Распространяясь на запад, Маркативные горы, отделяющие Тэйри от Джанада, выступают в Пространный океан почти бесплодным Глентлинским полуостровом, дающим пропитание немногочисленному населению, с учетом скудости ресурсов не менее плотному, однако, чем тариотское.
На северо-западной оконечности Глентлина, где нагорье Ледокопов, сужаясь, переходит в мыс Стрещения, находятся поместья клана Дроудов, принадлежавшие Бенруту, патриарху по праву первородства, то есть дроуду клана Дроудов. Согласно действовавшим в Тэйри неумолимым законам о распоряжении имуществом, рано или поздно владения Бенрута должен был унаследовать его старший сын Трюэ. Младшему же сыну, Джубалу, будущее не внушало оптимизма.
Тем не менее, наделенный от природы крепким здоровьем и уверенностью в себе, Джубал приятно провел детские годы, оживленные еженедельными пирами Бенрута, развлекавшего родню из клана Дроудов и праздновавшего сладостную мимолетность бытия. Застолье нередко принимало буйный характер, веселье гостей граничило с дерзостью. Однажды кто-то из шутников зашел в проказах слишком далеко. Бенрут осушил бутыль вина и упал на пол в судорогах. Брат его Вайдро немедленно влил Бенруту в глотку смесь растительного масла с сахаром и принялся энергично разминать ему живот. Отравленного вырвало – к несчастью на бесценный джанский ковер2, с тех пор красовавшийся темно-желтым пятном.
Вайдро попробовал кончиком языка каплю вина из бутыли Бенрута и тут же выплюнул. Он не высказал никаких замечаний – в них не было нужды.
Несколько недель Бенрут страдал желудочными коликами, а бледность его прошла только через год. Все сходились в том, что шутка с ядом переходила границы любого разумного определения юмора. Кто позволил себе столь безответственную выходку?
Среди пировавших в тот день была ближайшая родня Бенрута – его супруга Войра, Трюэ с молодой женой Зонной и дочерьми Мерлией и Теоделью, а также Джубал. Кроме них присутствовали Вайдро, Кадмус офф-Дроуд (незаконнорожденный сын Бенрута от девушки-тариотки из клана Каргов, проводившей Яр3 на мысу Стрещения) и четверо горцев-Дроудов, в их числе некий Ракс, известный бесшабашностью и непристойным нравом. Ракс наотрез отрицал свою причастность к возмутительной проделке, но его протесты сочувствия не вызывали. Впоследствии Ракс вернулся к цитадели Дроудов лишь однажды, чтобы участвовать в событиях еще более судьбоносных.
С тех пор Бенрут пировал редко, да и веселья прежнего уже не было. Предводитель Дроудов стал чахнуть и лысеть. Через три года после отравления он умер. На похороны явился Кадмус офф-Дроуд в компании визродского горожанина лукавой наружности, по имени Зохрей Карг, назвавшегося генеалогом и арбитром по спорным делам о наследствах. Тело Бенрута еще не возложили на погребальный костер, когда Кадмус выступил вперед и объявил себя дроудом клана Дроудов по праву первородства. Взобравшись на помост для сожжения усопшего, чтобы его все видели и слышали, Зохрей Карг поддержал притязание Кадмуса, ссылаясь на несколько прецедентов. Трюэ и Джубал застыли, онемев от такой наглости, но Вайдро, сохранивший невозмутимое спокойствие, подал знак кое-кому из родичей. Кадмуса и Зохрея схватили и вытолкали, причем Кадмус упирался, грозя кулаком и выкрикивая проклятия. Так же, как пресловутый Ракс Дроуд, Кадмус впоследствии вернулся в цитадель Дроудов лишь однажды.
Дроудом рода Дроудов стал Трюэ, а Джубалу пришлось серьезно задуматься о будущем. Возможности не вдохновляли. От перспективы изнурительного труда на тариотских фабриках он решительно отказался, хотя прилежные, пунктуальные работники время от времени добивались относительного благополучия. Будучи глинтом, Джубал не мог надеяться на карьеру в воздушном патруле или в милиции. В Космический флот и в Благотворительную службу4 принимали только высокородных отпрысков тариотских кланов – этот путь был закрыт. Для приобретения пользовавшихся спросом профессиональных навыков требовались годы прилежной учебы. Кроме того, практикующие специалисты нередко страдали психологическими нарушениями, вызванными особенностями ремесла. Джубал мог остаться в поместье Дроудов управляющим, доверенным помощником главы семейства или, на худой конец, рыболовом. Жизнь в лоне родного клана была не лишена удобств, но шла вразрез с самолюбивыми надеждами. Джубал мог плавать по Пространному океану на фелуке океанских националов5 или сделать окончательный и бесповоротный шаг в неизвестность – эмигрировать6.
Возможное не удовлетворяло, приемлемое не представлялось возможным. Нетерпеливый и подавленный, Джубал решил начать свой Яр.
Из цитадели Дроудов он вышел по извилистой дороге, поднимавшейся мимо Пяти водопадов по ущелью Морозных ключей на нагорье Ледокопов, где немного погодя начинался округ Айзедель, а оттуда спустился долиной реки Гриф в Тиссано на океанском берегу. Там он помог местным жителям чинить подмости дощатого настила, тянувшегося над приливной равниной7 на расставленных крест-накрест пятнадцатиметровых сваях и соединявшего береговую возвышенность с Черноскальным островом.
Джубал продолжал путь на восток по Пространному взморью, просеивая граблями пляжный песок и сжигая прибитые волнами плавник и сухие водоросли. Удалившись от моря, он долго бродил по округу Крой, подравнивая садовыми ножницами живые изгороди и выдергивая с корнями попадавшуюся на пастбищах седую поросль. Из Зейма Джубал отправился на юг, чтобы обойти стороной Визрод, и немало потрудился в селениях Древодруна и Фьямета. В Чилиане он очистил от ветвей и распилил поваленные бурей стволы пряного дерева, после чего продал чурбаны скупщику ценных пород. По дороге через Атандер Джубал целый месяц работал в лесу, избавляя деревья от сапрофитов и насекомых-вредителей. Еще один месяц он чинил дороги Пурпурного Дола, а затем, поднимаясь на юг по предгорьям Сильвиоло, вышел на Верхнюю тропу.
Здесь он остановился, в нерешительности глядя то налево, то направо. К востоку простирались виноградники Дорфо, где можно было бродяжничать еще полгода. На западе тропа карабкалась под самые вершины Маркативных гор и возвращалась в Глентлин параллельно джанадской границе. Хмурый и притихший, Джубал, будто почуяв осенний ветер старости, повернул лицом к закату.
Дорога вела его в страну белых доломитовых утесов, отражавших фиолетовое небо безмятежных озер, лесов тирса, киля и диакапра. Джубал не торопился, выравнивая и укрепляя осыпавшуюся местами тропу, вырубая поросли вездесущего чертополоха, собирая и сжигая охапки валежника. По ночам, опасаясь горных сланов и ядовитых бесов, он спал на постоялых дворах8, где нередко оказывался единственным гостем.
Подрабатывая по пути через южные окраины Керкаддо и Лукана, Джубал оказался в Свейндже. Теперь только Айзедель отделял его от родного Глентлина – вольному бродяжничеству подходил конец. Неторопливость и задумчивость Джубала удвоились. Проходя по деревне Айво, он заглянул в трактир «Дикая ягода». Хозяин, содержавший также деревенскую гостиницу, хлопотал в трапезной: карикатурно удлиненный персонаж, будто вышедший из кривого зеркала. Впечатление вытянутости усугублялось жестким хохлом, торчавшим из прорези в цилиндре на голове.
Джубал пояснил, что хотел бы остановиться на ночь. Трактирщик указал на коридор: «В комнате для ранних пташек уже прибрано. Обед после второго удара гонга. В таверне обслуживают, пока не стемнеет». Тощий верзила оценивающе взглянул на коротко подстриженную светло-серую шевелюру Джубала, не любившего прятать голову от солнца и ветра: «А ты у нас, как я посмотрю, глинт – что само по себе не грех, если ты возьмешь на себя труд не ввязываться в споры по любому поводу и не приставать к каждому встречному-поперечному, предлагая соревноваться в храбрости и ловкости».
«У вас странное представление о глинтах», – заметил Джубал.
«Напротив, самое справедливое! – возразил трактирщик. – Не успел рта раскрыть, а ретивое уже взыграло. Знаю я вас, горцев!»
«Я не намерен ни с кем состязаться, не интересуюсь политикой и даже пью умеренно, – успокоил его Джубал. – Я устал и отправлюсь спать сразу после ужина».
Хозяин одобрительно кивнул: «Другой на моем месте подумал бы: „До чего занудный тип!“ Только не я! У нас только что побывал инспектор. Он соизволил найти на кухне таракана, и мне осточертели нравоучительные тирады». Трактирщик налил кружку эля, поставил ее перед Джубалом и не преминул наполнить еще одну для себя: «Полезно для нервов!» Энергично обратив лицо к потолку, содержатель заведения опрокинул кружку над широко открытым ртом. Джубал смотрел, как зачарованный: впалые щеки не дрогнули, жилистая шея не проявила никаких признаков глотательных движений – эль исчез во мгновение ока, как если бы его выплеснули в отхожее место. Пустая кружка вернулась на прилавок, а огорченный трактирщик вернулся к изучению внешности молодого постояльца: «Яр не дает покоя?»
«Уже давно, осталось недолго».
«Эх! А я бы снова пустился бродить – были бы ноги молодые! Увы, юность не вечна. Есть какие-нибудь новости, что слышно?»
«Ничего особенного. В Лерлоке жалуются на жаркое лето и скудные дожди».
«Такова извращенная природа вещей! А у нас на прошлой неделе разверзлись хляби небесные – все арыки размыло. Что еще?»
«Под Фаниэлем слан9 зарубил топором двух женщин. Он бежал в Джанад – когда я проходил мимо, на тропе кровь еще не высохла».
«Опасные у нас места, до границы рукой подать, – хозяин строго поднял указательный палец. – Всего десять километров! Тревожные слухи каждый день. Джанов в двадцать раз больше, чем нас. Ты об этом когда-нибудь задумывался? Если они все сразу одичают, что тогда? Дня не пройдет, как от каждого тариота на Маске останутся одни потроха! Ненависти джанам не занимать. Пусть их напускная любезность тебя не обманывает».
«Джаны только слушаются, – пожал плечами Джубал. – Они неспособны руководить».
«Взгляни-ка вон туда! – трактирщик указал на чудовищный полумесяц Ская, не помещавшийся в открытом двустворчатом окне. – Там их руководители! Там у них звездолеты, приземляются у самой границы. По-моему, это наглая провокация».
«Звездолеты? – удивился Джубал. – Вы их видели?»
«Мой джан говорит, что видел».
«Джаны врут почем зря».
«Так-то оно так, но не всегда и не обо всем. Не спорю, их басни бессвязны и легкомысленны, но придумать историю про звездолет у них не хватило бы воображения».
«Мы не можем контролировать сайданийцев. Если им приспичило наведываться в Джанад, кто и как им помешает?»
«О безопасности Тэйри должны заботиться служители народа, – отвечал трактирщик, – а они не приходят ко мне за советом. Еще эля? Или ты уже проголодался?»
Джубал поужинал и, не находя достойных внимания развлечений, улегся в постель.
Утро обещало прохладный безоблачный день. Выйдя из гостиницы, Джубал стал подниматься в горную страну сверкающих белоснежных утесов и свежего ветра, напоенного ароматом влажного тирса и дымкой луговых испарений. В трех километрах к западу от Айво, на южном склоне горы Кардун, тропа, сметенная оползнем, обрывалась.
Джубал осмотрел обрыв, оценил размеры разрушений и вернулся в Айво. Там он нанял трех джанов, позаимствовал инструменты у хозяина комиссионной лавки, вернулся на склон Кардуна и принялся за работу.
Предстояло решить непростую задачу. Сложенную из необтесанных камней подпорную стенку, больше двадцати метров в длину и от полутора до трех с половиной метров в высоту, унесло метров на сто вниз и разбросало по крутой ложбине. Джубал поручил джанам вырубить в склоне основание для новой стенки, а сам срубил четыре стройных тирса и соорудил из стволов грубо сколоченную подъемную стрелу, нависавшую над ложбиной. Закончив подготовку фундамента, все четверо стали затаскивать камни вверх по склону и начали новую кладку.
Прошло семнадцать дней. Они уложили две тысячи камней – каждый требовалось обвязать, поднять на канате, перенести к тропе, поворачивая стрелу, плотно подогнать и закрепить утрамбованной землей. На рассвете восемнадцатого дня повеяло холодом. Тяжелые грозовые тучи ползли с востока, постепенно заслоняя Скай – огромный туманно-черный шар, подернутый накипью собственных облаков. Космологические представления джанов, хитроумные и даже в чем-то проницательные, существенно менялись в зависимости от обстоятельств. Те или иные знамения нередко возбуждали в них непостижимую реакцию.
Этим утром джаны не выходили из хижин. Подождав минут десять у гостиницы, Джубал спустился к подножию холма, где пришлые поденщики устроили нечто вроде постоянного табора. Чтобы свести к минимуму простои, вызванные притворными недугами и капризами, он нарочно нанял трех джанов из разных жилищ,10 и теперь ходил от хижины к хижине, колотя по низким крышам деревянным шестом и вызывая работников по имени. Через некоторое время те нехотя выкарабкались наружу и последовали за ним, ворча и жалуясь, вверх по тропе. По их мнению, день не предвещал ничего хорошего – в лучшем случае они рисковали простудиться, промокнув под дождем.
Мало-помалу тучи затянули полнеба, ударяя по вершинам гор, как выпущенными когтями, короткими лиловыми молниями. Ветер стонал в расщелинах подоблачных утесов горы Кардун. Три джана работали нервно и мало, останавливаясь каждые несколько секунд, чтобы хмуро полюбоваться грозой. Джубал и сам беспокоился – никогда не следовало пренебрегать предчувствиями джанов.
За час до полудня завывания ветра внезапно смолкли – горы замерли, объятые неестественной тишиной. Снова джаны разогнули спины и стояли, прислушиваясь. Джубал не слышал ни звука и спросил ближайшего работника: «Что такое?»
«Ничего, хозяин, ничего».
Джубал осторожно спустился по склону туда, где кончался оползень, обвязал очередной камень петлями каната. Канат не натягивался – Джубал поднял голову. Джаны стояли и слушали, внимательно обратив к небу похожие пропорционально-красивые лица. Откуда-то донеслось странное пульсирующее гудение, настолько низкое, что оно воспринималось скорее как дрожь, нежели как звук. Джубал тоже смотрел в затянутое дымкой небо, но не сумел ничего разглядеть. Звук становился все тише и скоро исчез.
Канат натянулся – джаны налегли на ворот с внезапным приливом энергии.
Наступил полдень. Сафалаэль, младший из джанов, заварил чай; все четверо закусили в тени под большим валуном. По альпийским лугам поднимался туман, обволакивавший ложбину и моросивший мелким дождем. Джаны молчаливо обменялись знаками на «языке пальцев». Когда Джубал снова приступил к работе, они колебались, но, будучи втроем, не могли согласовать побуждения и принялись понуро подгонять камни к незаконченной кладке.
Джубал снова спустился к нижнему краю оползня, затянул петли на камне и подал сигнал, чтобы его начали поднимать. Канат не натягивался. Взглянув наверх, Джубал заметил, что джаны стоят в прежних позах благоговейного внимания к атмосферным явлениям. Набрав в грудь воздуха, чтобы прокричать приказ, Джубал сдержал раздражение, выдохнул и тоже прислушался.
С запада приближалось мерное позвякиванье бубенцов и низкое ухающее пение в такт торопливой поступи – так пели, чтобы шагать в ногу, совершавшие марш-бросок вооруженные отряды джанов.
Из-за поворота тропы появился тариот на одноколесном эрцикле, а за ним бегущие трусцой джаны-перруптеры – наемники-одиночки. Перруптеры двигались короткой колонной, восемь человек в длину, четыре в ширину. Тариот ехал, надменно выпрямившись – человек впечатляющей внешности с большими выпуклыми глазами, гордо сжатым ртом и курчавыми, как полоски каракуля, торчащими усами. На нем были черный китель, серые вельветовые брюки и черная шляпа с широкими, слегка загнутыми вверх полями. Он не носил кульбрасов11 – тем не менее, его манера одеваться и поза позволяли предположить принадлежность к одной из высших каст. Тариот явно торопился, не обращая внимания на усталость пыхтевшего и потевшего эскорта.
Джубал в замешательстве смотрел на подступающий отряд: откуда они взялись? Тропа вела в Глентлин, нигде не соединяясь с дорогами равнинного Айзеделя.
Подъехав к обрыву, эрциклист резко затормозил и досадливо взмахнул рукой. Внезапно осознав, что его разглядывают три работника-джана и стоящий ниже горец, он надвинул на лоб широкополую шляпу и отвернулся. «В высшей степени подозрительно!» – подумал Джубал. Тариот не хотел, чтобы его узнали. В то же время он очень спешил и, судя по всему, собирался проехать вдоль незаконченного, ненадежного сооружения.
Джубал закричал, чтобы предупредить его: «Стойте! Дорога обвалится! Обойдите по северному склону!»
Незнакомец, слишком капризный или самонадеянный, сделал вид, что не слышит. Он тронулся с места – эрцикл покатился по неровной тропинке, протоптанной носившими камни джанами. Перруптеры двинулись за предводителем плечом к плечу, четверо в ряд. Джубал испуганно вскрикнул: «Куда вы? Стена обрушится!»
Покосившись на Джубала, тариот продолжил опасный путь – колесо эрцикла нерешительно колебалось, то и дело соскальзывая к наружному краю подпорной стенки. Первые ряды перруптеров, упорно топавших строем, уже обвалили несколько камней, стремительно прыгавших вниз по склону. Перебегая с места на место и уворачиваясь, Джубал вопил: «Идиот! Вернись, будь ты проклят! Я на тебя ордер выпишу!»
Перруптеры маршировали, сбиваясь в кучу и напирая друг на друга там, где временная тропа сужалась. Эрциклист что-то буркнул через плечо, поехал быстрее. Перруптеры побежали тяжелой мелкой трусцой – вся незаконченная стена осела и рухнула, рассыпавшись шумным потоком, хлынувшим вниз по ложбине. Джубал упал, сбитый с ног ударами камней. Закрывая голову руками, он сжался в комок и кувырком покатился вместе с оползнем. С треском свалившись в кусты с небольшого обрыва, он лихорадочно вскарабкался под козырек скалы.
Тариот, уже выехавший на неповрежденную тропу с другой стороны обрыва, остановил эрцикл и с суровым неодобрением воззрился на новое разрушение, после чего поправил шляпу, отвернулся и продолжил путь на восток. Перруптеры тоже выбрались на тропу и поспешили за ним – вся процессия исчезла за крутым поворотом.
Убедившись в том, что работать в ближайшее время больше не придется, три джана вернулись в табор. Через час Джубал, покрытый кровоточащими ссадинами, с переломанными ребрами, беспомощно висящей рукой и треснувшей ключицей, выполз на тропу. Передохнув несколько минут, он заставил себя встать и побрел, шатаясь, в сторону Айво.
О проекте
О подписке