Глава 4

Эта женщина собиралась убить его, и не только потому, что она была сильнее и куда более жестокой, чем он. А это, судя по всему, было именно так. Ему никогда не приходилось зубами вырывать у человека глотку, и то, что сделала Гвен, произвело на него неизгладимое впечатление. По сравнению с ней Владыки Преисподней выглядели белыми пушистыми котятами.

Целых два дня прошло с тех пор, как Сабин и его команда вытащили Гвен из пирамиды. И единственный раз она испытала настоящее удовольствие, когда впервые после долгого заточения увидела солнце. С того момента она ни на минуту не теряла бдительности. И не ела. Она лишь бросила жадный взгляд на энергетические батончики, которые ей так хотелось попробовать, покачала головой и отвернулась. Она даже не помылась в переносном душе, который Люсьен достал по просьбе Сабина.

Она не доверяла им, это было очевидно. Не хотела рисковать, подозревая, что ее могут отравить или лишить сознания и воспользоваться ею. Это было понятно и вполне объяснимо. Но, черт побери, он с трудом подавлял желание заставить ее сделать то, что нужно. Ради нее же самой. Без того дерьма, что распыляли в ее камере, Гвен должна была находиться на грани истощения. Она выглядела до предела измученной и грязной, это было странно, ведь остальные женщи ны были чистыми. Вряд ли ей самой это нравилось, но принуждать ее к чему-либо Сабин не решался. Ему бы не хотелось лишиться трахеи.

Единственное, что она согласилась принять, – одежда. Его одежда. Камуфляжная форма – футболка и штаны с курткой. Форма висела на ней мешком, хотя она закатала рукава и брючины и подвернула пояс штанов. И все же на свете не было женщины прекраснее. С водопадом рыжих кудрей… чувственными губами… она была само совершенство. А осознание того, что на ней сейчас одежда, которая когда-то касалась его тела…

«Пожалуй, пора завязывать с добровольным воздержанием. Скоро».

По возвращении в Буду он сделает вот что – найдет покладистую женщину и хорошо проведет с ней время. Никто не пострадает, потому что сразу после этого он уйдет. Может быть, тогда в его голове прояснится и он поймет, что делать с Гвен.

Кроме того, Сабина тревожило, что взгляд Гвен, забившейся в уголок, неотступно следовал за ним, независимо от того, кто входил в его палатку. Она наблюдала за ним. Так, словно он сейчас представлял для нее наибольшую угрозу. Да, в тот день в подземелье он рявкнул на нее, запретил к нему прикасаться, но он же позаботился и о том, чтобы она благополучно добралась до лагеря, разбитого в пустыне. Он остался с ней, охранял ее, когда остальные воины вернулись в пирамиду, чтобы еще раз тщательно осмотреть ее и убедиться, что ничего не пропустили во время своего первого визита. Неужели он заслуживает того, чтобы на него смотрели как на врага?

«Может быть…»

«Заткнись, Сомнение! Меня твое мнение не интересует».

«Не понимаю, почему тебя так заботят ее мысли. Ты никогда не был добр к женщинам, не так ли? Забавно, что мне приходится напоминать тебе о Дарле».

Опустившись на утоптанный песок, Сабин с грохотом закрыл крышку ящика с оружием и повернулся к пакету с едой, который принес Парис.

«Дарла, Дарла, Дарла», – напевал демон.

– Я уже сказал, что тебе лучше заткнуться, кусок дерьма. С меня хватит.

Гвен, сидевшая в дальнем углу, резко дернулась, словно он крикнул во весь голос.

– Но я ничего не говорила.

Сабин долго прожил среди смертных и привык вести со своим демоном мысленные разговоры. То, что он забылся сейчас, в присутствии этой пугливой, но все же смертельно опасной женщины… было унизительно.

– Это я не тебе, – пробормотал он.

Побледнев, она обхватила себя руками.

– Тогда с кем ты говорил? Мы же здесь одни.

Он не ответил. Не мог. Не в состоянии был солгать.

Демон никогда не прибегал к обману, и этот его недостаток давным-давно передался и Сабину, который вынужден был говорить правду или отвечать уклончиво. В противном случае его сознание отключалось на несколько дней.

Слава богам, Гвен не стала настаивать.

– Я хочу домой, – мягко сказала она.

– Я знаю.

Вчера Парис расспрашивал всех освобожденных женщин об их заточении. Их в самом деле похитили, изнасиловали, оплодотворили, впоследствии у них собирались отнять детей, чтобы воспитать из них борцов со злом. Потом Люсьен перенес всех женщин – кроме Гвен, не сказавшей Парису ни единого слова, – к их семьям. Сабин надеялся, что там женщины будут надежно укрыты от охотников и обретут наконец покой, которого были лишены в плену.

Из всех возможных мест Гвен выбрала ледяную пустыню Аляски и попросила отправить ее туда. Хотя она и не стала с ними разговаривать, Люсьен готов был выполнить ее просьбу и уже собирался взять ее за руку, но Сабин встал между ними.

– Как я сказал в подземелье, она останется со мной, – заявил он.

У Гвен перехватило дыхание.

– Нет! Я хочу уйти.

– Прости, но этого не будет.

Он не смотрел ей в лицо, боясь, что проявит слабость и уступит, отпустив гарпию на свободу. А ведь ее сила, скорость и свирепость могли помочь ему выиграть войну, а значит, сохранить жизнь его друзьям.

О, боги, как он мечтал положить конец, победоносный конец этой кровавой бойне. В сравнении с победой потребности и желания Гвен значили так мало.

И еще он очень хотел поймать и посадить за решетку Галена, которого ненавидел как никого другого.

Гален, некогда преданный забвению Владыка Преисподней, был тем самым человеком, который уговорил воинов помочь ему выкрасть и открыть ларец Пандоры. Втайне он планировал убить их всех и пленить освобожденных ими демонов, став героем в глазах богов. Но все получилось не так, как хотелось этому ублюдку. Боги прокляли Галена, как и других воинов, заточив в его теле демона Надежды.

Если бы этим все и закончилось… Но потом их всех изгнали из рая. Гален, не оставлявший надежды уничтожить тех, кто называл его другом, быстро собрал армию разъяренных смертных, охотников, положив начало бесконечной кровавой вражде, которая с каждым годом лишь усиливалась. Если Гвен хотя бы чем-то могла помочь Сабину, ее нельзя было отпускать, слишком ценным оружием она была. Сама она, конечно, думала иначе.

– Пожалуйста, – взмолилась она, – пожалуйста.

– Когда-нибудь я отпущу тебя домой, но не сейчас, – твердо сказал он. – Ты можешь быть полезна нам, нашему делу.

– Не хочу я помогать никакому делу. Я просто хочу домой.

– Прости, но как я уже сказал, в ближайшее время этого не случится.

– Мерзавец, – пробормотала она и замерла, словно ругательство случайно сорвалось с ее губ и теперь она боялась, что он бросится на нее и примется избивать. Поняв, что Сабин не тронет ее, она немного успокоилась. – Выходит, я сменила одного тюремщика на другого, так? Ты обещал, что не обидишь меня. – Она говорила так мягко, с такой печальной покорностью, что у Сабина… сжалось сердце. – Позволь мне уйти. Пожалуйста.

Было очевидно, что девушка боится. Сабина, его друзей. Или саму себя и свой смертоносный дар. В противном случае она попыталась бы сбежать от него или поторговаться с ним за свою свободу. Однако она не сделала ни того ни другого. Боялась ли она наказания, которое могло последовать, если ее поймают? Или того, что сама может сделать с ними?

Или, как любил нашептывать демон Сомнения в ночной тиши, она вынашивала куда более зловещие планы? Что, если она наживка, искусно состряпанная охотниками ловушка? Ловушка, цель которой – уничтожить его?

Нет, это невозможно, каждый раз возражал Сабин. Девушка не притворяется, она действительно боится. Она дрожит, отказывается от еды. Это означает, что ее страхи, какими бы они ни были, реальны. И чем больше времени она проведет рядом с ним, тем сильнее станут ее страх и сомнения. Вся ее жизнь превратится в пытку. Она будет сомневаться в каждом слове, слетающем с ее губ, в каждом его слове. Она будет ставить под сомнение каждый шаг.

Сабин вздохнул. Остальные уже сомневались в разумности его поступков, и не только его демон был тому причиной. Услышав мольбу Гвен, Люсьен посуровел – редкое зрелище, он всегда держал свои эмоции под контролем. Велев Парису стеречь Гвен, он перенес Сабина в дом, который они снимали в Каире и где могли поговорить, не опасаясь, что их услышат. Особенно Гвен.

Они препирались десять минут. Сабина всегда мутило после подобных перемещений, сейчас ему казалось, что его желудок словно узлом завязался. Он был не в лучшей форме.

– Она опасна, – начал Люсьен.

– Она сильна.

– Она – убийца.

– Ага, как и все мы. Единственная разница в том, что она делает это лучше нас.

Люсьен нахмурился:

– Откуда ты знаешь? Ты видел, как она убила только одного человека.

– И все же ты предпочел бы избавиться от нее именно потому, что она убила человека. И тебе плевать, что это был наш враг. Послушай, охотники знают нас в лицо. Они всегда настороже и неустанно ищут нас. Тот, кто хорошо знал Гвен, мертв, его приятели под замком. Она – наш троянский конь, наш собственный вариант наживки. Они попадутся в ловушку, и она их прикончит.

– Или нас, – пробормотал Люсьен, но Сабин видел, что он напряженно обдумывает его предложение. – Она какая-то… пугливая.

– Я знаю.

– Рядом с тобой ее страх лишь возрастет.

– И это я знаю, – прорычал он.

– Тогда как же ты собираешься сделать из нее солдата?

– Поверь мне, я все обдумал, взвесил все за и против. Не важно, какая она, пугливая или нет, сломленная или нет, у нее есть врожденная способность убивать. Мы можем использовать это себе во благо.

– Сабин…

– Она пойдет с нами, это все. Она моя.

Он не хотел заявлять на нее свои права, не так. Ему не нужна была еще одна обуза. Особенно в виде красивой напуганной женщины, которая никогда не будет ему принадлежать. Но это был единственно возможный выход. Люсьен, Мэддокс и Рейес привели своих женщин в их общий дом, а значит, не будут протестовать против присутствия Гвен.

Не следовало так поступать с ней, нужно было отпустить ее на свободу ради общего блага. Но он уже не раз напоминал себе, что война с охотниками для него важнее всего, важнее даже лучшего друга Бадена, одержимого демоном Неверия. Теперь он мертв, ушел навсегда. Сабин не должен делать никаких исключений для Гвен. Она отправляется с ним в Будапешт, нравится ей это или нет.

Но сначала он собирался накормить ее.

Присев на корточки в нескольких метрах от Гвен, Сабин принялся разворачивать пирожные и бутерброды. Вставил трубочку в пакет с соком. О, боги, как он соскучился по домашней еде, которую готовила Эшлин, и по тем изысканным блюдам, которые Анья «одалживала» в шикарных будапештских ресторанах.

– Когда-нибудь летала на самолете? – спросил он.

– По-почему ты спрашиваешь?

Гвен вздернула подбородок, в глазах вспыхнул огонек. Но ее взгляд был устремлен не на него, а на еду, которую он выкладывал на картонную тарелку.

Живой интерес. Это ему нравилось. Он определенно предпочитал его стоическому безразличию, которое Гвен демонстрировала до этого.

– Мне-то все равно. Я просто хотел убедиться, что ты не собираешься…

Черт. Ну и как ей сказать, не напоминая о том, что она сделала с охотником?

– Что я не собираюсь со страху напасть на вас, – договорила она, ее щеки пылали от смущения и стыда. – В отличие от тебя я не лгу. Посадишь меня на самолет, который не следует на Аляску, и у тебя будет отличная возможность встретиться с моей… темной половиной.

Последние слова она произнесла с заметным усилием.

Его глаза угрожающе сощурились, кое-что, сказанное ею, показалось ему любопытным. Собрав разбросанные пластиковые упаковки, он бросил их в мусорный мешок.

– Что ты имела в виду, когда сказала «в отличие от тебя»? Я никогда не лгал тебе.

И правда, он ни разу не потерял сознание.

– Ты обещал не причинять мне вреда.

На его скулах заиграли желваки.

– Я пальцем тебя не тронул. И не трону.

– Удерживая меня против воли, ты вредишь мне. Ты сказал, что освободишь меня.