Глава 7

Пожалуй, это было даже хуже, чем она ожидала.

Большая кухня располагалась в задней части дома, она смотрела на залив, солнца в ней хватало. Но казалось, что время здесь остановилось. Все было в пыли, в углах радостно копошились пауки. Флора положила маленькую сумку на кухонный стол, тот самый огромный стол, который видел множество схваток – иногда физических, если у мальчишек выпадало такое настроение, – и рождественских вечеров с бабушками и дедушками, дядями и тетями со всего острова. Стол наблюдал и за девичьими мечтами, на него падали слезы, когда домашнее задание оказывалось слишком трудным, за ним играли во что-нибудь, когда погода вынуждала людей не выходить из дому – разве что накормить животных. За этим столом ели консервированные супы, когда начинались шторма и ложился снег и паромы не могли добраться до острова. Здесь страстно рассуждали о независимости Шотландии, и политике, и вообще обо всем, что приходило на ум. А отец сидел тихо, читая, как всегда, «Фермерскую неделю» и требуя, чтобы его оставили в покое с бутылочкой эля после чая, который всегда пили в пять часов. Ложились рано.

Когда Флора уехала, она была бесконечно счастлива оставить наконец позади этот стол, с его неизменным ритмом приготовленных матерью рагу и запеканок, жареного мяса, супов, завтраков и ланчей для работников. Ее братья росли, становясь все выше и шумнее, но жизнь никогда не менялась, не двигалась вперед. Парни, в общем, никуда не стремились, а Флоре казалось, что она задыхается, ее душили фазаны, во множестве появлявшиеся в ноябре, и всегда одни и те же щербатые синие с белым кружки на полке над плитой, и весенние маргаритки, и пьяные на Рождество…

Флора улетела, не желая быть прижатой к земле, как ее мать, подчинявшаяся сезонному ритму жизни фермерской жены, она не хотела вечно смотреть на серое небо, пролетающих мимо птиц и танцующие на воде лодки.

А теперь она смотрела на этот стол, заваленный грязными чашками и старыми газетами, и чувствовала, что самые корни ее жизни врезаны в него и вырвать их невозможно.

Когда мать вернулась домой в последний раз, мальчики перетащили одну из кроватей из свободных комнат вниз, на почетное место у большого кухонного окна. Ножки кровати скрипели, но в этой комнате хотя бы всегда было тепло и уютно, и мать могла видеть все то, что происходит снаружи. Никто ничего не сказал, перенося кровать, но все знали, что это такое: ложе смерти.

Накануне Флора вернулась, прилетела после испытательного года, одинокая, практически не имеющая друзей в пугающем новом городе, напуганная диагнозом, который мать весь этот год скрывала от семьи.

Сайф, местный терапевт, заглянул к ним в то утро, чтобы удостовериться, что все готово к возвращению больной и приготовлены лекарства, – теперь это были просто болеутоляющие. Предполагалось, что мать должна принимать их строго по графику и в предписанном количестве. Но местная сиделка и Сайф потихоньку сказали Флоре, чтобы она давала матери столько лекарств, сколько та попросит, и не болтала бы об этом.

Флора только кивнула, делая вид, что все поняла, хотя ни малейшего представления не имела о том, что происходит, – и просто в ужасе и недоверии смотрела на них. А потом ей пришлось стоять рядом с братьями, когда мать привезли домой.

В тот вечер мать ненадолго очнулась или как будто очнулась, как раз тогда, когда небо начало наливаться сочным розовым цветом, и Флора села рядом, чтобы дать матери немного воды, хотя та глотала с трудом, и еще лекарство, от которого та сразу расслабилась и даже смогла погладить руку Флоры, а Флора наклонилась к ней и прижалась лбом к ее лбу, и они дышали вместе – вдох-выдох, вдох-выдох… Все остальные тоже зашли в кухню. Неизвестно, когда именно случился последний вздох или кто заметил это первым, но это произошло именно здесь, где мать провела почти всю свою жизнь. Все они были бесконечно благодарны за то, что она вернулась к ним, домой, и к ней не тянулись трубки от пищащих аппаратов, и она не лежала в стерильной палате, и ее не окружали шумные люди, пытающиеся делать что-то бесполезное. Нет, она была здесь, где на плите стоял старый закопченный чайник, а на коврике лежал Брамби, постукивая, как обычно, хвостом по полу, а в миске с таинственными мелочами лежала заодно и древняя связка никому не нужных ключей – дом никогда не запирался. Здесь по-прежнему висели те самые занавески, которые Анни сшила собственными руками, когда переехала сюда много лет назад, будучи юной невестой… Флора представляла ее: веселую, полную надежд, с цветами в волосах – тогда так было модно, затем об этом забыли, а теперь это снова входит в моду…

А потом по ковру в этой комнате ползали младенцы, и вскоре дети уже носились вокруг, и без конца появлялись и исчезали сезонные рабочие… Сколько она сварила овощных супов, сколько испекла яблочных пирогов и сколько разбитых коленок обмыла водой, сколько слез вытерла… Как часто ей приходилось отмывать пол, на котором оставались следы грязных резиновых сапожек. А сколько надо было приготовить тортов на дни рождения – шоколадных для Финтана и Хэмиша, лимонных для Иннеса, ванильных для Флоры… И сколько здесь было задуто свечек, развернуто рождественских подарков, выпито чашек чая…

И все это исчезло в мгновение ока, когда Флоре исполнилось двадцать три года, и она сбежала отсюда так быстро, как только могла. Она не в силах была думать обо всем этом, не хотела когда-либо возвращаться, а хотела лишь такой жизни, которая оторвет ее от прошлого, она не желала тонуть в семейной боли, заниматься домом, как от нее ожидали. Как ожидал от нее весь остров.

А теперь Флора стояла здесь, в темной, пыльной, нелюбимой кухне, держась за спинку стула и просто позволяя слезам течь по щекам.

Глава 8

Флора услышала приближение отца до того, как увидела его, – точнее, услышала лай его пса Бракена, почуявшего гостя, – и быстро отерла лицо.

Эк Маккензи всегда выглядел сильным человеком. Но теперь его синие глаза провалились, щеки покраснели от резких ветров на вересковых пустошах, а волосы под извечной твидовой шапкой поредели.

– Флора, – кивнул он.

Конечно, они разговаривали после похорон. Но лишь коротко. Флора звала его в Лондон, а он отвечал: «Хорошо, может быть, может быть».

Но они оба знали, что это означает: «Никогда, никогда».

– Ты ведь не насовсем вернулась?

Флора покачала головой.

– Нет, у меня здесь работа, – с готовностью сообщила она. – Но это ненадолго. Может, на неделю.

– Хорошо, – кивнул отец.

Флора отлично знала, что слово «хорошо» может значить для ее отца очень многое. На этот раз оно означало «ну и ладно, пусть все идет, как идет».

Они замолчали. Флора подумала, что если бы здесь была мама… она бы уже принялась хлопотать, заваривая чай, подсовывая всем печенье, хотят они того или нет, и создавая вокруг себя тепло и уют.

Но вместо этого все испытывали неловкость.

– Может, чая? – спросила Флора.

Это слегка помогло.

Они с унылым видом уселись за кухонный стол. Еды почти не было, и все вокруг казалось пустым.

– Ну и что за работа? – спросил наконец Финтан.

Слова как будто вытащили из него клещами.

– Хорошая, – ответила Флора. – Я приехала для переговоров с Колтоном Роджерсом.

– Ну-ну, желаю удачи, – фыркнул отец.

– С этим уродом! – воскликнул Иннес.

«Ой-ой!» – подумала Флора.

– Притормози! Он совсем не так плох, – возразила она.

Братья переглянулись.

– Ну, мы об этом ничего не знаем, – сказал Финтан.

– Он не желает иметь дел с местными, – пояснил Иннес. – Никого не нанимает, ничего у нас не покупает.

– Строит какую-то фигню на севере острова, – продолжал Финтан. – Для богатых идиотов, которые будут прилетать на вертолетах за «впечатлениями».

– Для идиотов, – кивнул Иннес.

– И заманивает сюда разных дебилов для охоты на куропаток. Они останавливаются в «Харборс рест» и ведут себя как английские придурки, – добавил Финтан.

– Полагаю, вы ведете себя дружелюбно и получаете от этого выгоду, – сказала Флора.

– Отвратительные люди, – покачал головой Хэмиш и протянул бисквит Брамблу, который как раз на такой случай стоял рядом.

Отец даже не сел с ними за стол. Он устроился у печи, подбрасывая в нее уголь и попивая виски из большого стакана, хотя было только начало дня. Флора посмотрела на него, потом снова уставилась в свою тарелку.

– А вы, ребята, питаетесь… то есть вы как следует заботитесь о себе?

– Мы тут прибрались перед твоим приездом, – нахмурился Финтан.

– В самом деле?

– Что ты хочешь сказать? – мгновенно перешел в оборону Финтан.

– Нет-нет, я просто…

– Мы едим сардельки, – сердито пояснил Финтан. – Иногда бекон.

– Вы же себя убиваете!

Отец явно похудел. То ли он мало и плохо ест, то ли дело в виски. Прошло ведь два года, они должны уже пережить потерю…

А она – нет.

– Ладно, спасибо за насущный совет, Флора, ты ведь прилетела издалека, чтобы дать его, – язвительно произнес Иннес. – Мы немедленно прекратим работать по двадцать четыре часа в сутки… А какой у тебя рабочий день?

– Довольно длинный, – огрызнулась Флора. – И мне приходится далеко ездить на работу.

– И ты готовишь?

– Нет. Но там есть закусочные, кафе, доставка…

Флора посмотрела на лица братьев и решила, что незачем сейчас объяснять насчет доставки на дом.

– Ладно, – сказала она, – а как дела на ферме?

Последовала долгая пауза.

– Зачем тебе это? – резко спросил Финтан. – Ты вернулась домой, чтобы проверить соблюдение законов?

– Нет! – возмутилась Флора. – Я совсем не это имела в виду.

– Не слишком хорошо, – отрывисто произнес Иннес. – Не все из нас выкладываются по полной.

– Это ты о чем? – спросил Финтан.

– Ты слышал.

– Я делаю свое дело!

– Ты делаешь только то, без чего никак уж не обойтись. Слава богу, Хэмиш подбирает за тобой.

– Мне нравятся коровы, – сообщил Хэмиш.

– Заткнись, Хэмиш! – цыкнул на него Финтан. – Тебе все нравится.

Флора, не глядя на Хэмиша, передала ему свой последний бисквит. Тот разом его проглотил.

– Как вообще дела, папа? – спросила Флора.

– А… прекрасно, – не оборачиваясь, ответил отец.

Он продолжал смотреть на огонь. Бракен сидел рядом, положив голову ему на колени.

Иннес включил телевизор. Это была единственная новая вещь в доме, и на огромном экране как раз по «Скай спортс 9» транслировали шотландскую игру шинти – нечто вроде хоккея на траве. Иннес включил звук и выложил на стол большой пакет чудовищно жирных булочек с сосисками, купленных в деревне. А Флора сидела и молча смотрела игру вместе со всеми, и пустота внутри ее стала такой необъятной, что она едва могла дышать.

Глава 9

В девять вечера Флора получила сообщение из конторы Колтона Роджерса о том, что он будет занят все утро и не сможет с ней встретиться. Флора почувствовала себя совсем бесполезной. Она написала об этом Каю, и тот сразу же ответил.

Привет, детка! Как тебе это?

Не хочешь вернуться?

Ну, вот это тебя взбодрит. Джоэл озабочен происходящим. Он поднимается к вам.

А ты лучше поспи.

Наконец Флора отказалась от шинти и пошла в спальню, но уснуть не могла. Она ощущала легкий запах плесени от наволочки под головой, одеяло было тонким, матрас продавленным, и она гадала, когда же здесь кто-нибудь спал в последний раз. Отец не слишком жаловал гостей. Да и с какой стати, если все, кого он более или менее знал в этом мире, жили совсем рядом и могли дойти до дому пешком? А при большой семье дом и так всегда казался полным людей и даже слишком шумным.

Потом Флора услышала, как где-то далеко капает вода из крана. Она нахмурилась, сообразив, что кран точно так же подтекал и тогда, когда она еще жила здесь, что за прошедшие годы никто и не подумал его починить.

И она вдруг затосковала по суетливым улицам Восточного Лондона, по шуму вечеринок и дракам, что время от времени завязывались в жаркие ночи, по грохоту полицейских вертолетов, круживших над головой, по всему тому, что обычно вызывало у нее раздражение, а теперь показалось таким привычным, знакомым. Здесь же было так тихо, если не считать проклятого крана. Лишь ветер с моря едва шелестел травой. Ни автомобилей, ни соседей, ни музыки, ни людей. Вокруг царила полная пустота, как на краю света. И Флору стиснуло чувство бесконечного одиночества.

Но как ни странно, это походило на ее первую ночь в Лондоне: она начинала новую жизнь, а вокруг все было незнакомым. Но тогда Флору наполняли энтузиазм и волнение, надежды на новые возможности. Пусть даже она не продвинулась так далеко, как могла бы, она это сделала. Много работая, Флора построила здание собственной жизни. Сама управляла своей судьбой…

И только для того, чтобы закончить там, где начинала? Флора пролила немало слез по матери. Но теперь оплакивала саму себя.

Она прислушивалась к крану, ненавидя его, и в три часа ночи встала, чтобы попытаться его привернуть, – но безуспешно. Когда она на цыпочках шла через кухню, уже забрезжил рассвет, и Брамбл с надеждой посмотрел на нее, стуча хвостом по каменному полу. Флора задержалась на секунду, чтобы поправить потухающий огонь в печи. Когда она возвращалась в спальню, Брамбл тихо встал и пошел за ней, и Флора впустила его в комнату. Она забралась снова в уже слегка остывшую постель, а Брамбл тут же влез на кровать и устроился в ногах. Его теплая тяжесть была приятной, и, когда пес мирно заснул, Флора тоже наконец задремала.

Она проснулась мгновенно, как будто ее ударило током, – в то время, когда братья отправлялись доить коров.

Джоэл! Джоэл приезжает!

Ей нужно было сделать многое, но она не могла сосредоточиться. Дом давил, а снаружи светило солнце, Флоре хотелось воспользоваться прекрасным днем и выплеснуть излишки энергии, поэтому она позвонила старой школьной подруге Лорне. Они учились в разных классах, но на Муре это никогда не имело значения. В их школе и было-то всего два класса: для мелочи и для больших.

Теперь Лорна вернулась на остров, чтобы стать сначала учительницей, а потом и директрисой местной начальной школы. Однако сейчас были каникулы, так что она оказалась свободна.