Пэдди продолжал читать. Кейт вернулась к плите и потыкала вилкой колбаски, шипящие в липком слое жира. Взяв миску с тестом, она вылила содержимое на сковородку, накрыв колбаски. Тесто тоже зашипело и быстро разлилось по всей сковороде, начав пениться и пузыриться. Кейт улыбнулась. Тесто получилось воздушным и быстро приобрело коричневый оттенок. Весь секрет был в чашке эля, добавляемой в тесто. Поставив сковороду в духовку, Кейт занялась сварившейся картошкой, которую требовалось превратить в пюре. Пока она орудовала толкушкой, громко хлопнула входная дверь. В коридоре послышались быстрые, легкие шаги дочери.

– Привет, ма! Привет, па! – весело поздоровалась Фиона.

Подойдя к полке, она взяла старую коробку из-под чая и опустила туда свое недельное жалованье за вычетом шестипенсовика.

– Привет, дорогуша, – ответила Кейт, поднимая голову от кастрюли.

Из-за газеты донеслось отцовское приветствие.

С крюка возле двери черного хода Фиона сдернула фартук, завязала на ощупь и нагнулась проведать малышку Айлин. Сестренка спала в корзине возле очага. Потом настал черед ее четырехлетнего братишки Шеймуса. Тот сидел на ковре и играл с бельевыми прищепками, заменявшими ему солдатиков. Фиона поцеловала брата:

– А теперь, Шейми, поцелуй старшую сестру.

Рыжеволосый мальчишка проказливо улыбнулся, приложил губы к щеке Фионы и вдруг издал громкий пукающий звук.

– Шейми! – воскликнула Фиона, вытирая щеку. – Отвратительная шутка! Кто тебя этому научил?

– Чарли!

– Тогда понятно… Ма, чем тебе помочь?

– Хлеб нарежь. Потом стол накроешь. Чай заваришь. И принеси своему па его портер.

– Па, что нового? – взявшись за работу, спросила Фиона.

Пэдди опустил газету:

– Рабочий союз. Численность растет с каждым днем. Вскоре и уоппингские парни вступят в него. Попомни мои слова: до конца года обязательно будет забастовка. В рабочих союзах – спасение рабочего класса.

– И чего добьются эти союзы? Прибавки в один пенс за час работы, чтобы мы дохли с голоду помедленнее, а не все разом?

– Фиона, не начинай… – предостерегла дочь Кейт.

– Хорошенькая позиция. Небось Джо Бристоу тебе голову замутил антирабочими идеями? Все они одинаковы, эти лоточники. Независимые слишком. А на своих собратьев наплевать.

– У меня и без Джо идей хватает. Я вовсе не против рабочих союзов. Но у меня свой путь в жизни. А кто ждет, когда хозяева фабрик и причалов согласятся с требованиями разношерстной толпы членов этих союзов… долго им еще ждать.

Пэдди хмуро покачал головой:

– Тебе тоже не мешало бы вступить в союз, платить взносы, отчислять с жалованья на дело всеобщего блага. Иначе ты уподобляешься нашим хозяевам.

– Ошибаешься, па! Я им не уподобляюсь! – запальчиво возразила Фиона. – Наравне с тобой работаю по шесть дней в неделю. Согласна: жизнь рабочих должна быть получше нынешней. Двумя руками за. Вот только не собираюсь я сидеть на заднице и ждать, пока Бен Тиллет мне все это создаст.

– Фиона, за язычком последи, – бросила дочери Кейт, одновременно проверяя, как запекаются колбаски.

– Па, ты никак всерьез думаешь, что Уильям Бертон позволит всем, кто на него работает, вступить в союз? – продолжала Фиона, не обращая внимания на материнский упрек. – Ты ж на него корячишься и не хуже моего знаешь, что́ он за человек. Кора на старом дереве и та мягче. Ему бы побольше денежек под себя сгрести. Будет он с вами делиться, жди!

– Эх, девка, простых вещей не понимаешь! – с досадой воскликнул Пэдди и даже сутулиться перестал. – Само ничего не происходит. Кто-то где-то должен начать. Сначала ходишь на собрания, рассказываешь про союз, убеждаешь всех, кто работает на Бертона, туда вступить. Парней на причалах, фабричных девчонок. Бертон увидит, что взят в кольцо, и как миленький примет наши требования. Поначалу согласится на малые уступки, а там и больших добьемся. Слыхала про работниц спичечной фабрики Брайанта и Мэя? Не стало у них терпежа. Работали в жутких условиях. Так их еще и штрафами обложили. Перекинулась словом с соседкой – штраф. Отлучилась нужду справить – тоже. Вот и забастовали. Неделю фабрика стояла. Потом другую, третью. Представь себе, победили! Добились своего. А вроде бы слабые женщины. Пригрозить увольнением – и не пикнут. Попомни мои слова, Фиона: сила – в численности. Союзы спасут и грузчиков, и весь остальной рабочий класс.

– Я не против спасения рабочего класса, – ответила Фиона. – Я просто хочу держаться подальше от всяких союзов.

Пэдди с силой хватил кулаком по столу. Жена и дочь даже подпрыгнули.

– Довольно! – загремел он. – Не позволю у себя в доме хаять рабочий класс!

Гневно сверкая глазами, он стал шумно расправлять сгибы на газете.

Фиона кипела не меньше отца, но чутье подсказывало: дальше возражать ему опасно.

Пожав плечами, словно они говорили о пустяках, она принялась накрывать на стол. Но Кейт было не обмануть. Она видела, что Пэдди разозлил дочку. Сама виновата. Пора бы научиться держать язык за зубами. Пэдди всегда говорил, что дети должны жить своим умом, и вроде бы даже это поощрял. На словах. А на самом деле он не отличался от всех прочих отцов и предпочитал, чтобы дети думали, как он.

Кейт украдкой взглянула на мужа и дочь. «Боже милостивый, до чего ж они похожи!» – подумала она. Одинаковые волосы цвета воронова крыла, одинаковые синие глаза и упрямые подбородки. Оба напичканы великими идеями. Ирландское наследие. Мечтатели. Пэдди вечно мечтает о счастливом завтра, когда капиталисты покаются в своих злодеяниях. Ну да, бывает, что и корова летает. И девка вся в отца. Ишь, свой магазин у нее будет. А она знает, сколько потов пролить надо, прежде чем торговля доход приносить начнет? Так она ж умнее всех. Слушать ничего не желает. С самого рождения такая. Самоуверенная.

Старшая дочь доставляла Кейт немало хлопот. Ее пугала прямолинейность Фионы и особенно – целеустремленность, смешанная с упрямством. Сердце Кейт защемило от желания уберечь дочку от бед и хоть как-то вразумить. Многие ли здешние девчонки мечтают открыть свой магазин? А вдруг Фиона осуществит свою давнюю мечту, откроет магазин и с треском разорится? Это же ей сердце разобьет. Потом всю жизнь будет горевать на осколках мечтаний. Может, поймет, что совсем не о том надо было мечтать, да только время не воротишь.

Кейт часто делилась своими опасениями с мужем, но Пэдди гордился, что старшая дочь у него – огонь-девка, и всегда отвечал: «У Фионы есть характер. Это же здорово». Здорово? Кейт знала, чем оборачивается характер для девушек и женщин. Таких первыми увольняли с работы, а дома следствием характера был синяк под глазом, полученный от мужа. И что толку в характере, если мир только и ждет, когда жизнь тебя сломает и втопчет в грязь? Кейт вздохнула: тяжело, протяжно, по-матерински. Ответы на все эти вопросы обождут. Пора обедать.

– Фиона, а где твой брат? – спросила Кейт.

– Пошел уголь собирать возле газового завода. Говорил, продаст миссис Маккаллум. А то ей дорого покупать у угольщиков.

– Наш парень по части заработка денег изворотливее Английского банка. Он бы и дерьмо собирал, если бы платили по фартингу за кучку, – отозвался Пэдди.

– Хватит! – взвилась Кейт. – Здесь моя кухня, а не сточная канава. Фиона, доставай подливу.

Снаружи послышался скрип колес. Хлопнула входная дверь, и колеса заскрипели в коридоре. Вернулся Чарли со своей деревянной тележкой.

Малыш Шейми навострил уши.

– Уайтчепельский Убийца! – радостно закричал он.

Кейт нахмурилась. Ей очень не нравилась отвратительная игра, с недавних пор затеянная сыновьями.

– Да, малыш, – донесся из коридора замогильный голос. – Это Уайтчепельский Убийца, хозяин ночи. Он ищет шкодливых детишек.

Вслед за словами послышался злорадный смех. Вопя от страха и удовольствия, Шейми закрутился на пухлых ножках, ища, где бы спрятаться.

– Сюда, малыш! – шепнула братишке Фиона.

Она устроилась в кресле-качалке у очага, раскинув подол юбки. Шейми забрался ей под юбку, но забыл спрятать ноги. Чарли ввалился в кухню, продолжая злобно посмеиваться. Увидев ботиночки, торчащие из-под сестриной юбки, он расхохотался по-настоящему, нарушив игру.

– Эй, миссус^[1], вы, случаем, не видели тут шкодливых мальчишек? – спросил у матери Чарли.

– Будет тебе, – сказала Кейт, отмахиваясь от сына. – Нечего братишку пугать.

– Он это любит, – прошептал Чарли, заставляя ее умолкнуть. – Шэээймииии, – елейным голосом позвал он, – давай вылезай!

Чарли открыл дверь кухонного шкафа:

– Здеся нет. – Он заглянул под раковину. – И тута нет. – Тогда Чарли подошел к старшей сестре. – Может, ты где видела шкодливых мальчишек?

– Один стоит передо мной, – ответила Фиона, расправляя подол.

– Так. А это что? Неужто это твои ноги торчат из-под юбки? Слишком уж маленькие для такой здоровенной жирной коровы, как ты. Дай-ка я их получше разгляжу… Ага!

Схватив Шейми за лодыжки, Чарли вытащил брата наружу. Шейми заверещал, а Чарли тут же принялся его щекотать чуть ли не до полусмерти.

– Полегче, Чарли! – предостерегла сына Кейт. – Дай ему отдышаться.

Чарли дал, но Шейми лягнул его в ногу, и щекотка возобновилась. Увидев, что малыш совсем обессилел, Чарли остановился и дружески потрепал его по голове. Шейми распластался на полу. Он тяжело дышал и с искренним обожанием смотрел на старшего брата. Чарли был центром его мироздания, его героем. Шейми обожал Чарли, ходил за ним по пятам и даже старался одеваться, как брат. Малыш просил мать повязывать ему тряпку на манер шейного платка Чарли, воображая себя солдатом брата. У самого Чарли платок был ярко-красного цвета. Среди парней это считалось модным. Чарли и Шейми пошли в мать, унаследовав рыжие волосы, зеленые глаза и веснушки.

Повесив куртку, Чарли достал из кармана горсть монет и высыпал в коробку из-под чая.

– Вот, ма. На этот раз побольше. За сверхурочное время.

– Спасибо, дорогуша. Я рада. Я все пытаюсь набрать на куртку для твоего па. В лавке Малфлина есть недурные куртки. Не новые, но еще крепкие. А то старую я уже чинить устала. Заплата на заплате.

Чарли плюхнулся за стол, схватил большой ломоть хлеба и принялся жадно уплетать. Пэдди взглянул поверх газеты, увидел, как сын ест, и шлепнул его по макушке:

– Обожди мать и сестру. И шляпу сними, когда ешь. Ты ж не в ночлежке.

– Фиона, усаживай Шейми, – распорядилась Кейт. – А где наш Родди? Неужто дрыхнет? Как обедом запахнет, он всегда просыпался. Чарли, крикни его.

Чарли прошел к лестнице:

– Дядя Роддиии! Обедать!

Ответа не было. Тогда Чарли потопал наверх.

Фиона вымыла Шейми руки, усадила за стол, повязала салфетку и дала кусок хлеба, чтобы не мешал. Затем достала из шкафа и понесла к плите шесть тарелок. На три выложила по куску мяса, добавив картофельного пюре с подливой. Кейт вытащила из духовки сковороду, разделив запеченные колбаски на три порции и разложив по оставшимся трем тарелкам. Туда же пошли остатки пюре и подливы.

– Жаба в норке^[2], – захихикал Шейми, глядя на хрустящие холмики испекшегося теста и голодными глазами пересчитывая кусочки колбасы, выглядывающие оттуда, словно стайка пугливых лягушек.

Мясо для мужчин. Для женщин и Шейми – колбаски в тесте. Кейт и Фионе даже в голову не приходило оспорить такой порядок вещей. Мужчины были кормильцами семьи. Мясо требовалось им для поддержания сил. Женщины и дети по субботам и воскресеньям ели бекон или колбаски. Конечно, если недельный заработок это позволял. Кейт за гроши стирала белье и гробила себя ничуть не меньше, до боли в суставах отжимая простыни и рубашки и поднимая тяжелые корзины. Фиона часами упаковывала чай, под конец смены не чувствуя ног. Однако все это не являлось основанием, чтобы менять устоявшуюся традицию. Заработки Пэдди и Чарли составляли львиную долю семейного бюджета. С этих денег платили за жилье, покупали одежду и большинство продуктов. Заработки Кейт и Фионы шли на оплату угля и хозяйственные нужды вроде сапожной ваксы, керосина и спичек. Если, не дай Бог, Пэдди и Чарли заболеют и потеряют работу, пострадает вся семья. Так было в каждом доме на каждой улице Восточного Лондона: мужчины питались мясом, а женщины – чем придется.

На лестнице снова послышались тяжелые шаги Чарли.

– Мам, его там нет, – сообщил Чарли, возвращаясь за стол. – И кровать не тронута. Похоже, он сегодня не ночевал.

– Странно, – пробурчал Пэдди.

– Ну вот, теперь его обед остынет, – забеспокоилась Кейт. – Фиона, давай мне тарелку. В духовку поставлю. Куда ж он подевался? Пэдди, а утром ты его видел?

– Я ведь ухожу раньше, чем он возвращается. Я никак не мог его видеть.

– Только бы с ним ничего не случилось, – вздохнула Кейт.

– Если бы случилось, мы бы уже знали, – спокойно отозвался Пэдди. – Чего зазря волноваться? Может, сменщик его заболел и Родди остался дежурить. Служба у него такая.

Родди О’Мира, жилец семейства Финнеган, не был их родственником, но дети все равно звали его дядей. Он вырос в Дублине вместе с Пэдди и Майклом, младшим братом Финнегана. Затем все трое перебрались в Ливерпуль, а оттуда в Лондон, обосновавшись в Уайтчепеле, где Пэдди и Родди пустили корни. Майкл отправился дальше – в Нью-Йорк. Всех детей Финнеганов Родди знал с самого рождения. Маленькая Фиона и Чарли любили качаться на его коленях. Родди спасал их от уличных забияк и бродячих псов, а вечерами, перед сном, когда вся семья сидела у очага, рассказывал страшные истории. Для них он был в большей степени дядей, чем Майкл, которого дети никогда не видели. Естественно, они обожали дядю Родди.

Кейт заварила чай и тоже села. Пэдди прочел молитву. Семья принялась за еду. Кейт смотрела на мужа и детей и улыбалась. Ели они молча. Значит, можно насладиться несколькими минутами покоя. Чарли жадно глотал обед. Он постоянно хотел есть. Он не был рослым, но к своим шестнадцати годам успел стать широкоплечим и коренастым. Нрава он был крутого и драчливого, походя на бультерьеров, которых держали соседи.

– Мам, а есть еще картошка? – спросил Чарли.

– На плите.

Он встал, добавив себе несколько картофелин. В это время хлопнула входная дверь.

– Родди, это ты? – крикнула Кейт. – Чарли, достань дядину тарелку…

Она не договорила, увидев вошедшего Родди. Фиона, Пэдди и даже Шейми прекратили есть и тоже уставились на него.

– Господи Иисусе! – воскликнул Пэдди. – Ты в каком аду побывал?

Родди О’Мира не ответил. Полицейский шлем он держал в руке. По расстегнутому мундиру тянулась ярко-красная полоса.

– Родди, дружище… скажи хоть слово, – насторожился Пэдди.

– Новое убийство, – наконец выдавил из себя Родди. – На Бакс-роу. Женщину звали Полли Николс.

Пэдди выругался. Кейт тихо вскрикнула. Фиона и Чарли сидели с выпученными глазами.

– Она была еще теплая. Что он с ней сделал… вам и в страшном сне не приснится. Кровь… повсюду. Повсюду. Тело нашел рабочий. Шел на работу еще затемно. Смотрю, человек бежит и орет во все горло. Всех вокруг разбудил. Я отправился с ним… Горло перерезано. Тело вспорото, будто туша на бойне. Все, что успел съесть, вывернуло подчистую. Начало светать. Люди стали собираться. Я послал в отделение за подмогой. Когда наши подвалили, так уже бунт назревал. – Родди провел рукой по усталому лицу. – Тело нельзя было убирать, пока дежурные сыщики не осмотрят. И коронер. А когда они закончили, пришлось целому отряду толпу оттеснять. Народ злющий до жути. Как же, еще одна убитая. Этот красавчик ходит кругами.

– Так и в газетах пишут, – сказал Пэдди. – Брызжут праведным гневом. Видите ли, это исчадие породили грязь и нищета бедняков. Чертовы газетенки! Раньше в них ни слова про Восточный Лондон не найдешь. А тут сыскался безумец, почуяли, что и до богатеньких добраться может, сразу затарахтели про Уайтчепел. Нет, не про нашу жизнь. Они вишь чего учудили: вздумали нас забором огородить, чтобы убийца, упаси боже, не отправился в западную часть и не начал потрошить богатеньких.

– Пусть не трясутся, – сказал Родди. – Этот парень верен своим привычкам. Всегда нападает на женщин определенного сорта – пьяных и опустившихся. За пределы Уайтчепела не вылезает, зато наши места знает вдоль и поперек. Появляется будто призрак. Как его еще назвать? Совершается жестокое убийство, никто ничего не видел и не слышал… Эту убитую я никогда не забуду, – помолчав, добавил Родди.

– Родди, дорогуша, поешь, – заботливо предложила Кейт. – Сам же говорил, в желудке ничего не осталось. Нельзя так.

– В глотку ничего не лезет. Аппетит напрочь отбило.

– Господи, ужас какой! – произнесла Фиона и вздрогнула. – Бакс-роу совсем близко от нас. Как подумаю, все внутри переворачивается.

– Тебе-то чего волноваться? – усмехнулся Чарли. – Он же только шлюх потрошит.

– Прекрати! – раздраженно бросила сыну Кейт.

Хорошенькие у них разговоры за столом: кровь, кишки. Теперь еще и шлюхи.

– Устал я, – признался Родди. – Завалился бы и спал всю неделю подряд. Но вечером мне на дознание идти.

– Поднимайся к себе и отдохни, – предложил Пэдди.

– Так и сделаю. Кейт, убери мой обед в духовку.

Кейт молча кивнула. Родди снял подтяжки, разделся до пояса, торопливо ополоснулся и пошел наверх.

– Бедный дядя Родди, – вздохнула Фиона. – Увидеть такое. Он теперь не скоро оправится.

– Я бы год не вылезал, если не больше. Не переношу крови. Родди еще молодец. Я бы в обморок грохнулся рядом с этой Полли, – сказал Пэдди.

Кейт мысленно пожелала, чтобы убийцу поймали раньше, чем он убьет еще кого-нибудь. Ее взгляд пропутешествовал по коридору и уперся во входную дверь. Где-то сейчас этот зверь? Может, отсыпается или ест. Или сидит в пабе, неотличимый от местных мужчин. Он вполне мог работать на причале или на складе и жить в двух улицах от их дома. Или проходить мимо по ночам. От стояния у плиты ей всегда бывало жарко. Но сейчас Кейт пробрал озноб. «Кто-то перешагнул через твою могилу», – говорила в таких случаях ее мать.

– Я вот думаю: если убийца… – начал Чарли.

– Замолчи ради бога! – оборвала сына Кейт. – Доедайте обед. Я что, зря стряпала?

– Да что с тобой, Кейт? – спросил Пэдди. – Ты вся бледная, точно призрак.

– Ничего. Хочу, чтобы этот… это чудовище куда-нибудь исчезло. Чтобы его поймали.

– Не тревожься, дорогуша. Никакой убийца и пальцем тебя не тронет. И всю нашу семью, – успокоил жену Пэдди, взяв ее за руку. – Пока я здесь, он не посмеет сунуться.

Кейт вымученно улыбнулась. «Мы в безопасности. Все мы», – мысленно повторяла она. Дом крепкий, замки надежные. Это она знала, поскольку Пэдди проверял их по ее настоянию. Ее дети по ночам крепко спали, зная, что отец и дядя Родди дадут отпор кому угодно. Никакая мразь не попадет к ним в дом и не причинит вреда. Однако Фиона была права. Стоило подумать об Уайтчепельском Убийце, все внутри переворачивалось. И озноб прошибал до костей.

– Пепин! Налетай-покупай вкуснейшие пепинки! Четыре штуки всего за пенс! Дешевле в Лондоне не сыщете!

– Сердцевидки, живые сердцевидки! Живее не бывает!

– Кому моих дивных сельдей? Глядите, они еще дышат и трепыхаются!

Это повторялось каждым субботним вечером: Фиона слышала рынок раньше, чем он открывался ее глазам. За две улицы до него слышны были выкрики торговцев, заполнивших рыночные прилавки и прикативших свои тележки. Воздух звенел от разноголосицы, отражавшейся от стен окрестных домов, переваливающей через крыши и растекающейся по перекресткам и переулкам. И каждый голос манил, звал покупать только у него.

– Леди, лучшая петрушка только здесь! Покупайте мою превосходную петрууушку!

– Ааааапельсины! Два за пенс! Кому моих сочных апельсинчиков?

Но в привычную музыку рынка сегодня ворвалась новая нота: резкая, пронзительная, не согласующаяся с остальными. Слыша ее, вечерние покупатели ускоряли шаги, торопясь к своим очагам, под защиту стен и дверей, запертых изнутри на все засовы.

– И опять – чудовищное убийство! – выкрикивал малолетний оборванец-газетчик. – Только в «Кларион»! Жуткие подробности! Рисунки с места убийства! Море кровищи! Покупайте «Кларион»!

Когда свернули на Брик-лейн, возбуждение, охватившее Фиону, возросло. Впереди простирался ярко освещенный рынок. Громадное существо, умеющее смеяться, переругиваться и льстить. Веселое, постоянно меняющееся. Несколько шагов – и она станет частью этого существа. Фиона потянула мать за руку.

– Не спеши. Не девочка я, чтобы бегом бежать, – проворчала Кейт, уткнувшись в список покупок.