Глава 2
Волчица

Позавтракав и увязав в санях свои скудные пожитки, путники оставили приветливый костер и пустились в путь, во мрак. И тотчас же послышался прежний заунывный вой, которым их преследователи перекликались в темноте и холоде. Шли молча. В девять часов рассвело.

В полдень небо на юге слегка зарумянилось и обозначило место, где выпуклость земли оказалась преградой между полуденным солнцем и полуночным миром. Но розовое сияние скоро померкло. Серый свет держался до трех часов, затем угас и он, и покров арктической ночи опустился на пустынную, безмолвную страну.

И едва наступил мрак, как преследующий их вой и справа, и слева, и сзади стал еще ближе, временами он раздавался настолько близко, что собаки начинали метаться в постромках.

После одного из таких припадков панического страха, когда Генри наконец успокоил собак, Билл сказал:

– Хоть бы удалось этим чертям найти где-нибудь добычу: авось убрались бы и оставили нас в покое!

– Да, слушать их приятного мало! – согласился Генри.

Больше они не обменялись ни словом вплоть до новой стоянки.

Нагнувшись над кипящим котлом с бобами, куда он подбрасывал колотый лед, Генри был изумлен звуком удара и резким визгом собак. Он выпрямился и увидел, как по снегу исчезала в темноте какая-то неясная тень. Потом разглядел стоявшего среди собак Билла, не то торжествующего, не то раздосадованного, с толстой дубинкой в одной руке и с хвостом копченого лосося в другой.

– Удалось вырвать только половину, – сообщил Билл, – но зато здорово хлопнул его. Слышал, как завизжал?

– Кто же это был?

– Не мог рассмотреть. Но у него четыре лапы, пасть и шерсть, как у пса.

– Может, это прирученный волк?

– Будь оно проклято, такое приручение! Являться во время кормежки и отнимать рыбу у собак!

Ночью, когда после ужина они сидели на ящике и курили трубки, круг из блестящих глаз сузился еще больше.

– На стадо лосей напали бы они, что ли, лишь бы оставили нас! – сказал Билл.

Генри проворчал что-то далеко не любезное, и с четверть часа оба просидели молча. Генри пристально смотрел на костер, а Билл— на круг горящих глаз, сомкнувшийся в темноте недалеко от костра.

– Хотел бы я, – начал Билл, – чтобы в эту минуту мы подходили к Мак-Горри.

– Да прикуси ты язык со всеми твоими желаниями и твоим карканьем! – не вытерпел наконец Генри. – Изжога у тебя, оттого и ноешь. Выпей соды – сразу полегчает, и мне с тобою будет веселее.

Утром Генри разбудил поток ругательств. Он приподнялся на локте и увидел товарища, стоявшего у костра среди собак с перекошенным от бешенства лицом и размахивавшего в исступлении руками.

– Эй! – крикнул Генри. – В чем дело?

– Убежал Фрог!

– Быть не может!

– Говорю, значит, убежал.

Генри выскочил из-под одеяла и кинулся к собакам.

Он тщательно пересчитал их вместе с товарищем и проклял ужасную пустыню, которая в течение двух дней отняла у них двух собак.

– Фрог самый сильный в упряжке! – мрачно заключил Билл.

– И уж совсем не глупый, – прибавил Генри.

Такой была вторая за эти два дня эпитафия.

Завтрак прошел невесело. Уцелевших собак запрягли в сани. День был повторением многих предыдущих. Люди с трудом брели по замерзшей пустыне. Молчание нарушалось лишь воем преследователей, которые невидимками шли по их следам.

С наступлением темноты, которая пришла почти сразу за полднем, вой приблизился. Преследователи не изменяли своей тактики. Собаки дрожали от страха, метались в панике, путая постромки, что еще больше угнетало людей.

– Ну, теперь, безмозглые твари, никто из вас не сбежит, – сказал с довольным видом Билл, когда на очередной стоянке закончил свою работу.

Генри оторвался от стряпни и подошел посмотреть. Его спутник привязал собак по индейскому способу, к палкам. Вокруг шеи каждой собаки он обвил кожаный ремень, а к ремню, настолько близко от шеи, чтобы собака не могла достать зубами, привязал толстую палку длиною в четыре или пять футов. Другой конец палки был притянут к вбитому в землю колу. Собака не могла перегрызть ремень около шеи, палка же мешала ей добраться зубами до ремня на другом конце. Генри одобрительно кивнул.

– Это единственный способ удержать Одноухого, – сказал он. – Этот пес перегрызает ремень так чисто, как будто перерезает ножом, и с такой же быстротой.

– Все собаки, надо полагать, окажутся целы при утренней кормежке.

– Держу пари, что окажутся, – подтвердил Билл. – Если пропадет хоть одна, я откажусь завтра от кофе.

– А ведь знают, что у нас нечем хватить по ним, – заметил Генри, указывая на сверкающие точки. – Если бы послать в них пару зарядов, они стали бы держаться попочтительнее. Каждую ночь они подходят все ближе… Отведи глаза от костра и посмотри внимательно вон туда. Видишь?

Некоторое время оба с интересом наблюдали за движениями неясных силуэтов за чертой озаренного костром круга. Пристально всматриваясь в пару сверкающих глаз, удавалось разглядеть смутные очертания зверя. Можно было даже видеть, как эти звери переходят с места на место.

Возня собак привлекла внимание мужчин. Одноухий с резким визгом рвался в темноту, все время пытаясь схватить палку зубами.

– Смотри, Билл, – прошептал Генри.

В круг, освещенный костром, боком скользнул зверь, похожий на собаку. Он двигался трусливо и в то же время нагло, все внимание обращая на собак, но не упуская из виду людей. Одноухий тянулся к нему на всю длину палки и нетерпеливо скулил.

– Это волчица, – шептал Генри, – она погубила Толстяка и Фрога. Она завлекает собак, а стая набрасывается и сжирает их.

В огне затрещало. Головня откатилась с шипением. При этом звуке странный зверь отпрыгнул во мрак.

– Я думаю, Генри…

– Что ты думаешь?

– Я думаю, что этого-то зверя я и попотчевал дубинкой.

– Вне всякого сомнения, – был ответ.

– Я хочу лишь обратить твое внимание на то, – продолжал Билл, – что она привыкла к кострам, – и это подозрительно.

– Да, она знает больше, чем полагается знать уважающей себя волчице, – согласился Генри. – Волчица, хорошо знающая время кормежки собак, немало повидала на своем веку.

– У старого Виллэна когда-то собака ушла с волками, – размышлял вслух Билл. – Мне надо бы это помнить. Я же и застрелил ее в стае волков, когда мы охотились на лосей у Литл-Стика. Старик Виллэн плакал тогда как ребенок. Он не видел ее около трех лет, как он говорил. Все это время она провела в стае и совершенно одичала.

– Считаю, что ты близок к истине, Билл! Это не волк, а собака, которая не раз ела рыбу из рук человека.

– Если представится случай, я покончу с ней, будь она волк или собака. Мы не можем больше терять собак.

– Да, но у тебя всего три заряда, – возразил Генри.

– Постараюсь убить наповал, без промаха.

Поутру Генри разжег костер и готовил завтрак под аккомпанемент храпа товарища.

– Ты спал на славу, – сказал Генри, принимаясь с ним за еду. – Мне было жаль тебя будить.

Полусонный Билл ел вяло. Он заметил, что его чашка пуста, и потянулся к кофейнику. Но кофейник стоял возле Генри, и его нельзя было достать.

– Послушай, Генри, – сказал он кротко, – не забыл ли ты чего-нибудь?

Генри посмотрел очень внимательно вокруг себя и покачал головой. Билл поднял пустую чашку.

– Ты не получишь кофе, – объявил Генри.

– Он опрокинулся?

– Нисколько.

– Ты находишь, он вреден для моего желудка?

– Нисколько.

Краска гнева залила лицо Билла.

– В таком случае я был бы очень благодарен, если бы ты объяснил мне…

– Крепыш исчез, – отвечал Генри.

Не торопясь, с видом полнейшей покорности судьбе, Билл обернулся и, не сходя с места, пересчитал собак.

– Как это случилось? – безучастно спросил он.

Генри пожал плечами:

– Не знаю. Если только Одноухий не перегрыз ему ремень. Сам он не мог, конечно, сделать этого.

– Проклятая тварь! – Билл говорил увесисто и медленно, без всякого признака гнева, который кипел в нем. – Если не мог перегрызть своей привязи, так выпустил Крепыша.

– Что ж, все тревоги для Крепыша кончились: я полагаю, его уже переварили за это время и он теперь в кишках двадцати волков.

Такую эпитафию сказал Генри последней погибшей собаке.

– Пей кофе, Билл!

Но Билл покачал головой.

– Пей же! – настаивал Генри, протягивая кофейник.

– Пусть меня повесят, если выпью. Я сказал, что не стану пить, если какая-нибудь собака пропадет, и я сдержу слово.

– Отличный кофе! – сказал Генри с видом искусителя.

Но Билл был непреклонен и ел всухомятку, посылая Одноухому проклятия за сыгранную шутку.

– Сегодня ночью я привяжу каждую собаку порознь, – сказал Билл, когда они тронулись в путь.

Не прошли они и ста ярдов, как Генри, бывший впереди, нагнулся и поднял какой-то предмет, за который задели его лыжи. Было темно, и он не мог разглядеть, что это, но узнал на ощупь. Генри отбросил его назад, так что предмет этот ударился о сани и отскочил к лыжам Билла.

– Может быть, тебе еще понадобится эта штука, – сказал Генри.

Билл ахнул. Это было все, что осталось от Крепыша, – палка, к которой он его привязал.

– Его сожрали вместе с привязкой. Ремень на палке съеден начисто на обоих концах. Да, они дьявольски голодны, Генри. И раньше чем окончится наша поездка, они до нас доберутся.

Генри вызывающе рассмеялся:

– Хоть и не случалось, чтобы за мною гонялись волки, но я попадал в переделки похуже и все-таки пока жив. Нужно кое-что посерьезнее стай назойливых тварей для твоего покорного слуги, Билл, сын мой!

– Не знаю, не знаю, – зловеще бормотал Билл.

– Ладно, узнаешь, когда доберемся до Мак-Горри.

– Не очень-то верится в это, – стоял на своем Билл.

– Просто ты не в духе, вот в чем дело, – решительно заявил Генри. – Тебе необходимо принять хины; погоди, я заставлю тебя проглотить изрядную дозу, дай только добраться до Мак-Горри.

Билл недовольным ворчанием выразил свое несогласие с таким диагнозом и умолк.

День прошел, как все прежние. В девять часов рассвело, в двенадцать горизонт на юге несколько порозовел от невидимого солнца, а вскоре затем начал сгущаться холодный серый вечер, который через три часа должен был перейти в ночь.

Когда солнце сделало слабую попытку появиться, Билл вытащил из-под поклажи в санях ружье.

– Держи прямо, Генри, а я пройдусь, посмотрю, что тут такое творится.

– Лучше бы тебе не отдаляться от саней, – запротестовал товарищ. – У тебя всего три заряда, а как знать, что может еще случиться.

– Ну, кто из нас теперь скулит? – с торжествующим видом спросил Билл.

Генри ничего не ответил и пошел вперед, часто и беспокойно оглядываясь на серую пустыню, где вскоре пропал из виду его спутник.

Час спустя по следу саней вернулся Билл. Он сказал:

– Они бродят врассыпную, не упускают из виду нас и в то же время ищут другую добычу. Видишь ли, в нас-то с тобой они уверены; знают, что надо только еще немного подождать, а пока они охотно подобрали бы все, что попадется из съедобного.

– По-твоему, они думают, что уверены в нас? – колко возразил Генри.

Билл не обратил на ответ внимания.

– Видел я некоторых из них. Страшно тощие. По всему судя, они неделями не видели ни кусочка, если не считать Толстяка, Фрога и Крепыша. А их так много, что эта добыча только разожгла их аппетит. Да, удивительно тощие, ребра, как палки, а животы втянуты под самые позвонки. Словом, вид отчаянный, скоро всякий страх забудут, и тут уж берегись!

Через несколько минут Генри, который теперь шел за санями, издал тихий предупредительный свист.

Билл обернулся, посмотрел и спокойно остановил собак. Позади из-за последнего поворота и совершенно на виду по их свежим следам рысью бежал косматый зверь. Он принюхивался к следам и бежал как-то особенно легко, скользящей рысцой. Когда люди остановились, встал и он, подняв морду и пристально смотря на них, ноздри его вздрагивали, он ловил людской запах.

– Волчица, – сказал Билл.

Собаки лежали на снегу. Билл обошел их и приблизился к товарищу. Оба они рассматривали странного зверя, который преследовал их столько дней и уже истребил половину собачьей упряжки.

Осмотревшись, зверь сделал несколько шагов. Так повторилось несколько раз, пока расстояние не сократилось ярдов на сто. Тогда он остановился с вытянутой мордой, нюхая воздух и следя за людьми. Зверь смотрел на них странно, тоскливым взглядом собаки, в котором, однако, не было и следа собачьей преданности, а был лишь голод, свирепый, как его клыки, беспощадный, как эта стужа.

Зверь был велик для волка; такое большое тело могло бы принадлежать разве только крупнейшим представителям этого рода.

– Почти два с половиной фута ростом, – определил Генри. – И, бьюсь об заклад, в ней не меньше пяти футов длины.

– И совсем особенной масти! – добавил Билл. – Я никогда не видал таких рыжеватых волков, почти цвета корицы.

Конечно, зверь не был цвета корицы. Его шерсть была совершенно волчьей. Преобладал серый цвет с рыжеватым оттенком, который, собственно, и сбивал с толку, то проступая, то исчезая, и шерсть становилась иногда серой, а иногда красновато-рыжей.

– Больше всего зверюга походит на большую косматую упряжную собаку, – сказал Билл. – Я не удивлюсь, если он замотает хвостом.

– Эй! Как тебя, лохматый! – позвал он. – Поди-ка сюда.

– Не очень-то подманишь! – засмеялся Генри.

Билл угрожающе замахнулся и громко крикнул, но животное не выказало страха. Можно было подметить в нем лишь одну перемену: оно еще больше насторожилось. Оно продолжало смотреть на них с беспощадной, голодной тоской. Перед ним была еда, а зверь голодал, и он бросился бы на них, если бы посмел.

– Слушай, Генри, – сказал Билл, бессознательно понижая голос до шепота и что-то обдумывая, – у нас три заряда. Но надо наповал. Не могу упустить. Эта тварь лишила нас уже трех собак, и мы должны это прекратить. Что ты скажешь?

Генри кивнул головой, соглашаясь. Билл осторожно достал из саней ружье.

Он уже прицелился, но выстрелить не удалось, потому что волчица мгновенно прыгнула в сторону и исчезла среди елей.

Люди посмотрели друг на друга. Генри выразительно посвистал.

– Я мог бы это предвидеть, – упрекнул себя вслух Билл, кладя на место ружье. – Конечно, волк, знающий время кормежки собак, должен быть знаком и с ружьем. Клянусь, Генри, что эта тварь – причина всего нашего бедствия: ведь у нас оставалось бы шесть собак вместо трех, если бы не она. И еще скажу, Генри, что я решил убить эту волчицу. Хотя она слишком хитра для того, чтобы застрелить ее на открытом месте, но все-таки я уложу ее: я застрелю ее из засады, и это так же верно, как то, что меня зовут Билл.

– Только не отходи слишком далеко, – посоветовал спутник. – Если эта стая нападет на тебя, твои три заряда для них будут, как пробки. Звери чертовски голодны, и если набросятся, то наверняка сожрут тебя, Билл!

В эту ночь они рано сделали привал. Три собаки не могли, конечно, тащить сани ни так долго, ни так быстро, как это делали бы шесть, и выглядели усталыми. Люди рано легли спать, и Билл улегся первый после того, как привязали собак ремнями отдельно одну от другой.

Но волки стали еще смелее и не раз будили их.

Они подходили так близко, что собаки начинали бесноваться от страха. Необходимо было подкладывать дрова в огонь, чтобы держать обнаглевших хищников на расстоянии.

– Я слышал от моряков об акулах, сопровождающих корабли, – заметил Билл, залезая под одеяло после того, как он в очередной раз подбросил топлива. – Так вот волки – это сухопутные акулы. Они знают свое дело получше нашего и бегут за нами вовсе не для моциона. Они уверены, что сожрут нас, Генри!

– Ты уже съеден наполовину, если все время об этом говоришь, – резко возразил Генри.

– Они сжирали людей и получше нас с тобою, – ответил Билл.

– Да перестань же ты каркать! Ты меня бесишь.

Генри сердито повернулся на другой бок, удивляясь, что Билл не вступил с ним в перекоры. Это не походило на Билла, потому что его легко было вывести из себя резкими словами. Генри долго думал об этом, перед тем как заснуть, а когда его веки уже слипались, успел сделать заключение: «Без сомнения, Билл упал духом. Завтра я подбодрю его».