозга. Лось жалел всех и позволяет им приходить и уходить, день за днем. С любопытством наблюдая за бесчисленными пакетами из бакалеи, коробками пиццы, пригоршнями почты и поленницами дров, доставляемых в дом. Как и за снегом, упавшим пальто, за грязью, счищенной с обуви, за зонтиками, оставленными на просушку.

В конце концов пароль придумала их дочь Эмма. Это она назвала лося Фрэнсисом и придумала, что надо лишь заглянуть в туманный глаз и прошептать «девять», когда входишь в дом. Это волшебное число. Эмма узнала от родителей, что Фрэнсис состоял раньше из девяти больших картин. Восемь из них пропали.

Фрэнсис был нарисован давным-давно подругой родителей из колледжа, которую звали Сьюзи. Каждый раз, когда Эмма задавала вопросы о Сьюзи или о лосе, вроде «Как долго она рисовала Фрэнсиса?» или «Что случилось с остальными картинами?», ее родители лишь качали головами. И глаза становились пустыми, как у кукол, и они знай лишь твердили: Это было так давно.

В ту часть истории Эмма не имела пропуска, и поэтому ей приходилось лишь догадываться. Это время было еще до того, как на свет появилась она.

Девятка – счастливое число. И как раз в прошлом месяце Эмме исполнилось девять лет. Они устроили маленькую вечеринку, где была только Эмма, ее родители и ее подруга Мэл. Родители хотели, чтобы она пригласила побольше друзей, но, по правде говоря, у Эммы была только Мэл. Большинство других детей в школе насмехались над Эммой и называли ее полоумной. И даже если бы у нее были другие друзья, она бы не пригласила их к себе домой – особенно теперь, когда папа жил в амбаре. Ей не хотелось, чтобы об этом узнали в школе.

Мэл – единственная, кому Эмма доверяла. Единственная, кто не придавала значения ее привычке считать шепотом или перебирать подносы в школьной столовой, пока не попадется голубой без единой царапины.

В ее день рождения Эмма, Мэл и ее родители поиграли в боулинг с кеглями-свечками, а потом вернулись домой и угостились красным шоколадным пирогом – любимым лакомством Эммы, потому что он одновременно шоколадный и красный, как Марс. Еще Эмме было приятно, что, когда мама была маленькой, бабушка Бэв каждый год готовила ей точно такой же пирог. Эмме нравились слова «фамильный рецепт», и каждый день рождения, когда она ела свой первый кусок, такой сладкий, что ныли зубы, то представляла маму в таком же возрасте, – семь, восемь, девять лет, – бравшую первый кусок пирога, и на несколько мимолетных секунд она ощущала эту странную, сладкую связь с матерью.

Эмма закрыла глаза, когда задувала девять свечей на своем пироге, уверенная в том, что когда она откроет их, то случится нечто чудесное. Она обнаружит, что отрастила крылья или живет под водой вместе с морскими звездами. Лось Фрэнсис оживет, и вместо глаза и губастой морды она увидит настоящего, живого, дышащего лося.

Но это было не то, чего она желала на самом деле. Когда Эмма задувала свечи, то больше всего ей хотелось, чтобы родители снова жили вместе, и она изо всех сил сосредоточилась на этом желании. Они должны понять, что любят друг друга, и тогда ее отец вернется из амбара и снова будет жить с ними в фермерском доме.

Может быть, решила девочка, когда увидела, как они улыбаются ей над пирогом с дымящимися свечками, им просто нужно помочь. Немножко подтолкнуть их в нужную сторону.

Десятилетняя Мэл, которая была на год старше Эммы, предложила как-то ей шпионить за родителями.

– Мы не можем так поступать! – возмутилась Эмма. Был понедельник 9 июня, первый день летних каникул, девочкам было ужасно скучно.

– Это же ты так хочешь, чтобы они снова были вместе, – сказала Мэл и стала ощипывать кутикулу вокруг ногтей на руках: это был верный признак того, что она вот-вот потеряет интерес к проблеме. Мэл умная, но не любит, когда ее осаживают, и в таких случаях переключается на что-нибудь другое. Мэл даже может сесть на велосипед и укатить домой, оставив подругу одну без всяких занятий, кроме просмотра надоевших старых фильмов. Но сегодня был первый день летних каникул, первый день свободы. Один-единственный день мог задать тон на целое лето, и Эмма не хотела все испортить.

– Но как это может помочь? Что мы вообще будем искать? – неуверенно спросила Эмма, уже понимая, что Мэл предлагает нечто дурное, неуважительное, а почтение друг к другу – это самое главное и, возможно, единственное правило в их доме.

– Доказательства, – ответила Мэл и сделала сосредоточенную мину.

Отец Мэл – офицер полиции, а ее мать библиотекарь в средней школе. И Мэл всегда отлично сдает тесты на проверку словарного запаса, а это означает, что она хорошо подкована и в курсе определений таких слов, как «отрекаться» или «благоприятствовать». Еще она точно знает, как снимать отпечатки пальцев со стеклянного бокала с помощью клейкой ленты и талькового порошка и, может быть, даже как заставить двух сломленных людей снова полюбить друг друга.

– Ну ладно, – сказала Эмма. – Но если нас поймают, то убьют.

Мэл тесно обвила рукой шею Эммы, что могло быть началом объятия или удушающего захвата, и сказала:

– Ты не пожалеешь об этом.

Ее слова, произнесенные с яростным воодушевлением, звучали как жаркие, сердитые дуновения у щеки Эммы, и она начала сомневаться, стоило ли, в конце концов, соглашаться на это.

Их поиски (теперь получившие официальное название «Операция Воссоединения», или ОВ для краткости) начались со спальни Тесс. Генри находился на работе. Сама Тесс тренировалась в подвале – Эмма слышала стук ее перчаток по черной боксерской груше, подвешенной на цепях к стропильной балке. Бум! Чанг. Бум! Чанг.

Эмма стояла на стреме в коридоре, нервно переминаясь с ноги на ногу, пока Мэл рылась в вещах ее матери. В шкафу полно одежды и обуви от Land’s End и L. L. Bean^[1]. В ящике прикроватного столика Мэл нашла только фонарик и мистический роман в бумажной обложке с изображением петли.

Эмма повертела бронзовую ручку на двери спальни Тесс, поворачивая ее девять раз налево, потом десять раз направо для удачи.

– Здесь ничего нет, – удрученно сказала Мэл. – Давай попробуем в кабинете.

Они спустились по лестнице в гостиную и прошли в маленькую комнату, которая служила рабочим кабинетом. Мэл села на старый кожаный стул с вращающимся сиденьем и начала обыскивать стол. Эмме достался шкафчик для документов. Вся их добыча – ежемесячные бюджеты, счета, старые купоны и комки пыли. Эмма терпеть не могла пыль. Однажды она прочитала, что домашняя пыль на восемьдесят процентов состоит из чешуек отслоившейся кожи. Какая мерзость. Получается, люди похожи на змей, только по-другому сбрасывают кожу. Эмма каждый день пылесосит свою комнату. Когда она убирается, то закрывает банданой нос и рот на бандитский манер, чтобы не вдыхать все эти старые кожные клетки.

– Не знаю, в кого ты такая щепетильная, – каждый раз удивляется ее мама.

– Ты совсем чокнутая, – обычно говорит Мэл.

– Нет, я просто щепетильная, – отвечает в таких случаях Эмма.

Мэл смеется над ней.

– Как будто ты знаешь, что это значит!

Но Эмма посмотрела в толковом словаре. Это не имеет ничего общего с «щепотью» и «субтильностью». Это означало, что она аккуратная и разборчивая. И совсем не чокнутая. Эмма считала правильным держать все в порядке. Если класть вещи точно на свои места и содержать их в чистоте, то мир обретал смысл. Именно поэтому она хотела, чтобы ее родители снова были вместе. Если дела находятся в беспорядке, рассуждала Эмма, то могут случаться разные плохие вещи. Бури, автомобильные аварии, кровоизлияния в мозг. Сразу после того как отец Эммы стал жить отдельно, во дворе упало огромное дерево, едва не раздавившее дом. Если это не доказательство, чего еще надо?

Эмма закрыла дверцу шкафчика. Затем, беспокоясь о том, что она забыла выпрямить подвесные папки, она снова открыла шкафчик и убедилась, что все в порядке. Она задвинула металлический ящик и закрыла дверцу, борясь с желанием еще раз все проверить.

Щепетильная.

Иногда она ненавидела это чувство: потребность убедиться в том, что все находится в полном порядке. Она могла застрять на месте, постоянно разбираясь с чем-то и перепроверяя свою работу.

Эмма поддалась искушению, распахнула еще раз дверцу, провела пальцами по безупречно ровным папкам и ощутила приятную расслабленность.

– Здесь ничего нет, – сказала Мэл и почесала голову. Мэл сама стрижет волосы, поэтому они выглядят неопрятно, и местами у нее торчат пряди в разные стороны. Иногда Мэл так увлекается изобретением собственного тайного языка или размышлениями о том, как можно взорвать газы у пукающего человека, что забывает о таких мелочах, как еда и гигиена. Ее отец часто работает сверхурочно, а мать похожа на хиппи, поэтому ей сходит с рук все то, что не прошло бы незамеченным у других родителей.

Бух, бух! – донеслись удары из подвала. Мать Эммы одинаково хорошо работает обеими руками. Сейчас она отрабатывает джебы и хуки.

– Что теперь? – спросила Эмма.

Мэл посмотрела во двор из окна, поблескивая голубыми глазами.

– Теперь амбар твоего отца.

– Мне не разрешают туда ходить, когда отца нет дома, – голос Эммы прозвучал жалобно, и она немного смутилась.

– Ты хочешь, чтобы твои родители снова были вместе, или нет? – спросила Мэл и поправила очки в толстой пластиковой оправе, сползшие на переносицу. Ей вообще не нужны были очки, они куплены для маскарада. Но Мэл считала, что так выглядит умнее. Эмма утверждала, что очки делают подругу похожей на Вельму из фильма про Скуби-Ду, которая, надо признать, была очень умной.

– Да, конечно.

Бух, бух, бух, бух! Чанг! Эмма ощущала вибрацию пола, когда ее мать колотила боксерскую грушу. Она всегда чувствовала ярость этих ударов и не сомневалась, что в один прекрасный день весь дом обрушится от ее тренировок на старом гранитном фундаменте. Но мама клялась, что боксирует не от гнева, а ради того, чтобы соблюдать форму.

– Тогда перестань дурить, – сказала Мэл и выдернула подругу из раздумий. – Пойдем.

Мэл вышла из дома и направилась к амбару. Эмма пустилась следом, задержавшись в прихожей лишь на секунду, чтобы прошептать «девять», пока подруга не слышит; даже умная Мэл не понимала некоторые вещи. Например, почему Фрэнсис имеет такое важное значение. Или Дэннер. Подруга даже не догадывалась о ее существовании. Если Дэннер показывается, когда Мэл поблизости, то Эмме всегда приходится делать вид, будто ее нет. Иногда это бесит Дэннер: она не любит, когда ее игнорируют.

Эмма добиралась до отцовского амбара за восемьдесят один шаг. Это очень удачно. Девять раз по девять будет восемьдесят один, а значит, девятка является квадратным корнем из этого числа. Числа, как и деревья, имеют корни.

Когда Эмма подошла к амбару, она увидела, что Мэл закурила самодельную сигарету. Она использует для этого обертки от жвачки «Ригли» и сухие травы со своей кухни: орегано, базилик и тимьян.

– Внутри нельзя курить, – предупредила подругу Эмма.

Мэл закатила глаза, облизала указательный и большой пальцы и погасила тлеющий кончик сигареты в обертке от «Джуси Фрут». Потом она вернула окурок в жестяную коробочку, где держала все свои сигареты и коробок спичек.

Мэл и Эмма начали с южной стороны амбара, оборудованной под жилое помещение. Это была квартира-студия: одна компактная комната для готовки, еды и сна с душевой кабинкой в углу. Дедушка Эммы устроил здесь комнату отдыха для себя. Он не хотел «путаться под ногами» в главном доме и считал, что ему не требуется много личного пространства. Он был склонен к экономии и простоте.