Глава 7

ДОРОГА ОБРАТНО В ВИРДЖИНИЮ занимает шесть часов, и большую часть этого времени я сплю. Автобус подъезжает к школе уже затемно. Я вижу припаркованную у ворот папину машину. У нас у всех давно есть собственные машины, мы ездим по городу сами, но когда вот так видишь родителей, которые нас ждут, кажется, что мы снова в начальной школе и приехали с экскурсии. Приятное чувство. По пути домой мы покупаем пиццу. Мисс Ротшильд приходит в гости, и мы с ней, папой и Китти едим перед телевизором.

Потом я разбираю вещи, доделываю оставшиеся уроки, звоню Питеру, а когда ложусь в кровать, ворочаюсь целую вечность. Может, я выспалась в автобусе или дело в том, что в любой момент мне могут написать из университета Вирджинии. У меня не получается заснуть, поэтому я спускаюсь вниз и открываю кухонные шкафчики.

Что можно испечь посреди ночи, чтобы не пришлось ждать, пока масло станет мягким? Неизменный вопрос в моей жизни. Мисс Ротшильд говорит, что нужно просто оставлять масло на столе под крышкой, как делает она; но в нашей семье так не принято, мы убираем масло в холодильник. К тому же слишком мягкое масло не подходит для выпечки, а в Вирджинии весной и летом оно тает быстро.

Наверное, можно наконец попробовать испечь рулеты-брауни с корицей, про которые я давно думала. Рецепт брауни от Кэтрин Хэпберн с щепоткой корицы и завитком мягкого сыра сверху.

Я растапливаю шоколад в пароварке и уже жалею, что взялась за это в такой поздний час, когда в кухню спускается папа. На нем халат из тартана, подаренный Марго на прошлое Рождество.

– Тебе тоже не спится? – говорит он.

– Я пробую новый рецепт. Назову это браулетами с корицей или грехом с корицей.

– Посмотрим, как ты встанешь утром, – говорит папа, потирая затылок.

Я зеваю.

– Знаешь, я подумала: может, ты завтра позвонишь в школу и отпросишь меня, а я высплюсь, и потом мы с тобой неторопливо и расслабленно позавтракаем вдвоем, как отец и дочь. Я приготовлю омлет с грибами.

Папа смеется:

– Хорошая попытка. – Он подталкивает меня к лестнице. – Я доделаю твои брулеты или как там они называются. А ты иди в постель.

Я снова зеваю.

– Ты справишься с сырным кремом? – Папа выглядит встревоженно. – Забудь. Я закончу тесто, а печь буду завтра.

– Я помогу, – предлагает он.

– Я уже почти закончила.

– Ну и пусть.

– Ну ладно. Можешь отмерить четверть чашки муки?

Папа кивает и достает мерную чашку.

– Эта для отмеривания жидкости. Нужна та, которая для сухих веществ, чтобы муку можно было выровнять.

Он возвращается к шкафчику и меняет чашки. Я наблюдаю за тем, как он зачерпывает муку и аккуратно проводит по верху ножом для масла.

– Очень хорошо.

– У меня хороший учитель, – говорит он.

Я наклоняю голову.

– Почему ты не спишь, папа?

– А… у меня просто слишком много мыслей в голове. – Он закрывает муку и колеблется, прежде чем спросить. – Как ты относишься к Трине? Она же тебе нравится?

Я снимаю ковшик с шоколадом с огня.

– Очень нравится. Я ее почти люблю. А ты ее любишь?

В этот раз папа не колеблется.

– Люблю.

– Очень хорошо, – говорю я. – Я рада.

У него на лице написано облегчение.

– Хорошо, – отвечает он и повторяет: – Хорошо.

Наверное, у них все серьезно, раз он задает такие вопросы. Может, он хочет предложить мисс Ротшильд жить вместе? Но, прежде чем я успеваю спросить, он говорит:

– Никто никогда не займет место твоей мамы. Ты ведь это знаешь?

– Конечно, знаю.

Я пробую кончиком языка шоколад на ложке. Пока еще слишком горячо. Хорошо, что папа снова полюбил. Он так долго был один, что это казалось естественным, но так лучше. И он счастлив, это сразу видно. Теперь я уже не могу представить его без мисс Ротшильд.

– Я за тебя рада, папа.

Глава 8

ВСЕ УТРО Я ПРОВЕРЯЮ ТЕЛЕФОН, как делают остальные одноклассники целую неделю. Сегодня четверг, и все еще тишина. Приемная комиссия университета Вирджинии всегда рассылает сообщения о зачислении до первого апреля, и в прошлом году они были отправлены в третью неделю марта, так что мое письмо может прийти в любой момент. Обычно они сообщают в социальных сетях, что пора проверить свой личный профиль, ты залогиниваешься в систему и узнаешь свою судьбу.

Когда-то университеты рассылали письма обычной почтой. Миссис Дюваль рассказывала, что родители звонили в школу, когда приходил почтальон, и дети прыгали по машинам и мчались по домам. Есть что-то романтичное в ожидании письма по почте, конверта с твоей судьбой.

Я сижу на уроке французского, сегодня он последний, когда кто-то восклицает:

– Университет Вирджинии пишет в «Твиттере», что решения о приеме разосланы!

Мадам Хант говорит: Calmez-vous, calmez-vous^[14], – но все встают и хватаются за телефоны, не обращая на нее внимания.

Наступил момент истины. Дрожащими руками я ввожу логин и пароль; пока страница загружается, сердце у меня бьется со скоростью миллион миль в минуту.

В этом году университет Вирджинии получил более 30 000 заявок. Приемная комиссия рассмотрела вашу заявку и тщательно оценила академические и личные достижения и внеклассную деятельность. Хотя у вас очень сильная заявка, мы с сожалением вынуждены сообщить…

Не может быть. Это кошмарный сон, и я вот-вот проснусь. Просыпайся, просыпайся же…

Я слышу голоса людей вокруг как сквозь вату. Из коридора доносится радостный крик. Потом звенит звонок, и все выпрыгивают из-за парт и выбегают за дверь. Мадам Хант бормочет: «Обычно они не рассылают подтверждения до конца уроков». Я поднимаю голову. Она смотрит на меня с грустью и сочувствием, по-матерински. И этот взгляд меня ломает.

Все испорчено. В груди у меня болит, трудно дышать. Все мои планы, все, на что я рассчитывала, уже не воплотить. Я не буду приезжать домой на воскресный ужин, не смогу заниматься стиркой вместе с Китти по выходным, Питер не будет провожать меня на занятия, я не буду читать вечера напролет в библиотеке Клемонс. Все кончено.

Все наши планы рухнули.

Я смотрю на телефон и снова читаю слова «с сожалением вынуждены сообщить…». У меня плывет перед глазами. Но я читаю письмо снова и снова. Меня даже не внесли в список ожидания. Даже этого я не заслужила.

Я встаю, беру сумку и выхожу из класса. Внутри у меня все замерло, но в то же время я чувствую, как бьется у меня сердце, как пульсирует кровь в ушах. Как будто все части тела двигаются и продолжают функционировать, как и должны, но я сама совершенно онемела. Меня не приняли. Я не попала в университет Вирджинии. Я им не подошла.

Я иду к своему шкафчику все еще как в тумане и едва не налетаю на Питера, выходящего из-за угла. Он хватает меня за плечи.

– Ну что? – У него глаза горят в предвкушении.

Мой голос звучит как будто издалека.

– Меня не приняли.

Он раскрывает рот.

– Что?

В горле застрял комок.

– Ага.

– И даже в список ожидания не внесли?

Я мотаю головой.

– Бли-и-ин, – протяжно выдыхает он.

Питер шокирован. Он разжимает руки и явно не знает, что сказать.

– Мне нужно идти, – говорю я, отворачиваясь.

– Постой, я пойду с тобой!

– Нет, не надо. Сегодня у тебя игра на чужом стадионе. Нельзя ее пропускать.

– Кави, мне плевать на игру…

– Нет, не нужно. Просто… я тебе потом позвоню.

Питер тянется ко мне, но я отступаю и торопливо ухожу по коридору. Он зовет меня, но я не останавливаюсь. Мне просто нужно добраться до машины, и там я смогу расплакаться. Но пока нельзя. Еще сто шагов, и потом еще сто…

Я успеваю добраться до парковки. Всю дорогу домой я рыдаю так сильно, что едва вижу дорогу. Приходится свернуть на стоянку возле «Макдоналдса» и поплакать там. Я начинаю осознавать, что это не кошмарный сон, а реальность, и осенью я не пойду в университет Вирджинии с Питером. Все будут так разочарованы. Они все ждали, что меня возьмут. Мы все ожидали, что так и будет. Не надо было всем рассказывать, как сильно я хочу попасть в этот университет. Стоило держать это при себе. Теперь все будут за меня переживать, это в сто раз хуже, чем грустные материнские взгляды мадам Хант.

Дома я беру телефон и иду к себе в комнату. Снимаю одежду, в которой ходила в школу, надеваю пижаму и забираюсь в кровать. Смотрю на экран. Я пропустила звонки от папы, Марго и Питера. Я захожу в «Инстаграм»: там куча постов людей, которые пишут о том, что их приняли в университет Вирджинии. Мою кузину Хэйвен приняли, и она выложила снимок сообщения. Однако она туда не пойдет. Она пойдет в университет Веллесли, он первый в ее предпочтениях. Ей не нужен университет Вирджинии, она подала туда документы на всякий случай. Уверена, что она изобразит сочувствие, когда узнает, что меня не приняли, но в душе будет довольна собой. Эмили Нассбаум приняли. Она выложила фотографию в толстовке университета и кепке. Господи, что, всех приняли? Я думала, что у меня оценки лучше, чем у нее. Наверное, нет.

Через некоторое время я слышу, как открывается дверь, шаги Китти, взбегающей по лестнице. Она распахивает дверь спальни, но я лежу на боку с закрытыми глазами и притворяюсь, что сплю.

– Лара Джин, – шепотом зовет она.

Я не отвечаю. Мне нужно время, прежде чем я смогу посмотреть в лицо ей и папе и сказать, что не справилась. Я заставляю себя дышать глубоко и естественно и слышу, как Китти отступает и тихонько закрывает за собой дверь. Вскоре я засыпаю по-настоящему.

Когда я просыпаюсь, на улице темно. Всегда так тяжело, когда засыпаешь засветло и просыпаешься в темноте. Глаза у меня опухли и болят. Я слышу, как в кухне льется вода и звенит посуда. Я спускаюсь по лестнице и сажусь на ступеньки.

– Меня не взяли в университет Вирджинии, – говорю я.

Папа оборачивается: у него закатаны рукава, руки в пене и взгляд еще печальнее, чем у мадам Хант. Отеческий взгляд. Он выключает воду и подходит к лестнице, поднимает меня на ноги и сжимает в объятиях. Руки у него все еще мокрые.

– Мне так жаль, милая, – говорит он. Мы почти одного роста, потому что я стою на ступеньках. Я стараюсь не расплакаться, но, выпустив из объятий, он берет меня под подбородок и с тревогой всматривается в лицо. У меня уходят все силы, чтобы не сорваться. – Я знаю, как ты этого хотела…

Я сглатываю снова и снова, чтобы сдержать слезы.

– До сих пор кажется, что это неправда.

Он отводит волосы у меня с лица.

– Все будет хорошо, обещаю.

– Просто я… так не хотела уезжать от всех вас, – выговариваю я и не могу сдержаться, по лицу катятся слезы. Папа стирает их с моих щек. Лицо у него такое, словно он сам вот-вот расплачется, и от этого мне только хуже, потому что я собиралась держать лицо, но не получилось.

Обнимая меня, он признается:

– Я бы эгоистично радовался тому, что ты рядом с домом. Но ты все равно пойдешь в отличный университет, Лара Джин.

– Но не в университет Вирджинии… – шепчу я.

Папа прижимает меня к себе.

– Мне так жаль, – снова говорит он.

Он садится на лестницу рядом со мной, по-прежнему обнимая меня. Китти возвращается с улицы, где выгуливала Джейми Фокс-Пикла. Она переводит взгляд с меня на папу и выпускает поводок.

– Тебя не приняли?

Я вытираю лицо и пытаюсь пожать плечами.

– Нет. Не суждено, наверное.

– Мне очень жаль, – говорит она едва слышно, с полным печали взглядом.

– Иди хотя бы обними меня, – отвечаю я. Она так и делает. Мы долго сидим втроем на лестнице. Папа обнимает меня за плечи, рука Китти лежит у меня на колене.

Папа делает мне сэндвич с индейкой, я съедаю его, возвращаюсь к себе в комнату, снова сажусь на кровать и смотрю в телефон. Тут раздается стук в окно. Это Питер, пока еще одетый в спортивную форму. Я вскакиваю открыть окно. Он забирается внутрь, всматривается в мое лицо и говорит:

– Привет, крольчонок.

Так он зовет меня, когда я плачу. Меня это смешит. Я тянусь его обнять, но он предупреждает:

– Сейчас не стоит, я не успел принять душ после игры. Сразу поехал сюда.

Я все равно его обнимаю. Пахнет он совсем не плохо.

– Почему ты не позвонил в дверь? – спрашиваю я, обхватив его за талию и глядя снизу вверх.

– Думал, что твоему папе не понравится, что я так поздно пришел. Ты в порядке?

– Вроде того. – Я отпускаю его и сажусь на кровать, а он садится за стол. – Не особенно.

– Я тоже… – Долгая пауза, а потом Питер говорит: – Мне кажется, что днем я сказал тебе что-то не то. Я был не в себе. Просто поверить не мог.

Я не отрываю глаз от покрывала на кровати.

– Знаю. Я тоже.

– Это так тупо! Оценки у тебя куда лучше, чем у меня. Кэри приняли, а ты лучше него!

– Ну я же не играю в лакросс или гольф.

Я пытаюсь не выдать обиду, но это трудно. В сознание прокрадывается предательская мыслишка: несправедливо, что Питера приняли, а меня – нет. Я это больше заслужила. Я больше работала. У меня лучше оценки, выше результат квалификационного экзамена.

– К черту их всех.

– Питер.

– Извини. Ну их всех. – Он протяжно выдыхает. – Ерунда какая-то.

Я автоматически говорю:

– Нет, это понятно. В университет Вирджинии очень большой конкурс. Я на них не сержусь. Просто жалею, что не буду там учиться.

Он кивает.

– Я тоже.

Внезапно я слышу шум воды из туалета, и мы оба замираем.

– Тебе лучше уйти, – шепчу я.

Питер еще раз обнимает меня, а потом вылезает в окно. Я смотрю, как он бежит по улице к своей припаркованной машине. Когда он уезжает, я проверяю телефон. Два пропущенных звонка от Марго и сообщение «Мне очень жаль».

И я снова начинаю плакать, потому что теперь чувствую, что это по-настоящему.