Цитаты из книги «Лето без тебя – не лето»

Проводить мою маму мы вышли все втроем. – Мальчики, вы завтра привезете ее домой? – уточнила мама, закидывая сумку на пассажирское сиденье. – Однозначно, – подтвердил Джереми. – Лорел, – подал голос Конрад. Он помолчал. – Ты ведь еще приедешь? Мама удивленно оглянулась на него. Ее растрогала его просьба. – Тебе нужна компания такой старушки? – переспросила она. – Конечно, приеду, только позовите. – Когда? – не унимался Конрад. И выглядел он таким ранимым, совсем мальчишкой, что у меня сердце сжалось. Мама, наверное, почувствовала примерно то же, потому что протянула руку и прикоснулась к его щеке. Ей, вообще-то, не свойственны такие сантименты.

– Тогда по рукам, как настоящие мужчины? – протянул ему ладонь мистер Фишер. Конрад неохотно пожал отцу руку. Мама перехватила мой взгляд и произнесла одними губами: «Как настоящие мужчины». Наверняка подумала: «Вот женофоб!» Но какая разница? Мы победили. – Спасибо, пап, – сказал Джереми. – Правда, спасибо.

– Предлагаю тебе сделку, – начал мистер Фишер. Вот он – вершитель судеб, торговец. Знакомая картина. Он обожает сделки. С нами, детьми, он раньше торговался постоянно. Например, обещал свозить нас на картинг, если мы выметем песок из гаража. Или взять мальчишек на рыбалку, если они вычистят ящики для снастей. – Чего ты хочешь? – недоверчиво осведомился Конрад. – Весь мой траст? Мистер Фишер скрипнул зубами. – Нет. Я хочу, чтобы завтра ты вернулся в колледж. Сдал экзамены. Сделаешь – и дом твой. Твой и Джереми.

– Это ты ей позвонила? – обратился он ко мне. – Похоже на то. Сейчас он, наверное, назовет меня размазней за то, что позвала мамочку, как только стало страшно. Но вместо этого он сказал: – Спасибо. Я вытаращилась на него. – Иногда ты меня удивляешь, – проговорила. – А ты меня почти никогда не удивляешь, – сказал он, не глядя на меня. – Все такая же. Мое удивление сменилось яростью. – Вот уж спасибо!

Тогда я спросила: – Помнишь то лето, когда тебе понравилась девушка с пляжной ярмарки? Энжи? – Неа, – солгал он. – И что? – У вас что-то было? Конрад наконец оторвал голову от дивана. – Нет. – Не верю. – Я однажды попытался, но она звезданула мне по голове и сказала, что она не такая. Она, кажись, из свидетелей Иеговы или вроде того. Мы с Джереми покатились со смеху. Он аж согнулся пополам и упал на колени. – Чувак, – задыхался он. – Обалдеть!

– Конрад, правда или желание? Тот ничком лежал на диване. – Я играть не соглашался. – Слабо? – одновременно произнесли мы с Джереми, а затем хором выкрикнули: – Мое счастье! – Детский сад, – пробормотал Конрад. – Мокрая ты курица! – Джереми встал и изобразил цыпленка, размахивая локтями и кудахча. – Правда или желание? – повторила я. Конрад простонал. – Правда.

– Ты, значит, полюбила пиво? – Оно ничего, – пожала плечами я и почувствовала себя такой взрослой. Но потом добавила: – Но вишневую газировку я все равно люблю больше. – Старая добрая Белли, – едва сдержал он улыбку. – Сдается мне, разрежь мы тебя пополам, из тебя посыплется сахарный песок. – Да, я такая. Сахар и сладости и все другие радости.

До чего же это все нас будоражило и пугало. Ни одного из нас никогда по-настоящему не ругали в летнем доме. Ну разве что самую малость. Здесь у нас, по большому счету, была зона всепрощения. В Казенсе мамы относились к правилам снисходительно. Если дома Стивена ждала колоссальная взбучка, посмей он перечить, здесь наша мама, казалось, этого почти не замечала. А все, возможно, оттого, что в Казенсе мы, дети, переставали быть центром вселенной. У мамы появлялись другие дела: она сажала цветы в горшках и ездила с Сюзанной в картинные галереи, рисовала и читала книги. Ей было некогда сердиться или раздражаться. Мы уже не занимали все ее внимание.

Отмыв мое лицо, мы прокрались в прихожую. Мама ругалась с мистером Фишером. – У тебя, Адам, задница вместо головы! – рявкнула наша мама, и мы со Стивеном уставились друг на друга круглыми глазами. Я хотела воскликнуть, но Стивен зажал мне рот ладонью и потащил наверх, в комнату мальчишек. Он закрыл за нами дверь, глаза его блестели от возбуждения. Мама обзывала мистера Фишера. – Мама сказала, что у него задница вместо головы, – объявила я.

Такое мучительно знакомое ощущение, что хочется вновь стать восьмилетней девочкой. В восемь еще ничего не знаешь ни о смерти, ни о разводе, ни о разбитых сердцах. Восемь – это просто. Это хот-доги и арахисовая паста, комариные укусы и занозы, велосипеды и буги-серфинг. Это спутанные волосы, обожженные плечи, книжки Джуди Блум и отбой в девять тридцать.