II

Ланарк обошел здание по периметру. С подветренной стороны он нашел низкий, темный арочный вход. Изнутри веяло тяжелым запахом жизнедеятельности, напоминавшим то ли о загоне для скота, то ли о террариуме. Подходя к проему, Ланарк держал наготове лазерный пистолет.

Он позвал: «Изабель Мэй!» – и прислушался. Ветер со свистом проносился за углом здания, постукивали камешки, несомые ветром в бескрайнюю раскаленную пустыню. Других звуков не было.

У него в голове – непосредственно в мозгу – раздался звучный голос: «Той, кого ты ищешь, здесь уже нет».

Ланарк застыл.

«Ты можешь зайти, землянин. Мы не враги».

В двух шагах зиял арочный вход. Ланарк медленно зашел внутрь. Ослепленные белым солнцем глаза долго не могли привыкнуть к полутьме, поначалу казавшейся непроглядным мраком. Ланарк часто моргал.

Постепенно окружающее стало приобретать очертания. В сумраке мерцали два огромных глаза; за ними громоздилась гигантская куполообразная туша. В голове Ланарка возникла настойчивая мысль: «Ты беспричинно агрессивен. В насилии нет необходимости».

Ланарк заставил себя успокоиться, но продолжал находиться в некотором замешательстве. Телепатия на так уж часто встречалась на Земле. Слова огромного существа звучали в голове, не нарушая тишину – но Ланарк не знал, как ответить. Он попробовал просто спросить вслух: «Где Изабель Мэй?»

«В месте, тебе недоступном».

«Как она туда попала? Ее звездолет – снаружи, она приземлилась полчаса тому назад».

«Я ее перенес».

Продолжая держать наготове лазерный пистолет, Ланарк обыскал помещение. Девушки действительно нигде не было. Охваченный внезапными опасениями, он подбежал к выходу и выглянул наружу. Два космических корабля оставались там, где были прежде. Ланарк засунул пистолет в кобуру и повернулся к чудовищу, ощутимо излучавшему насмешливую благожелательность.

«Что ж – кто ты такой, и где Изабель Мэй?»

«Я – Лаýме! – ответило чудовище. – Лауме, некогда третий владыка Нарфилета – Лауме, Мыслитель Миров, последний из мудрецов Пятой Вселенной… Что касается девушки, я поместил ее, по ее просьбе, в приятном, но недоступном мире моего изготовления».

Ланарк ничего не понимал.

«Смотри!» – сказал Лауме.

Пространство задрожало перед глазами Ланарка. В воздухе появился темный провал. Глядя в него, Ланарк увидел светящуюся сферу, словно висящую на расстоянии протянутой руки – миниатюрный мир. Сфера стала расширяться, как воздушный шар. Ее горизонты исчезли за краями отверстия в пространственной ткани. Ланарк увидел континенты и океаны, усеянные перистыми хлопьями облаков. Под лучами невидимого солнца блестели голубовато-белые полярные ледяные шапки. Казалось, что до всего этого по-прежнему можно было прикоснуться, протянув руку. Появилась равнина, окаймленная черными кремнистыми горами. Рыжевато-охряной цвет равнины, как теперь можно было заметить, объяснялся сплошным покровом леса – деревьев с кронами ржавого оттенка. Расширение пейзажа прекратилось.

Мыслитель Миров сказал: «Ты видишь перед собой материю, такую же реальную и осязаемую, как ты сам. Я действительно создал ее своим воображением. До тех пор, пока я не уничтожу ее таким же образом, она будет существовать. Подойди, протяни руку, дотронься».

Ланарк выполнил это указание. Рыжий лес, находившийся в двух шагах, крошился у него под пальцами, как высохший мох.

«Ты уничтожил селение», – прокомментировал Лауме. Он увеличил изображение снова, на этот раз с захватывающей дух быстротой – теперь Ланарк словно повис на высоте тридцати метров над поверхностью. Он увидел разрушения, только что причиненные его прикосновением. Деревья оказались гораздо крупнее, чем он предполагал – их сломанные стволы, по десять-двенадцать метров в поперечнике, разбросало, как мощным ураганом. Между стволами можно было заметить остатки разрушенных примитивных хижин, откуда доносились едва слышные с такого расстояния вопли – люди кричали от боли. Среди хижин валялись тела мужчин и женщин. Выжившие лихорадочно разбирали завалы.

Ланарк не верил своим глазам: «Они живые! Там люди!»

«Безжизненный мир неинтересен – каменная глыба, больше ничего. Я нередко использую людей, подобных тебе. Они инициативны, выражают эмоции в широком диапазоне и приспосабливаются к различным условиям, созданным моим воображением».

Ланарк потрясенно взглянул на кончики своих пальцев и снова поднял глаза к разрушенной деревне: «Они на самом деле живые?»

«Несомненно. И, если бы ты побеседовал с одним из них, ты узнал бы, что у них есть своя история, свой фольклор, своя культура, хорошо приспособленная к их среде обитания».

«Но как один мозг может представить себе целый мир во всех подробностях? Листья каждого дерева, черты лица каждого человека…»

«Это было бы тяжким трудом, – согласился Лауме. – Мой мозг создает лишь обобщенные концепции, вводит значения исходных факторов в гипостатические уравнения. Детали формируются автоматически в процессе развития».

«И ты позволил мне уничтожить сотни этих… людей?»

Ланарк ощутил странную щекотку в мозгу – словно в него проникали ищущие чего-то щупальца: Лауме забавлялся.

«У тебя вызывает отвращение эта идея? Пройдет несколько мгновений – и я уничтожу весь этот мир… Тем не менее, если это доставит тебе удовольствие, я могу восстановить его в прежнем виде. Видишь?»

В провале пространства снова появились нетронутый рыжеватый лес и неповрежденные хижины мирного селения на небольшой опушке.

Ланарк ощутил неприятное напряжение в голове – телепатическая связь с Мыслителем Миров становилась слишком интенсивной. Оглянувшись, он заметил, что огромные глаза стали ярче, что чудовищная туша подергивалась и сотрясалась. Воображаемая планета стала меняться. Охваченный непреодолимым любопытством, Ланарк наклонился к провалу в пространстве. Благородные рыжие деревья превратились в гнилые серые стебли и раскачивались, как пьяные. Некоторые из них оседали и расползались подобно столбам из полужидкой замазки.

По земле катались шары черной слизи, со злобной неутомимостью преследовавшие селян – те с ужасом разбегались, не разбирая пути.

С неба посыпался град пламенеющих катышков. Градины убивали людей, но у черных слизистых шаров, судя по всему, только вызывали мучительную боль. Шары носились вслепую из стороны в сторону, пытаясь избежать огненных укусов, и яростно зарывались в землю, начинавшую рябиться волнами. Мир исчез так же внезапно, как он был создан. Ланарк оторвал глаза от провала, где раньше была планета, и обернулся. Лауме лежал спокойно, как прежде.

«Не бойся! – звучали в голове Ланарка тихие мысли. – Судороги кончились. Со мной это изредка случается, а почему – не знаю. Скорее всего, мой мозг, перенапряженный формированием образов, нуждается в расслабляющих спазмах. Это был не слишком сильный приступ. Как правило, мир, на котором я сосредоточил внимание, полностью разрушается».

Поток беззвучных слов прервался. Прошло несколько секунд, и мысли чудовища снова стали возникать сами собой в голове Ланарка: «Хотел бы показать тебе еще одну планету – один из моих самых интересных экспериментов. Этот мир развивался в моем мозгу дольше миллиона земных лет».

Воздух перед глазами Ланарка задрожал. В провале воображаемого пространства снова появилась планета. Так же, как раньше, она постепенно увеличивалась, и в конце концов подробности ландшафта можно было различить так, как если бы Ланарк стоял на поверхности этого мира. Не больше полутора километров в диаметре, планета была опоясана по экватору полосой песчаной пустыни. На одном полюсе блестело озеро, на другом зеленели буйные джунгли.

Ланарк увидел, как из джунглей выползло существо, чем-то напоминавшее человека – точнее, карикатуру на человека. У него было продолговатое лицо без подбородка, пугливо посматривающее по сторонам быстро бегающими глазами. Ноги у него были неестественно длинными, а плечи и руки – недоразвитыми. Существо подобралось к краю пустыни, на мгновение задержалось, поворачивая голову направо и налево, после чего с безумной прытью бросилось поперек пустыни к далекому озеру.

Когда существо преодолело уже половину пути, послышался ужасный рев. Над близким горизонтом появилось скачущее чудище, похожее на дракона. Оно погналось за бегущим со всех ног человекоподобным существом, с пугающей быстротой сокращая разделявшее их расстояние – но длинноногая жертва обогнала дракона метров на пятьдесят и достигла берега озера. Как только дракон приблизился к границе песчаной полосы, он остановился, испустив зловещий скорбный вопль, от которого у Ланарка мурашки побежали по спине. Человекоподобное существо больше не спешило: оно подошло к краю воды, легло плашмя и вволю напилось.

«Эволюционный эксперимент, – мысленно прокомментировал Лауме. – Миллион лет тому назад эти существа были такими же людьми, как ты. Этот мир отличается необычной конструкцией. На одном полюсе – еда, на другом – питье. Чтобы выжить, эти «люди» – назовем их людьми – вынуждены пересекать пустыню почти каждый день. Дракон не может покинуть пустыню – его удерживают разряды излучения. Таким образом, человек, успевающий перебежать через пустыню, остается в безопасности.

Ты видел, как замечательно они приспособились к этим условиям. Особенно быстроногими стали женщины, так как им, ко всему прочему, приходится заботиться о детенышах. Рано или поздно, однако, возраст берет свое – они уже не могут бегать так быстро, и в конце концов дракон их ловит и пожирает.

В этом мире возникла любопытная религия, предписывающая ряд нерушимых табу. Мне поклоняются, как верховному богу жизни, а Шиллаль – так они называют дракона – стал божеством смерти. Конечно же, дракон занимает все их мысли, они не забывают о нем ни на минуту. Пища, питье и смерть сливаются в их представлении в почти нераздельную концепцию.

Они не могут изготовить эффективное оружие, чтобы сопротивляться Шиллалю – в их мире нет металлических руд. Когда-то, сто тысяч лет тому назад, один из их вождей изготовил гигантскую катапульту, чтобы швырнуть в Шиллаля заостренный ствол дерева и проткнуть дракона. К сожалению, волокна плетеной веревки, натягивавшей катапульту, порвались, и отдача убила вождя. Жрецы истолковали это обстоятельство как плохое предзнаменование, и… Смотри-ка! Шиллаль схватил усталую старуху, отяжелевшую от воды – она не успела вернуться в джунгли!»

Ланарку пришлось наблюдать за тем, как дракон жадно поглощал старуху.

«Таким образом, – продолжал Лауме, – возникло табу, и больше никто никогда не пытался изготовить оружие».

«За что ты обрек этот народ на миллион лет несчастного существования?» – спросил Ланарк.

Лауме мысленно пожал плечами – словами это никак нельзя было передать: «Я справедлив и, по сути дела, великодушен. Эти люди поклоняются мне, я – их божество. У них есть холмик – они считают его священным – куда они приносят больных и раненых. Там, когда на меня находит такая блажь, я восстанавливаю здоровье страдальцев. В той мере, в какой их существование вообще имеет какое-то значение, они могут наслаждаться жизнью не меньше, чем ты».

«Но, будучи творцом этих миров, ты несешь ответственность за благополучие и счастье их обитателей. Если бы ты на самом деле был великодушен, почему бы ты допускал болезни и ужасы?»

Лауме снова телепатически пожал плечами: «Что тут можно сказать? Я использую в качестве модели Вселенную – такую, какова она есть. Вполне может быть, что где-то какой-то другой Лауме вообразил миры, в которых живем мы с тобой. Когда человек умирает от болезни, он тем самым позволяет жить бактериям. Мой дракон выживает, пожирая людей. Человек выживает, пожирая погибшие растения и убитых животных».

Ланарк помолчал, старательно сдерживая свои мысли, чтобы они не стали слишком явными: «Насколько я понимаю, ты не отправил Изабель Мэй ни на одну из планет, которые ты мне показал?»

«Совершенно верно».

«Я хотел бы попросить тебя предоставить мне возможность связаться с ней».

«Но я перенес ее в другой мир именно для того, чтобы оградить от преследований».

«Думаю, что ей будет полезно меня выслушать».

«Хорошо! – согласился Лауме. – По всей справедливости, тебе следует предоставить такую же возможность, как ей. Можешь перейти в этот мир. Но помни – ты делаешь это на свой страх и риск, так же, как она. Если ты погибнешь на Маркаввеле, ты умрешь так же безвозвратно, как если бы ты умер на Земле. Я не могу взять на себя роль судьбы, направляющей твою жизнь или ее жизнь».

В мыслях Лауме возникла задержка – вихрь идей, сменявшихся слишком быстро для того, чтобы Ланарк мог их уловить. Наконец глаза Лауме снова сосредоточились – Ланарк почувствовал нечто вроде мимолетного обморока: его мозг вместил новые знания.

Пока Лауме молча наблюдал за ним, Ланарку пришло в голову, что тело Лауме – огромная груда черной плоти – было плохо приспособлено к жизни на той планете, где находился Мыслитель Миров.

«Ты прав, – мысленно подтвердил его наблюдение Лауме. – Я – уроженец неизвестного тебе Запределья, изгнанный с темной планеты Нарфилет, в бездонных черных водах которой я плавал. Это было очень давно, но даже теперь я не могу вернуться». Лауме снова погрузился в созерцательное молчание.

Ланарк беспокойно переминался с ноги на ногу. Снаружи выл ветер, посыпáвший стены камешками. Лауме словно заснул – возможно, он грезил о темных океанах древнего Нарфилета. Ланарк разбудил его нетерпеливой мыслью: «Как я попаду на Маркаввель? И как я оттуда вернусь?»

Лауме соблаговолил вернуться к действительности. Глаза его сосредоточились в какой-то точке рядом с Ланарком. Провал, ведущий в воображаемое пространство, возник в третий раз. Неподалеку, в провале, появился небольшой космический корабль. Ланарк прищурился – корабль вызвал у него пристальный интерес. «Это мой звездолет, модели 45-G!» – воскликнул он.

«Нет, не твой. Но такой же. Твой корабль все еще снаружи». Звездолет приближался и, наконец, повис рядом с разрывом в пространстве.

«Залезай в корабль! – сказал Лауме. – В данный момент Изабель Мэй находится в городе, занимающем вершину треугольного континента».

«Но как я смогу вернуться?»

«Когда ты покинешь Маркаввель, направь корабль к самой яркой из видимых звезд. Это позволит тебе проникнуть через воображаемые измерения в нашу Вселенную».

Протянув руку в воображаемое пространство, Ланарк подтащил воображаемый корабль вплотную к разрыву, открыл люк и осторожно вступил внутрь; при этом до него донеслись прощальные мысли Лауме: «Если тебе будет угрожать опасность, я не смогу изменить естественный ход событий. С другой стороны, я не буду намеренно создавать для тебя опасности. Если тебе суждено погибнуть, ты умрешь исключительно в силу сложившихся обстоятельств».