Глава 4

– Что? – Она потеряла дар речи.

Гейб пристально смотрел на нее.

– Я видел простыни после того, как ты ушла. На них были алые пятна.

О боже, кровь отлила от ее лица, а потом снова ударила в голову так быстро, что она испугалась, не случится ли с ней удар. В тот момент это казалось вполне возможным.

– Я обидел тебя? – снова требовательно спросил он.

– Нет. – Она говорила правду. Почти. Никки почувствовала боль, но, насколько она знала, в первый раз и должно быть так.

Что-то похожее на облегчение мелькнуло на его лице, когда он на мгновение закрыл глаза.

Она прерывисто вздохнула.

– Просто, ну, ты знаешь…

– Нет. – Облегчение сменилось гневом. – Я не знаю, Ник.

Правда? Она отвела взгляд, повторяя себе, что уже взрослая и может выдержать этот разговор, потому что Гейб прав. Она должна ему это.

– Я была девственницей…

– Да, я как бы догадался об этом, – жестко оборвал он. – Кажется, крови было больше, чем следовало. С другой стороны, никогда не имел привычки трахать девственниц, так что в этой области у меня мало опыта.

Никки вздрогнула. Конечно, за ним не водилось таких привычек. Гейб был хорошим парнем. Одним из лучших.

– Не знаю, что ответить, но ты меня не обижал.

– Не верю в это ни одну, мать его, секунду.

Она подняла глаза и попыталась сфокусироваться на его плече.

– Ты не обидел меня, Гейб.

Он склонил голову, упершись руками в стол позади нее, по обе стороны от ее бедер. Она оказалась в ловушке.

– Я немногое помню о той ночи, – начал он.

Никки снова вздрогнула, потому что она о той ночи помнила все. Все. И это был удар под дых. Она так хотела этого, а он даже не помнил ни о чем.

Не понимал, что это была она.

– Только отдельные фрагменты, – продолжил он. – Но я чертовски уверен в том, что обращался с тобой не так, как обращаются с женщиной, у которой никогда не было секса.

И это тоже правда. Гейб не сдерживался, и все случилось по меньшей мере жестко.

– Еще помню обломки и кровь. Я сразу подумал, не обидел ли тебя.

Она покачала головой.

– Ты не обидел. – Ее взгляд упал на костяшки пальцев его правой руки, побелевшие от того, как сильно он вцепился в столешницу. – Гейб, мне так…

– Жаль? – тихо предположил он. – Ты что, серьезно собираешься извиняться передо мной?

– Ну да. Я ведь извинялась перед тобой тем утром. Многословно, если мне не изменяет память…

– О, это я помню. – Его глаза блестели словно лед. – Но не уверен, насколько извинения уместны в такой ситуации.

Они и не были уместны. Совсем нет.

– Но я это сделала. – Она заставила себя посмотреть ему в глаза. – Мне жаль. Ты понятия не имеешь, как мне жаль.

Ничто в его виде не смягчилось. Хотя она не ожидала, что извинения помогут.

– Ты хотя бы представляешь, как плохо все могло кончиться?

– Я…

– Нет, – отрезал он, и Никки замолчала, – ты не дала мне возможности сказать тебе ни слова. За все четыре года. Ни когда я пытался звонить тебе. Ни когда пытался убедиться, что, мать твою, не обидел тебя. Ты исчезла, уехав в колледж. Исчезла с лица планеты и больше не появлялась.

– Разве ты не этого хотел? – спросила она. – Потому что я практически уверена, что тем утром ты сказал, что никогда больше не хочешь видеть мое «гребаное лицо». – Ком в горле стал больше. Даже думать о том, как он смотрел на нее, какое крайнее отвращение выражало его лицо, было все еще больно. – Я помню, ты это произнес.

Он не ответил.

– Еще ты сказал, что я отвр…

– Я помню, – перебил он.

– Тогда почему ты задаешь мне такие вопросы? Непохоже, чтобы ты действительно хотел поговорить со мной, – разозлившись, выпалила она в ответ. Девушка понимала: ее поступок был неправильным, более чем неправильным, но злость все равно росла внутри. Он что, действительно ждал, что она ответит на его звонки? После всего, что он ей сказал? После того, как увидел ее такой опустошенной? Она никак не могла разговаривать с ним. Ей было стыдно. Она была унижена. И что самое главное – ее глупое сердце разлетелось на миллион маленьких осколков.

– Но теперь ты вернулась, – сказал он. – Снова вошла в мою жизнь, как будто ничего не случилось.

– Я не вела себя так, будто ничего не случилось, и никуда я не входила…

– Ты понимаешь, что могло бы случиться со мной, если бы кто-нибудь узнал?

Она уставилась на него.

– Мне исполнилось восемнадцать, Гейб, я не была малолеткой…

– Это неважно. Ты, мать твою, была все еще ребенком…

– Я не была ребенком. Мне исполнилось восемнадцать.

Он резко рассмеялся.

– Да, конечно, но в восемнадцать ты еще не взрослая, дорогая.

«Дорогая».

Боже.

Сердце ее разрывалось. Он называл ее так раньше, и тогда это казалось ласковым прозвищем. Но не теперь.

И тут до нее дошло. Возвращаться было ошибкой. Никки сделала бы для родителей все что угодно, но в этот раз ничего не получится.

А Гейб все продолжал.

– Если бы мы поменялись ролями и я не был бы так пьян, что случилось бы? Если бы я пришел к тебе, когда ты была без памяти, и воспользовался ситуацией?

Слезы стыда и сожаления встали комом в горле. Это ужасное ощущение, будто она снова тонет, грозило овладеть ею с головой.

Бог свидетель, девушка знала, что он выпивает, но никогда не видела Гейба пьяным. Он не походил на прежнего Люциана. Никки догадывалась, что он выпил несколько банок пива. Но не думала, что парень был так пьян, что едва ли осознавал, что делает и с кем, пока не настало утро. Но она поняла это чертовски быстро еще до того, как он полностью пришел в себя.

Потому что Гейб перекатился на бок, обнял ее за талию, прижал к себе так, будто ему претила сама мысль о том, что сейчас девушка встанет с постели. И эти короткие секунды были чудесны. А затем он назвал ее Эммой, уничтожив все глупые мечты, которые она лелеяла.

– Не думала, что ты был настолько пьян, – прошептала она.

Его глаза недоверчиво распахнулись.

– То есть ты действительно считала, что я могу трахнуть восемнадцатилетнюю девочку, которая была мне практически как сестра? Девочку на десять лет младше меня?

Слезы угрожали хлынуть из глаз. Она отвела взгляд, сжав губы и замотав головой. Она не станет плакать. Проклятие, не станет, мать ее, плакать.

– Боже, – прорычал он, – да за кого ты меня держишь?

Никки не собиралась отвечать на этот вопрос.

Он едва слышно выругался.

– Если бы твои родители узнали, что случилось, мне пришел бы конец. И фигурально, и буквально. Твоя мать отравила бы мой ужин, а отец скормил бы аллигаторам. Я их уважаю.

– Знаю, – прошептала она. – Я думала…

– О чем ты думала, Ник? Я понял, что ты втюрилась в меня, но ты хоть знаешь… – Он глубоко вздохнул, как будто пытался сдержать себя, но не очень-то в этом преуспел. – Ты хоть знаешь, как я казнил себя за то, что позволил подобному случиться?

– Это не твоя вина, – ответила она, снова переводя взгляд на него. – Я одна во всем виновата.

Гейб молчал так долго, что Никки начала опасаться, не потерял ли он дар речи.

– О чем ты думала? – наконец выдавил он.

– Не знаю. Я вообще не планировала делать это, была глупой восемнадцатилетней девчонкой и… – Она оборвала сама себя.

Никки ни за что не признается, что влюбилась тогда. А когда поняла, что он пьян и принял ее за другую, почувствовала такое опустошение, которое сложно выразить словами.

– Слушай. Мне жаль. Поверь. Знаю, то, что я сделала, – неправильно, и сожалею, что у тебя были из-за меня неприятности. Ты невиноват и ничем меня не обидел.

Гейб наконец-то отвел взгляд.

Она передернула плечами.

– Я уже другая.

– Да уж, точно, – пробормотал он, и она понятия не имела, к чему относились его слова.

Никки продолжила:

– Я тут не для того, чтобы создавать тебе проблемы, а ради своих родителей, вот и все. Я проработаю лишь до тех пор, пока мама не сможет вернуться, и больше тебе не придется иметь со мной дело.

Он снова резко повернулся к ней.

– Приятно слышать, потому что мне нужно, чтобы ты поняла одну очень важную вещь.

Она вся обратилась в слух.

– Я не хочу иметь с тобой ничего общего и советую держаться от меня подальше.

* * *

Гейб был уже на полпути к тому, чтобы напиться в хлам.

В последнее время это случалось с ним слишком часто, но, опять же, весь его мир взлетел на воздух несколько месяцев назад, а теперь часть его прошлого, которое он хотел бы забыть, готовила внизу ужин для Дева и этой его… невесты.

Он прикончил последние капли сорокалетнего «Макаллана», едва заметив обжигающий глоток, а затем поставил пустой бокал на барную стойку. Люциан предпочитал бурбон, Гейбу же нравилось обжигающее послевкусие, которое оставлял скотч.

Пройдя через жилую часть комнат, он открыл французские двери и вышел на галерею. Рубашка тут же прилипла к телу. Поздний сентябрь, а до сих пор кажется, будто он в одном из кругов ада.

Он слишком жестко разговаривал с Ник.

Маленькая идиотка заслужила это, но, черт побери, он был резок. Потирая грудь, он уставился на расстилающийся пейзаж, на бассейн внизу. Гейб видел, как остекленел ее взгляд, когда он высказал ей все.

И он говорил совершенно серьезно.

Последнее, что ему сейчас нужно, – это Ник, которая станет волочиться за ним и заставит его чувствовать себя героем только потому, что он дышит с ней одним воздухом.

Но, черт побери, ведь он не до конца честен ни с ней, ни с собой. Он закрыл глаза, и голова закружилась.

Большая часть ночи вспоминалась в каком-то угаре. Он не преувеличивал, когда сказал, что был пьян до беспамятства.

Открыв глаза, Гейб обернулся и посмотрел на дверь. Да, кое-что он все-таки помнил.

Помнил, как поразился, увидев Ник в ту ночь в этой самой двери. Он и понятия не имел, что задумал этот чертенок. С ней никогда не знаешь наперед. Гейб впустил ее, потому что с Ник всегда весело. И хотя он знал, что она серьезно в него втюрилась, девчонка казалась ему безобидной.

Уже не в первый раз она приходила в его комнаты. Никки постучалась в эти двери, когда чертов Дэнни Крисли высмеял ее на втором году обучения в старших классах и она разревелась. Поджидала его, когда расстроилась, что ее никто не пригласил на выпускной вечер. А однажды осмелилась даже войти без спроса и подождать его внутри, потому что, по ее словам, отец начал бы кричать на нее за то, что она мешает ему.

Он никогда бы и представить не мог, что та ночь обернется тем, чем обернулась. Если бы он не напился, ему хватило бы здравого смысла, чтобы понять, что на этот раз все будет иначе.

Гейбу следовало это предвидеть.

По мере того как приближался ее отъезд в колледж, она все больше и больше липла к нему. Ее взгляды становились все более долгими и вызывающими, и он готов поклясться, купальники все меньше и меньше прикрывали тело.

Он делал все возможное, чтобы этого не замечать. И хоть братья относились к ней как к сестре, Ник была им никем.

Их настоящая сестра оказалась лгуньей и психопаткой, склонной к убийству, и по сравнению с этим прегрешения Ник казались мелочами.

В итоге девчонка наворотила дел той ночью, и все могло обернуться гораздо хуже. Бог свидетель, он делал прорву эталонных глупостей, когда ему было восемнадцать. Хотя, опять же, сколько бы безумств он ни совершал, ему хватило ума не спать с кем-то в стельку пьяным.

«Я не думала, что ты пьян».

Дерьмо.

Произнесенные ею слова эхом звучали в его затуманенном сознании. Очень может быть, что она действительно этого не понимала.

Но и он был не до конца честен с собой, потому что осознавал, кто появился в его комнате той ночью, очутился в итоге у него на коленях, а затем – в его постели.

Да.

Он был достаточно трезв, чтобы понимать, чье именно тело извивалось под ним.

Но слишком пьян, чтобы это его заботило.

А между «слишком пьян, чтобы заботиться о последствиях» и «слишком пьян, чтобы осознавать происходящее» расстояние с футбольное поле.

И этот факт его явно не красит.

Многие считали его хорошим человеком, таким, который всегда поступает правильно. А по большому счету он нехило облажался.

Какое прозвище придумала ему желтая пресса, когда он учился в колледже? «Демон». Если бы они только знали, как оказались правы.

– Твою ж мать, – пробормотал он, отворачиваясь от дверей и обхватывая рукой увитые лозой перила. Стебли покрывали каждый сантиметр дома снаружи, не залезая разве что только на пол галереи. Ему казалось, что со временем они завоюют и доски настила.

Губы его изогнулись в усмешке, когда он вспомнил, как много лет назад отец пытался избавиться от лозы. Но сколько раз ее ни вырубали, она снова разрасталась.

Теперь его так называемый отец мертв, и никто не станет искоренять эти заросли. Лоза в конце концов победила.

Оттолкнувшись от перил, Гейб вернулся обратно в комнату. Живот урчал, пока он искал новую бутылку скотча. Тот цыпленок пах потрясающе.

Но он ни за что не спустится туда, где можно столкнуться сразу с двумя женщинами, которых он был бы счастлив никогда не увидеть снова.

* * *

Никки не могла дождаться минуты, когда уедет домой.

Она отработала всего один день, но уже находилась на грани того, чтобы не вылить остатки шампанского из бутылки на голову Сабрины Харрингтон.

Сабрина воплощала в себе все, чем никогда не станет Никки.

Необыкновенно стройная, элегантная, красивая, с хорошими манерами и маникюром, до неприличия богатая, да еще и невеста одного из братьев де Винсент. К тому же первоклассная стерва.

Никки очень не любила это слово. В основном потому, что его часто использовали, чтобы унижать женщин, но Сабрина стала олицетворением всех худших черт богатых людей.

Стоя за дверью малой столовой, она крутила бутылку в руках, вместо того чтобы поставить ее обратно в лед, как предписывал порядок.

Ей было глубоко плевать, нагреется ли из-за этого шампанское. Никки лишь хотела, чтобы они уже закончили свой проклятый ужин, а она могла прибраться, отправиться домой и зарыться головой в подушку в той самой спальне, где выросла.

Девушка мечтала забыть сегодняшний день.

Забыть адски неловкий разговор с Девлином.

И определенно, совершенно определенно, забыть давно назревшую перепалку с Гейбом.