Фиона знала: он позвал ее на реку совсем не для разговоров о Чарли. Это так, для начала, чтобы подобраться к главному.

– Только бы наша ма не пронюхала. Мигом вытащит его оттуда за ухо.

– И куда он тратит призовые деньги?

– По-моему, копит на билет в Америку. В Нью-Йорк, к нашему родному дяде. Хочет работать у него…

– Фиона… – прервал ее Джо, взяв за руку.

– Чего?

– Я позвал тебя… Мне надо тебе сказать… – Он растерял все свое красноречие. – Выдался шанс… Работа появилась… – Джо вновь умолк, водя носком ботинка по нижней ступеньке, затем посмотрел на ленивые речные волны, набрал полную грудь воздуха и стремительно выдохнул. – Как ни верти, знаю: тебе это не понравится. Словом… Томми Петерсон предложил мне работу, и я согласился.

– Ты… что? – ошеломленно спросила Фиона.

– Согласился на его предложение, – ответил Джо и зачастил словами: – Фи, там хорошее жалованье. Гораздо больше, чем моя доля в отцовской торговле.

– Ты согласился работать у Томми Петерсона, отца Милли?

– Да, но…

– А нашему магазину – конец? – сердито спросила она, выдергивая руку. – Ты это хотел мне сказать?

– Нет, совсем не это! Фиона, ну чего ты взбеленилась? Так и знал, что сделаешь из мухи слона. Лучше помолчи и послушай!

Фиона нарочно отвернулась к реке. Конечно, Милли Петерсон приложила тут свою пухлую ручку. Джо взял Фиону за подбородок и повернул лицом к себе, но она оттолкнула его руку.

– Я буду делать почти то же, что делал на рынке, – торговать овощами и фруктами, – начал объяснять он. – Томми видел меня у отцовской тележки. Ему понравилась моя манера. Но теперь я буду продавать не покупателям, а другим лоточникам… – (Фиона сидела с каменным лицом и молчала.) – Я много узнаю про оптовую торговлю. Я буду работать с теми, кто поставляет товар. С фермерами из Джерси и Кента. С французами. Я увижу продажи и покупки на крупнейшем лондонском рынке и…

– Где? На Спитафилдсе? – перебила его Фиона, имея в виду близлежащий оптовый рынок.

– Не-а, и в этом вся соль. Я сначала тоже думал, что Петерсон определит меня на Спитафилдс. А он сказал, я буду работать на Ковент-Гардене.

– А Монтегю-стрит, значит, прости-прощай, – угрюмо заключила Фиона.

– Фи, мне иначе никак. Работа начинается в четыре утра. Из Уайтчепела туда топать два часа. Сейчас фермеры свозят свой урожай чуть ли не круглые сутки. Мне придется работать до позднего вечера. Само собой, лучше ночевать рядом с работой.

– Это где же?

– Петерсон отвел комнату в здании рынка. Над конторскими помещениями.

– И там тебя ждут кровать, умывальник и хозяйская дочка.

– Нет, Фи. Со мной будет жить его племянник. Парень моего возраста. И за комнату с меня не возьмут ни пенса. – (Фиона молча повернулась к реке.) – Фи, грех упускать такой шанс. Ну почему ты сердишься?

Почему? – мысленно спросила себя Фиона, приклеившись глазами к барже. Потому что я с самого детства привыкла видеть тебя на Монтегю-стрит; потому что стоит мне тебя увидеть и у меня колотится сердце; потому что от твоего лица, улыбки, голоса это место становится не таким унылым. А еще потому, что наши мечты дают мне надежду и помогают переносить каждодневные тяготы. Тебе мало?

Она проглотила комок в горле, удерживая слезы, готовые пролиться, невзирая на весь ее гнев.

– Ты меня огорошил. Все так неожиданно. Ты согласился на новую работу далеко от дома. Я тебя не увижу ни на улице, ни на рынке. С кем я теперь буду сидеть здесь субботними днями? И… и… – Фиона замолчала, кусая губы.

– Фиона, посмотри на меня, – попросил Джо, смахивая слезинку с ее щеки; она повернулась, но смотреть на него отказывалась. – Я ж не с бухты-барахты согласился на эту работу. Петерсон предложил мне два дня назад. С тех пор я только об этом и думаю. Кручу и так и эдак. Думаю, что́ лучше. Не для себя одного. Для нас. И эта работа – как подарок судьбы. Пойми, Фи: мне осточертело работать с отцом. У нас с ним постоянные стычки. И свое дело начать я тоже не могу. Получится, что я – конкурент отцу, отбиваю кусок хлеба у семьи. У Петерсона я буду зарабатывать вдвое больше, чем у отца. А значит, и накопление денег на наш магазин пойдет быстрее. И еще. Я совсем бесплатно узнаю разные торговые хитрости, которые мы потом применим у себя. Разве ты не понимаешь, как это нам поможет? – спросил он, крепко сжимая руку Фионы.

Фиона кивнула. Она понимала. Вспышка гнева прошла. Джо был прав: это хороший шаг, пусть и тяжелый. Все, что позволит им открыть свой магазин пораньше, можно считать благом. Но грусть не проходила. Умом она понимала доводы Джо, а сердце было готово разорваться.

– Когда уезжаешь?

– Завтра.

– Ну и подарочек ты мне сделал, Джо.

– Да не кисни ты, бедняжечка, – сказал он, тщетно пытаясь приободрить Фиону. – Это же не навсегда. Я выберусь при первой возможности. И что-нибудь тебе привезу. Хочешь?

– Только себя. Больше ничего не надо. И обещай не залипать на Милли. Она найдет повод постоянно наведываться на рынок. Будет там глазками стрелять и кокетничать.

– Не будь дурочкой.

Фиона быстро спустилась к берегу и побрела в сторону причала Ориент. Набрав по дороге камешков, она начала швырять их в воду, стараясь успокоиться. Как ей не стыдно? Думала только о себе. Ах, ей не с кем будет посидеть у реки. А о Джо она подумала? Ему придется нелегко. Новое дело, интересное. Но его же позвали не бумажки в конторе писать. На Ковент-Гардене ему придется крутиться еще больше, чем на местном рынке. Фиона кое-что слышала о Томми Петерсоне. Этот человек сам работал чуть ли не сутками и других заставлял.

Джо встал рядом и тоже начал бросать камешки. Перебросав все, нагнулся за новыми. Один камень застрял в речной глине и упорно не желал вылезать. Потом вылез с чмокающим звуком. Лунка сразу же заполнилась водой. Внизу блеснуло что-то синее. Бросив упрямый камень, Джо сунул руку в речной ил. Пальцы нащупали небольшой твердый предмет. Вскоре Джо вытащил его на поверхность.

– Фи, ты посмотри, – сказал Джо, отмывая находку от ила.

Фиона тоже наклонилась. На ладони Джо лежал гладкий овальный камешек, плоский снизу и слегка выпуклый сверху. От края к середине тянулась глубокая борозда, которая на середине раздваивалась, и каждая борозда изгибалась к краю камешка. Камешек был цвета индиго и длиной чуть больше дюйма. Когда он подсох, поверхность стала матовой. Судя по всему, камешек долго пролежал в реке, испытывая воздействие воды и песка.

– Какая красивая у него синева, – сказала Фиона.

– Даже не знаю, откуда он. Может, донышко старого пузырька из-под лекарства, – сказал Джо, вертя находку между пальцами, потом взял Фиону за руку, положил камешек ей на ладонь и сжал ее пальцы. – Вот. Речной самоцвет для тебя. Это лучшее, что я могу подарить тебе сейчас, но в один прекрасный день я сделаю тебе более дорогой подарок. Обещаю!

Фиона, разжав руку, внимательно разглядывала свое сокровище, наслаждаясь тяжестью камешка. Когда Джо уедет, она будет носить его подарок с собой повсюду. Если ей станет одиноко, достаточно сунуть руку в карман и нащупать камешек, который напомнит ей о Джо.

– Фиона…

– Мм… – промычала она, разглядывая камень.

– Я люблю тебя.

Фиона изумленно посмотрела на Джо. Прежде он таких слов не говорил. Их чувства друг к другу были чем-то понятным без слов. В мире кокни не принято говорить о сокровенных чувствах. Джо любил ее. Фиона это всегда знала. Ей и в голову не приходило усомниться. Но услышать об этом из его уст…

– Я люблю тебя, – повторил Джо уже с напором. – Поэтому береги себя. Меня рядом не будет, и присмотреть за тобой некому. Когда возвращаешься с фабрики, не пытайся сокращать расстояние. Никаких переулков. Иди прямо по Кэннон-стрит, там быстренько через дорогу и домой. На реку одна не ходи, только если нужно встретить па. И вообще, после того как стемнеет, носу из дому не высовывай. Этот подонок все более распоясывается.

Печаль, владевшая Фионой, вдруг сделалась невыносимой. На глаза опять навернулись слезы. Джо уезжал всего-навсего в Вест-Энд, но для нее это все равно что Китай. Ей к нему не приехать – омнибус стоит недешево. Фиона не представляла, как будет жить в разлуке с Джо. Ее ждала череда одинаковых, унылых и бесцветных дней. И Джо уже не попадется ей на глаза ранним утром катящим тележку на рынок, а вечером он не придет на ее крыльцо.

– Джо, – тихо сказала она.

– Чего?

Фиона обвила ладонями его лицо и поцеловала:

– Я тоже тебя люблю.

– Еще бы не любила, – буркнул он, смущенный признанием. – Кто ж устоит перед таким ладным парнем, как я?

Фиона не засмеялась. Ее охватил неподдельный страх потери. Ей казалось, что у нее отбирают Джо. Она снова поцеловала его, страстно, как никогда еще не целовала. Пальцы вцепились в его рубашку. Фионой двигала слепая, неудержимая потребность в нем. Ей хотелось крепко прижать Джо к себе и никуда не отпускать. Объявить его своим, утвердить свое право на него. Фиона знала, насколько опасны подобные чувства и куда они способны завести, но это ее не волновало. Он уедет, по-другому нельзя. Но пусть увезет с собой частицу ее, а она сохранит частицу его.

От места, где они стояли, было совсем недалеко до причала Ориент и сумрачного пространства под сваями. Фиона повела Джо туда, под сваи, на которых держался вдающийся в реку причал. Здесь было даже не сумрачно, а по-настоящему темно. Тихо плескались речные волны. Других звуков не было. Можно не опасаться, что их заметят с баржи или корабля и начнут свистеть и улюлюкать.

Она вновь притянула Джо к себе, целуя в губы и шею. Когда его рука передвинулась с ее талии на грудь, Фиона сама вдавила его пальцы в блузку. Ее девчоночьи страхи исчезли. Она всегда жаждала его губ и прикосновений и одновременно боялась. Сейчас Фиона была готова последовать желаниям тела – неотступным и неистовым. У нее громко стучало сердце. Болезненный жар, начавшийся в нижней части живота, разливался по всем жилам, заглушая предостерегающие голоса в голове. Ей было мало прежних ласк. Сколько бы она ни целовала Джо, сколько бы ни водила руками по его телу, сколько бы ответных прикосновений ни получала… все это не могло удовлетворить нового, сильного желания, возникшего у нее. Наоборот, оно только крепло. Фиону обдавало волнами невыносимого жара. У нее перехватило дыхание. Фиона боялась, что умрет, если не заполнит саднящей пустоты внутри.

Пальцы Фионы потянулись к плечам Джо, сбросив с них куртку. Он торопливо вытащил руки из рукавов и швырнул куртку вниз. Фиона расстегнула на нем рубашку, водя ладонями по груди и спине. Она приникла губами к коже и вдыхала его запах. Могло показаться, что она стремится запомнить ощущения каждого уголка его тела, запечатлеть в памяти запах и вкус. Но и этого ей было недостаточно.

Фиона расстегнула и сняла блузку, потом взялась за тесемки белой хлопчатой камисоли. Через мгновение камисоль белым облачком опустилась на землю, оставив ее обнаженной по пояс. Встретившись с глазами Джо, она увидела в них желание, но не знала и даже не догадывалась, насколько велико его желание. Джо с раннего детства почти ежедневно виделся с Фионой, знал, в каком она настроении, знал ее выражения и жесты. Но такой он видел ее впервые. Волосы, разметавшиеся по плечам, иссиня-черные на ее коже цвета слоновой кости. Ее прекрасные груди – круглые и зрелые. И ее глаза: синие и глубокие, как океан.

– Боже… до чего ж ты красивая! – прошептал Джо.

Осторожно, с необычайной нежностью, он взял в ладони ее груди и поцеловал. Потом поцеловал ложбинку между ними и наконец место над сердцем. А дальше произошло нечто странное. Джо поднял с земли одежду Фионы и подал ей.

– Ты что же… меня не хочешь?

– Я? Не хочу? – усмехнулся Джо и порывисто схватил ее руку и поднес к выпирающему бугру. – Похоже, что я тебя не хочу? – (Фиона отдернула руку и густо покраснела.) – Фиона, я ужасно тебя хочу. Так сильно, что и сравнить не с чем. Я чуть было не разложил тебя прямо на земле. Одному Богу известно, как я нашел силу остановиться.

– Почему? Я не хотела, чтобы ты останавливался.

– А ты не знаешь, что от этого дети бывают? Представь: я далеко, на Ковент-Гардене, а ты здесь, с большим брюхом. Да твой отец убьет нас обоих.

Фиона закусила губу. Незачем Джо знать, что она была готова рискнуть – настолько сильно его хотела.

– Случись такое, Фи, я бы сразу на тебе женился. Ты и сама знаешь. Но зачем нам сейчас ребенок? При нашей-то нищете? Нельзя отступать от нашего плана. Скопим денег, откроем магазин, поженимся. А когда пойдут дети, у нас уже будут деньги, чтобы устроить им достойную жизнь. Согласна?

– Согласна, – тихо отозвалась Фиона.

Она оделась, заплела волосы в аккуратную косу, стараясь вести себя спокойно и собранно. Ее ум соглашался с доводами Джо, а тело – нет. Ей было неуютно в собственном теле: жарком и глубоко неудовлетворенном. Оно по-прежнему требовало завершения и не желало думать о последствиях.

– Тогда пошли, – сказал Джо, протягивая руку.

Он прижал Фиону к себе, и они простояли так еще несколько минут, затем пошли обратно к Старой лестнице. Поднявшись наверх, Джо остановился и в последний раз посмотрел на баржи, чайные склады и реку. Неизвестно, когда он снова увидит знакомый пейзаж.

По пути домой Джо, как обычно, стал поддразнивать ее. Он безотрывно смотрел на Фиону и улыбался. Когда она, не выдержав, потребовала объяснений, Джо расхохотался и покачал головой:

– Я и подумать не мог.

– О чем это ты подумать не мог?

– Помнишь, как однажды у стены пивоварни ты волновалась, что я зайду слишком далеко? Кто бы мог подумать, что моя робкая фиалочка, моя стыдливая девочка окажется… ненасытной козой?

– Не смей меня дразнить! – воскликнула Фиона, покраснев до корней волос.

– А по-моему, это здорово. Мне понравилось. И в день нашей свадьбы изволь быть ненасытной козой, иначе я на тебе не женюсь. Отправлю тебя назад к родителям. Верну, точно ящик гнилых яблок.

– Тише ты! Вдруг услышат?

Навстречу им шла пожилая пара. Джо изменил голос и, подражая манере деловых людей, сказал:

– Что ж, даже если мне сегодня и не удалось заключить сделку, я хотя бы подробно осмотрел товары. И скажу тебе, дорогая, я доволен их качеством.

Весь обратный путь из Уоппинга Джо смешил Фиону. Она почти забыла, что завтра он уезжает. Но когда они свернули на Монтегю-стрит, ей стало не до смеха. Завтра Джо покинет родные места. Она придет с работы, а его уже нет.

Почувствовав ее состояние, Джо взял ее за руку:

– Фи, помни о том, что я тебе говорил. Это ж не навсегда. Ты и соскучиться не успеешь, как я появлюсь. – (Она кивнула.) – Береги себя, – сказал Джо, целуя ее на прощание.

– И ты тоже, – пробормотала она.

Фиона смотрела ему вслед и не могла прогнать мысль, что Джо уходит от нее.

Родди О’Мира скрючился и застонал. Внутри что-то забурлило, поднялось, а еще через мгновение желудок исторг пирог с говядиной и луком, который он ел на ужин. Родди привалился к щербатой кирпичной стене во дворе дома номер 29 по Хэнбери-стрит и заставил себя глубоко дышать, пытаясь силой волей удержать новые позывы к рвоте. Он вытер пот со лба. Вот те на! Шлема на голове не было.

– Не хватало еще и шлем заблевать, – проворчал он.

Родди проглотил комок в горле, заметил валявшийся шлем, торопливо осмотрел и надел на голову, потуже затянув ремешок под подбородком. После этого он заставил себя вернуться к телу. Желудок желудком, а работу делать надо.

– Тебе получше? – спросил полицейский врач Джордж Филлипс.

Родди кивнул и потянулся за фонарем «бычий глаз», оставленным возле тела.

– А теперь, приятель, посвети-ка мне сюда, – попросил доктор Филлипс, присаживаясь на корточки перед трупом.

Родди направил луч на голову убитой. Доктор принялся строчить в записной книжке, попутно задавая вопросы и выслушивая мнения дежурного инспектора Джозефа Чандлера и нескольких сыщиков. Родди оглядел тело. То, что еще несколько часов назад было живой, дышащей женщиной, превратилось в изуродованный труп. Она лежала на спине, с бесстыдно раздвинутыми ногами и вспоротым животом. Убийца вытащил оттуда все кишки и свалил осклизлой горкой рядом. Он изрезал ее бедра и исполосовал плоть между ними. Рана на перерезанном горле напоминала тугое ожерелье с гранатами. Застывающая кровь зловеще поблескивала в свете фонаря.

– Боже милостивый! – пробормотал кто-то из сыщиков. – Представляю, как газеты распишут сцену убийства. Кишки повсюду…

– Газетчиков здесь не будет. Ни одного! – рявкнул Чандлер, поднимая голову. – Дэвидсон, – обратился он к сыщику, – возьмите дюжину полицейских и расставьте перед зданием. Никого, кроме наших, сюда не пускать.

Нынешнее убийство было самым жестоким. После убийства Полли Николс на Бакс-роу полиция усилила патрулирование улиц, но прошло всего девять дней, и Уайтчепельский Убийца лишил жизни еще одну проститутку.

Родди доводилось видеть смерть. Случалось, мужья забивали жен. Умирали от голода беспризорные дети. Кто-то становился жертвой пожара или несчастного случая. Но те смерти не шли ни в какое сравнение с цепочкой зверских убийств. Убийца был охвачен ненавистью, черной и ошеломляюще безумной. Тот, кто расправился с этой и остальными женщинами, яростно их ненавидел. Причина такой ненависти оставалась для всех загадкой.

Жуткая картина грозила застрять у Родди в мозгу. Но на этот раз он не позволит ей стать новым источником кошмаров. Весь свой ужас и гнев он направит на поимку злодея. Они поймают Уайтчепельского Убийцу. Это лишь вопрос времени. И когда они схватят это чудовище, преступника ждет виселица. Пока доктор Филлипс осматривал труп, десятки полицейских и сыщиков прочесывали окрестности, пытаясь найти хоть какие-то зацепки. Они стучали в двери домов, будили жильцов. Вдруг те что-то видели или слышали?

– Посвети сюда, – попросил доктор Филлипс, указав на вспоротый живот убитой.

Родди передвинулся, переступив через лужу крови. Луч фонаря осветил изуродованное чрево. Желудок Родди сжался до размеров грецкого ореха. Его мутило от сладковатого медного запаха крови, а также от зловония человеческих органов и их содержимого.

– Горло перерезано обычным способом: слева направо. Убийство произошло не более получаса назад. Трупное окоченение еще не наступило, – продолжая делать записи, сообщил инспектору Филлипс. – Травмирование брюшной полости отличается большей жестокостью, чем в прошлый раз. Такое ощущение, что…

Скрип неподатливого окна, которое пытались открыть, заставил доктора Филлипса поднять голову. Родди и остальные последовали его примеру. На верхних этажах домов, выходящих во дворик, были открыты почти все окна. Оттуда высовывались головы и руки, указывающие на труп.

– Прошу закрыть окна и отойти от них! – крикнул доктор. – Это зрелище не для добропорядочных людей.