От автора

Перед вами не художественное произведение. Все цитаты и подробности взяты из первоисточников: свидетельств очевидцев, мемуаров и личных бесед. Большая часть двух с лишним тысяч первоисточников, которые легли в основу этой книги, на польском и немецком языках. Все переводы выполнены моими замечательными помощниками – Мартой Гольян, Катажиной Чижиньской, Луизой Вальчук и Ингрид Пуфал, если не указано иное.

Два надежных источника информации о жизни Витольда в концлагере – это отчет, составленный им в Варшаве между октябрем 1943 года и июнем 1944-го, и мемуары, написанные в Италии летом и осенью 1945 года. Несмотря на то что писал он на бегу, не имея под рукой своих заметок, в его рукописях на удивление мало ошибок. Тем не менее Витольд не идеальный рассказчик. По возможности я старался обработать его записи, исправить ошибки и восполнить пробелы. Важным источником стала коллекция Государственного музея Аушвиц-Биркенау, которая насчитывает 3727 свидетельств заключенных. Я обращался и к другим архивам, где содержатся документы о значимых деталях и контексте тех событий. Это Архив новых актов в Варшаве, Краковский национальный архив, Центральный военный архив Польши, Институт национальной памяти, Библиотека Оссолинеум, Британская библиотека, Польский институт и Музей Сикорского, Фонд изучения польского подпольного движения, архив «Хроника террора» в Институте Витольда Пилецкого, Национальный архив Великобритании, Библиотека Винера, Имперский военный музей, Национальный архив США и Мемориальный музей холокоста в Вашингтоне, Президентская библиотека Рузвельта, Гуверовский институт, Архивы Яд Вашем, Центральный сионистский архив, Федеральный архив Германии в Кобленце и Берлине, Федеральный архив Швейцарии, фонд Archivum Helveto-Polonicum и Архив Международного комитета Красного Креста^[3].

Кроме того, у меня была возможность работать с семейным архивом Пилецких, письмами и мемуарами, которые хранятся в семьях близких товарищей Витольда и помогают пролить свет на его решения. Дети Витольда, Анджей и Зофия, часами рассказывали мне о своем отце. Невероятно, но, когда я начинал свое исследование, некоторые из боевых товарищей Витольда были еще живы. Они тоже поделились своими мыслями и чувствами.

Описывая концлагерь, я руководствовался правилом Витольда: «Нельзя ничего преувеличивать; даже малейшее искажение оскорбляет память тех прекрасных людей, что там погибли». Воссоздание некоторых сцен основано на единственном источнике (найти дополнительные не удалось) – это отражено в сносках. В ряде случаев я описывал детали лагерного быта, которые Витольд определенно наблюдал, но не упоминал в своих отчетах. Я цитирую источники в примечаниях в том порядке, в котором они использованы в каждом абзаце. Приводя диалоги, я ссылаюсь на источник информации (один раз на каждого участника). При возникновении противоречий предпочтение я отдавал мнению Витольда, если не указано иное^[4].

Рассказывая о Витольде и его окружении, я употреблял имена или их уменьшительные формы в соответствии с тем, как эти люди сами обращались друг к другу. Кроме того, я попытался свести к минимуму аббревиатуры, например обозначал главные силы Сопротивления в Варшаве одним словом «подполье». Я сохранил довоенные варианты топонимов. Название «Освенцим» относится к городу, а «Аушвиц» – к концлагерю.

Список карт

Карта 1 – карта Сукурчей, составленная по воспоминаниям сестры Витольда

Карта 2 – Польша, 1939 год

Карта 3 – Варшава, 1939 год

Карта 4 – концентрационный лагерь Аушвиц, 1940 год

Карта 5 – донесение с просьбой о бомбардировке, 1940 год

Карта 6 – связи в лагере, 1941 год

Карта 7 – план расширения лагеря, март 1941 года

Карта 8 – местоположение нового лагеря Биркенау, 1941 год

Карта 9 – маршрут доставки донесения об отравлении газом советских военнопленных, 1941 год

Карта 10 – связи в лагере, 1942 год

Карта 11 – побег Стефана и Винценты, 1942 год

Карта 12 – побег Ястера, 1942 год

Карта 13 – маршрут следования Наполеона, 1942–1943 годы

Карта 14 – план пекарни

Карта 15 – побег Витольда, 1943 год

Карта 16 – Варшава, 5 августа 1944 года

Часть I

Глава 1. Вторжение

Крупа, Восточная Польша, 26 августа 1939 года

Витольд стоял на крыльце и наблюдал, как по липовой аллее, взметая клубы пыли, проехала машина и остановилась у корявого каштана, выбросив белое облако дыма. Лето выдалось очень засушливое, и крестьяне рассуждали, не полить ли водой могилу утопленника или не привязать ли девственницу к плугу, чтобы пошел дождь, – такие обряды предписывало народное поверье на Кресах, восточной окраине Польши. Наконец разразилась сильная гроза, но она лишь прибила к земле солому, оставшуюся на полях после сбора урожая, и посрывала гнезда аистов. Однако Витольда беспокоили отнюдь не запасы зерна на зиму^[5].

Радио, потрескивая, сообщало о сосредоточении немецких войск на границе и намерении Адольфа Гитлера вернуть территории, отошедшие Польше после Первой мировой войны^[6]. Гитлер считал, что немецкий народ вынужден отчаянно бороться за ресурсы с другими народами. Немецкая раса может укрепиться только за счет «уничтожения Польши… и ее жизненно важных сил», сказал он офицерам в своей горной резиденции в Оберзальцберге 22 августа. На следующий день Гитлер подписал с Иосифом Сталиным секретный договор о ненападении, по которому Восточная Европа отходила Советскому Союзу, а большая часть Польши – Германии. Если немцам удастся реализовать свои планы, дом и земля Витольда окажутся захваченными, а Польша будет полностью разрушена или превратится в вассальное государство^[7].

Из машины вышел военный и приказал Витольду собрать работников. Польша объявила мобилизацию пятисот тысяч резервистов. Витольд, младший лейтенант кавалерии в запасе и представитель мелкопоместного дворянства, должен был в течение сорока восьми часов доставить свой отряд в казармы города Лиды, расположенного поблизости, для погрузки в военные эшелоны, уходившие на запад. Все лето он старательно обучал девяносто добровольцев азам военного дела, но большинство его людей были крестьянами, они никогда не воевали и не стреляли. Некоторые не имели лошадей и планировали сражаться с немцами на велосипедах. Витольду удалось вооружить их хотя бы восьмимиллиметровыми винтовками Лебеля со скользящим затвором^[8].

Витольд быстро надел свою форму и сапоги для верховой езды и достал из ведра в старой коптильне пистолет Vis. Оружие он спрятал после того, как однажды увидел, что его восьмилетний сын Анджей размахивает пистолетом перед младшей сестрой. Мария, жена Витольда, увезла детей к матери под Варшаву. Придется вызвать их домой. На востоке, подальше от фронта, они будут в безопасности^[9].

Витольд услышал, что мальчик-конюх вывел во двор его любимую лошадь Байку, и на мгновение задержался перед зеркалом в коридоре, чтобы поправить свою форму цвета хаки. На висевших рядом выцветших снимках были запечатлены славные, но обреченные на неудачу восстания, в которых сражались его предки. Ему тридцать восемь лет. Он среднего телосложения, спокоен и красив. У него бледно-голубые глаза, русые волосы зачесаны назад с высокого лба, а на тонких губах – едва заметная улыбка. Отмечая его невозмутимость и умение слушать, люди иногда принимали Витольда за священника или за честного чиновника. Изредка он мог позволить эмоциям вырваться наружу, но чаще всего казалось, что его что-то сдерживает, какой-то внутренний узел, который он был не в силах развязать. Трудно сказать, чем объяснялось его поведение: была ли это необходимость соблюдать формальности или какое-то неразрешенное напряжение, возможно, желание проявить себя. Он установил для себя высокую планку и был требователен к другим, но никогда не заходил слишком далеко. Он доверял людям, а его уверенность и спокойствие, в свою очередь, внушали доверие окружающим^[10].

В юности он хотел стать художником и изучал живопись в университете города Вильно, но по окончании Первой мировой войны ему пришлось бросить учебу. После распада Российской, Германской и Австро-Венгерской империй Польша провозгласила независимость, но почти сразу в нее вторглась Советская Россия^[11]. Витольд принял участие в войне против большевиков: он возглавил отряд разведчиков и сражался на улицах Вильно. Этот опыт закалил его. Один из его друзей утонул в реке – в пылу сражения можно запросто забыть об опасности. В те безумные дни, что последовали за победой, Витольду уже не хотелось рисовать. Ему никак не удавалось найти себе применение. Некоторое время он работал на военном складе, затем – в союзе земледельцев, завел страстный, но неудачный роман. Когда в 1924 году заболел его отец, Витольд понял, что судьба все решила за него: он займется семейным поместьем в Сукурчах – полуразрушенным домом, заросшими фруктовыми садами и 220 гектарами холмистых пшеничных полей^[12].

Вскоре Витольд стал главой местной общины. Крестьяне из соседнего села Крупа обрабатывали его поля и советовались с ним, как возделывать их собственную землю. Он основал молочный кооператив, чтобы они сдавали молоко по более выгодным ценам. Потратив значительную часть своего наследства на дорогую арабскую кобылу, Витольд организовал отряд резервистов. Со своей будущей женой Марией он познакомился в 1927 году, когда рисовал декорации для спектакля в новой школе в Крупе. Ухаживая за девушкой, Витольд подкладывал в раскрытое окно ее спальни букеты сирени. Витольд и Мария поженились в 1931 году, через год у них родился сын Анджей, а еще через год – дочь Зофия. Витольд оказался заботливым отцом. После рождения Зофии, пока Мария болела, он присматривал за детьми. Он учил их ездить верхом и плавать в пруду у дома. По вечерам, когда Мария возвращалась с работы, они разыгрывали для нее маленькие пьесы^[13].

Но тихая семейная жизнь не мешала Витольду следить за политическими событиями в стране, и он был встревожен. На протяжении почти тысячи лет на этих землях жили люди разных национальностей. Однако новое государство, возникшее в 1918 году, никак не могло сформулировать свою идентичность. Националисты и церковные деятели призывали максимально сузить определение «польскости» и исходить из этнической принадлежности и приверженности католицизму. Власти разгоняли и запрещали организации, отстаивавшие права украинских и белорусских национальных меньшинств. Евреев, которые составляли около десяти процентов населения Польши, объявили экономическими конкурентами. Их подвергали дискриминации, ограничивая права на образование и ведение торговли, и вынуждали эмигрировать. Националисты устраивали бойкоты еврейских магазинов и нападали на синагоги. В родном городе Витольда, Лиде, хулиганы разгромили принадлежавшие евреям кондитерскую и адвокатскую контору. На главной площади пустовало множество магазинов, чьи хозяева бежали из страны^[14].

Витольд не любил политические интриги и не одобрял действия политиков, использовавших национальные различия в своих целях. Его семья выступала за старый порядок, когда Польша была независимой и представляла собой образец культурного общества. Тем не менее он был человеком своего времени и представителем определенного социального слоя. Скорее всего, он свысока смотрел на местных польских и белорусских крестьян и в какой-то степени разделял преобладавшие тогда антисемитские взгляды. Но именно любовь к своей родине стала фундаментом, который объединил людей всех национальностей, решивших воевать за Польшу. Им теперь нужно было сплотиться, чтобы отразить нацистскую угрозу^[15].

⁂

Вскочив на лошадь, Витольд домчался до Крупы, находившейся в полутора километрах от его поместья. В деревне телефон был всего в нескольких домах – оттуда он, вероятно, и позвонил Марии. Затем Витольд отправился на поле рядом с усадьбой, чтобы собрать людей и подготовить провиант. Он получил боеприпасы и продовольственные пайки в штабе полка в Лиде, а остальной провиант – хлеб, крупы, колбасы, сало, картофель, лук, консервированный кофе, муку, пряности, уксус и соль – должна была предоставить местная община. Лошадям требовалось почти тридцать килограммов овса на неделю. Не каждый селянин охотно делился припасами – людям самим не хватало еды. Душный, жаркий день тянулся бесконечно долго, и все это время во дворе усадьбы грузились телеги^[16].

Витольд пригласил офицеров в дом на постой. Вечером следующего дня, когда вернулась Мария с детьми – все трое были мокрые от пота и жутко уставшие, – Витольда не оказалось дома, а в их кроватях спали военные. Мария была, мягко говоря, раздражена. Они долго ехали, в поезде было так много людей, что детей передавали в вагон через окна, поезд то и дело останавливался, пропуская военные составы. Витольда немедленно вызвали с импровизированного полигона, и ему пришлось попросить военных покинуть дом^[17].

Наутро Мария, все еще возмущенная, узнала, что какие-то крестьяне пробрались к подводам и украли часть припасов. Но, провожая Витольда на фронт, она надела для мужа любимое платье и нарядила Анджея и Зофию в лучшие костюмы. Дети со всей деревни собрались возле школы, люди стояли вдоль единственной улицы Крупы, размахивая флагами или носовыми платками. Когда Витольд повел по улице свою колонну всадников, приветственный гул усилился. Витольд был одет в форму цвета хаки, на поясе висели пистолет и сабля^[18].

Витольд проехал мимо семьи, не глядя вниз. Но как только колонна прошла и толпа начала расходиться, он развернулся и погнал лошадь назад. Разгоряченный, он остановился перед женой и детьми. Защитить Марию было некому, кроме его сестры и старой домработницы Юзефы, дымившей как паровоз. В прошлый раз немцы вели себя крайне жестоко по отношению к мирным жителям. Он обнял и поцеловал детей. Мария держалась достойно. Ее непослушные каштановые волосы были аккуратно уложены, а губы накрашены. Она старалась не плакать^[19].

«Я вернусь через две недели», – сказал Витольд. Но едва ли он надеялся, что сумеет пережить даже ближайшие несколько дней, когда отправлялся верхом на лошади на войну с самой мощной военной машиной в Европе. Гитлер командовал армией в 3,7 миллиона человек, почти вдвое больше польской, у него было на две тысячи больше танков и почти в десять раз больше истребителей и бомбардировщиков. К тому же между Польшей и Германией нет природных барьеров, а граница между ними простиралась на полторы тысячи километров – от Татр на юге до побережья Балтийского моря на севере. Польше оставалось надеяться только на то, что она сумеет продержаться до тех пор, пока ее союзники – Англия и Франция – не нанесут удар с запада и не вынудят Гитлера воевать на два фронта^[20].

Простившись с семьей, Витольд заехал на могилу родителей, находящуюся неподалеку от дома. Его отца давно уже не было в живых, а со смерти мамы прошло всего несколько месяцев. Витольд привязал лошадь к дереву, снял саблю и отсалютовал. Уходя, он думал о том, увидит ли снова эти липовые аллеи. Возможно, он ощущал какое-то тайное волнение от того, что отправляется на войну, которая влекла своей неотвратимостью и азартом^[21].

Витольд догнал свой отряд на подходе к казармам в Лиде. Они собрались на плацу вместе с другими группами резервистов, и вдоль рядов прошел священник, окропляя новобранцев святой водой. Сквозь толпу провожающих Витольд видел поезд, ожидавший на путях. Его солдаты пребывали в радостном возбуждении: мысль, что они едут на фронт, воодушевляла их. Витольд волновался. Командир полка произнес пламенную речь, грянул полковой оркестр. Когда люди Витольда погрузили в поезд лошадей и припасы и заняли свои места на соломе в товарных вагонах, музыканты уже давно перестали играть и горожане разошлись по домам^[22].

Поздно ночью их поезд тронулся. До Варшавы было почти 400 километров, и всю дорогу состав то и дело останавливался. Они прибыли около полуночи 30 августа. Из вагона Витольду удалось кое-что увидеть: окна городских кафе и баров были наглухо закрыты, поскольку их хозяева опасались немецких воздушных налетов; по улицам ходили толпы людей в противогазах. Люди мучились от жары и мечтали о том, чтобы выспаться. Они приветственно махали прибывавшему эшелону^[23].