Мы стали хлестать лошадей веревками, подгонять их криками, и когда мы вошли в ущелье, они уже бежали. Довольно долго тропа шла прямо по дну ущелья, и было легко поддерживать хорошую скорость бега, но потом тропа вдруг свернула на правую сторону ущелья, обходя кучи бурелома, и стала такой узкой, что двигаться по ней можно было только гуськом, по одной лошади в ряд, а дальше была линия обвалившихся утесов, не дававшая табуну выйти на равнину. Поэтому мы с мамой не смогли заставить лошадей двигаться так же быстро, а на узкой тропе они перешли на шаг. Отец все время оглядывался на нас, знаками веля нам поторопится, хотя и понимал, что мы не можем заставить лошадей двигаться быстрее. А мы в свою очередь тоже оглядывались, ожидая увидеть нагоняющий нас военный отряд. Наконец мы их увидели – больше двадцати человек, бежавших за нами.

Теперь тропа снова спускалась на дно ущелья и расширялась, и нам снова нужно было подгонять лошадей, нахлестывая их и не давая разбегаться, и они с рыси перешли на галоп. Так двигаясь, мы потеряли из виду наших преследователей. Мы уже поднялись до уровня равнины и видели за стеной утесов ее склон, покрытый зеленой травой. Но тут на вершине последнего утеса справа внезапно появились три вражеских разведчика и, натянув луки, приготовились стрелять в нас, когда мы будем проезжать под ними. Они танцевали, пели и знаками призывали нас приблизиться к ним. Они были уверены в том, что с помощью отряда, который нас преследовал, они скоро получат наши скальпы, лошадей и всю их поклажу. Мы с мамой думали так же. Да, нам пришел конец. Тут отец вдруг указал направо и вверх, крикнул мне следовать за ним, а маме – следить за лошадьми и гнать их дальше по тропе. Я увидел, что там, куда указывал отец, в стене утесов был проход – очень узкий и очень крутой, но вполне проходимый. Я последовал туда за отцом, поднялся через него на равнину, и мы оказались рядом с тремя разведчиками, стоявшими на краю утеса. Лошадь моего отца была намного быстрее моей, он сильно ее подгонял и оставил меня далеко позади. Он выехал прямо к этой троице, поджтдавшей его с луками наготове. Они выпустили в него стрелы, он тоже пустил в них стрелу. Средний из врагов упал, упала и лошадь моего отца, но сам он приземлился на ноги и почти сразу пустил стрелу прямо в грудь второго, а третий развернулся и побежал к разрыву среди утесов, через который мы пришли – без сомнения, намереваясь присоединиться к своему отряду, который поднимался по тропе. Отец выпустил в него несколько стрел, но не попал, а преследовать его он не мог, потому что повредил колено, когда прыгал с упавшей лошади.

Я очень боялся, что враг спустится в ущелье в тот момент, когда там будет проходить моя мама, и убьет ее, потому что в одиночку ей трудно было справиться с нашим табуном – лошади проголодались и устали после длинного перехода и, оказавшись на равнине, сразу бы остановились, чтобы пощипать траву. Я не решался стрелять в него с седла, потому что с двигавшейся лошади не мог верно прицелиться. Поэтому я натянул уздечку, спрыгнул с лошади и, встав на колено, прицелился и спустил курок. Бабах! Я услышал звук удара пули о тело и сквозь облако порохового дыма разглядел, как тот взмахнул руками, споткнулся и упал. И тут со мной началось то, чего раньше никогда не случалось: меня трясло, я чувствовал жар. Я испытывал одновременно радость и сожаление – ведь я отнял жизнь у человека. Я рванулся к упавшему, чтобы посчитать на нем ку и забрать его оружие, но отец крикнул мне поторопиться к нему. Я подъехал к нему и помог ему подняться и сесть на лошадь сзади меня, и тут мы увидели наш табун, выходящий на равнину из ущелья, и услышали, как мама зовет нас на помощь. Она появилась, нахлестывая отставших лошадей, испуганно оглядываясь назад, и мы поняли, что враги почти догнали ее. Мы вовремя к ней присоединились – враги были на расстоянии полета стрелы, они выпустил в нас несколько стрел, но ни одна в нас не попала. Пока мы подгоняли табун, отец запел победную песню нашего племени, и я присоединился к нему. Когда враги прекратили нас преследовать, что скоро случилось, и вернулись к своим убитым, я подобрал отцу свежую лошадь. Мы очень устали и хотели спать, но не прекращали движения до тех пор, пока, забравшись на вершину холма, мимо которого проезжали, не убедились в том, что никто нас не преследует. Солнце давно перевалило зенит, когда мы наконец остановились на Волчьем ручье – ручейке, текущем на юго-восток к Желтой реке¹³. Отец был очень доволен нашим успехом – ведь мы убили трех врагов; отец сказал, что это были кри, он хорошо разглядел их лица с татуировками в виде синих полос. И я почувствовал гордость от моего участия в этой стычке – разумеется, я был прав, застрелив одного из тех, кто собирался убить нас.

Но моя мама, пока жарила мясо, не улыбалась; она сказала отцу:

– Я едва не умерла от страха, когда вы двое оставили меня подгонять лошадей, а я увидела множество врагов, которые быстро нагоняли меня, пока я гнала вверх по тропе голодных лошадей.

– Но мы убили троих из них. Ты жива. Радуйся, – был ответ.

– Я не могу радоваться, идя по этой опасной тропе. Если нас не убьют где-то по пути, я уверена, что нас уничтожат Вороны, как только мы войдем в их страну…

– Женщина, наберись смелости. Верь мне. Я знаю, что делать. Вороны, хоть они и враги нашего племени, к нам троим отнесутся по-дружески, – перебил ее отец.

– Скажи еще, что и настоящий медведь может стать нашим другом! – крикнула она, и больше ничего не говорила.

Все мои страхи вернулись. Я был уверен, что наш конец близок.

Глава

III

Волк присоединяется к отряду

Оставшуюся часть дня мы спали по очереди, и по очереди сидели на краю долины, следя за тем, на появится ли отряд кри, преследующий нас. Они не появились; несомненно, решили, что преследовать нас бесполезно. В сумерках мы погрузились и отправились на юг, и к середине ночи переправились через Желтую реку, прошли через проход в Желтых горах¹⁴, а при первом свете дня расположились в сосновой роще на их южном склоне, на скорую руку поджарили мяса и поели. От края рощи при свете дня мы хорошо видели пересекавшую равнину темную долину Южной Медвежьей реки¹⁵, которая текла на северо-восток и впадала в Большую реку. А за ней, в дымке на фоне неба, виднелась темная возвышенность, которая, как сказал отец, была хребтом Толсторога и лежала уже в стране Ворон. Он не раз проходил у их подножия во время набегов на это племя. А теперь он ведет нас с мамой к тем самым людям, родичей которых он убивал. Мама снова плакала и умоляла его, пока еще не поздно, повернуть и пойти в форт Много Домов, где можно было в безопасности остаться среди наших братьев.

На это он кратко ответил:

– Мы пойдем дальше! Я снова говорю тебе: среди Ворон мы будем в такой же безопасности, как и среди своего племени!

Потом он велел нам с мамой спать, пока он не присмотрит за лошадьми, чтобы не позволить им выходить из рощи на открытый склон, где их непременно заметил бы любой проходящий мимо военный отряд. В роще было достаточно свежей травы и побегов дикого гороха.

Позже, когда солнце давно прошло середину своего пути по синеве, мы с мамой сторожили, пока отец спал. Лошади, насытившись хорошей травой и побегами, легли на землю и заснули, так что присмотр за ними не требовался. Поэтому мы с мамой пошли в нижнюю часть рощи, и там, сидя в прохладной тени, смотрели на обширную равнину и зубчатые горы, которые когда-то принадлежали Воронам, но были ими утрачены. Наши давние предки, отважные воины племен сиксика, пикуни и кайна, и с ними наши друзья утсена¹⁶ изгнали их оттуда после многих тяжелых сражений, и, наконец, загнали их за реку Лосиную¹⁷, на ее южный берег. Стоит ли удивляться тому, что они нас ненавидят, это племя, к которому ведет нас отец? – спросила мама.

– Когда он проснется, снова попроси его повернуть и увести нас к нашему племени, – сказал я.

– Так же можно просить ветер изменить направление или реку потечь вверх по равнине! – ответила она.

Хоть мы и были печальными, в подавленном настроении, но все же не могли не чувствовать гордость за то, что все это наше – эта обширная земля, которую наши отцы отобрали у Ворон. Земля была черно-желтой из-за покрывавших ее бесчисленных стад бизонов и антилоп. На горных склонах выше и ниже нас было много оленей и лосей – они паслись, отдыхали или бродили поодиночке или маленькими группами. Нам было нужно мясо, и я полагал, что смогу добыть его с помощью своего ружья. Мама мне не разрешила: она сказала, что я должен, как сказал отец, беречь пули и порох. Так что я натянул лук и наложил стрелу на тетиву. Скоро к нам приблизились три лося, которые брели, пощипывая траву, и, когда они проходили рядом с нами, я выпустил стрелу и убил одного из них, годовалую лосиху, довольно жирную. Мы, не испытывая никакой радости, как обычно при такой работе, частично освежевали ее и взяли часть мяса. Какое счастье могли мы испытывать тут, где страх не отпускал нас, глядя на видневшиеся вдалеке на юге горы, вершины которых были красными в лучах заходящего солнца? Собрав ветки хлопковых деревьев, росших вокруг родника, мы развели бездымный костер, поджарили мяса и позвали отца поесть вместе с нами. Он пришел, напевая одну из своих священных песен, хорошо поел и похвалил меня за то, что я добыл мясо с помощью лука. Мы с мамой больше ничего не сказали.

Снова и снова глядя на наши печальные лица, он сказал нам:

– Я хочу, чтобы вы отбросили страх, который поселился в ваших сердцах: через три или четыре ночи, считая от этой, вы будете очень счастливы.

– Кайо! Он говорит, что мы идем к своему счастью! – воскликнула мама.

Отец поморщился, но ничего не сказал.

Мы оседлали верховых лошадей, погрузили вещи на вьючных и, спустившись с гор, продолжили путь по широкой равнине. В середине ночи мы пересекли Южную Медвежью реку, а на рассвете остановились на отдых у небольшого озера, служившего водопоем для многочисленных животных, обитавших на равнине. Они приходили туда весь день, со всех сторон, и те, кто чуял наш запах, разворачивались и убегали. Это сильно нас беспокоило – нас с мамой, потому что мы хорошо знали, что любой военный отряд, оказавшийся недалеко отсюда, захочет узнать, почему животные убегают от озера; за исключением сезона спаривания, бизоны и антилопы всегда ходят неторопливо, если рядом нет их самого опасного врага, человека. Отец заметил наш страх и улыбнулся:

– Отдохните; выспитесь. Прошедшей ночью я видел хорошее видение. Можете мне верить – врагов рядом нет, – сказал он нам.

Он проспал первую половину дня, и, когда он проснулся и занял место часового, мы чувствовали такую усталость, что не могли ничего делать, только спать. Проснулись мы перед самым закатом, поели мяса, поджаренного впрок еще в горах, и продолжили путь. Ночь была облачной, но дождя не было. Нам с мамой пришлось хорошо поработать, чтобы заставить наш табун двигаться в быстром темпе, который задал отец с тех пор, как мы ушли от озера. Снова и снова он, оборачиваясь, кричал нам, чтобы мы подгоняли лошадей, не давая им переходить на шаг, потому что нам до рассвета нужно добраться до рощи на берегу реки Лосиной. Несколько раз нам пришлось останавливаться, чтобы поправить поклажу на вьючных лошадях, и при каждой такой остановке он сильно нервничал. И наконец, когда один из тюков разорвался и все его содержимое рассыпалось и нам пришлось собирать все с травы, он отругал нас за то, что мы не взяли веревку покрепче.

– Но почему ты так волнуешься, если так уверен в том, что Вороны встретят нас, как друзей? Почему мы должны подойти к их земле ночью и спрятаться в роще? – спросила мама.

– У меня на это свои причины, – коротко ответил он.

Его тоже беспокоило то, что ночь была пасмурной и нельзя было увидеть звезд или отдельных холмов на равнине; он боялся, что не сможет выйти к реке в том месте, где собирался через нее переправиться – немного выше устья реки Толсторога.

Утро настало, когда мы были еще на равнине, но, несмотря на темноту, с пути мы не сбились – невдалеке мы увидели обрывы по берегам обеих рек. Приблизившись к краю долины большей из них, мы остановились и осмотрели ее вверх и вниз, и долину меньшей реки – нигде над ними не поднимался дым от очагов вигвамов, нигде не было видно лошадей; насколько хватало глаз, на зеленой траве мирно паслись или отдыхали бизоны, антилопы, лоси и олени. Между нами и большой рощей напротив устья Толсторога паслось большое стадо бизонов. Отец долго смотрел на них и наконец сказал нам:

– Мы не должны их потревожить, нужно их обойти.

После этого он повел нас назад по равнине и на запад, потом спустился в долину, где не было животных, которых мы могли бы напугать – только несколько оленей. И там, усталые после долгого и трудного ночного пути, мы расположились на отдых в большой роще из ив и хлопковых деревьев, раскинувшейся вдоль берега Лосиной реки, быстро развели бездымный костер из веток, поджарили и поели мясо лося, которого я убил на склоне Желтой Горы. Потом отец остался наблюдать, а мы с мамой легли спать.

Солнце перевалило далеко за полдень, когда отец разбудил нас и сказал, что теперь наша очередь дежурить и мы должны разбудить его, когда солнце будет совсем рядом с горами. Лошади паслись или отдыхали в середине рощи, особого присмотра за ними не требовалось, поэтому мы вышли на опушку рощи и сели там.

На берегу, между нами и склоном долины, паслось несколько старых бизонов, а ниже, напротив устья Толсторога, расположилось большое стадо коров и телят, которое мы утром не хотели спугнуть. Картина была совершенно мирная, но мама была в очень подавленном настроении.

– Этой ночью мы пересечем реку, войдем в страну Ворон. О, сын мой, сын мой! На другом берегу, я боюсь, нам придет конец, – сказала она мне.

– Нелегко будет пересечь такую большую реку; может быть, в ней мы и найдем свой конец, – сказал я.

– Да, может и так. Но это лучше, чем быть убитыми Воронами, – ответила она.

И мы надолго замолчали.

От размышлений нас отвлекло появление волка, который вел себя довольно странно. Он пересек открытое место и вошел в рощу ниже того места, где сидели мы. Ветер дул вниз по долине, и мы ожидали, что он выбежит и побежит на равнину, учуяв наш запах. Но нет! Поняв, что мы близко, он остановился ненадолго, снова и снова обнюхивая воздух, а потом, виляя хвостом и оскалившись, пошел вверх и, остановившись в десяти шагах от нас, завилял хвостом еще быстрее и оскалился еще больше, и то подступал к нам, то отходил, словно желая сказать нам: "Я хочу подружиться с вами, но боюсь".

Я встал и сказал:

– Волк, хороший волк, иди сюда.

Я протянул руку, и он подошел ближе, оскалившись еще больше, но отпрянул, когда я попытался коснуться его головы. Я снова заговорил с ним, и, когда я приблизился к нему, он не отступил. Я осторожно коснулся его мохнатой головы, и он лизнул мою руку, а потом, поднявшись на задние лапы, положил передние мне на плечи и лизнул мое лицо. Я похлопал его, провел рукой ниже и обнаружил у него ошейник – ремешок из мягкой кожи, украшенный вышивкой из игл дикобраза. Мы рассмотрели его; такой работы мы раньше не видели. Мама очень испугалась.

– Хозяин этого ручного волка должен быть недалеко отсюда, – сказала она.

Я сел. Волк покружил вокруг, обнюхивая кусты и деревья, а потом сел рядом со мной и положил голову мне на колени. Зверь мне понравился; я хотел бы, чтобы он стал моим. Своих собак мы оставили у своих родичей, когда пустились в дальний путь на юг. Этот волк мог стать нашим сторожем, нашим тихим часовым; он не станет лаять, увидев или учуяв человека, но своим поведением предупредит нас о его приближении. Услышав собачий лай, он завоет, но волки всегда воют, что бы ни случилось – они так предупреждают друг друга о приближающейся опасности, о том, что найдена добыча – животное, умершее от ран, или завязшее в зыбучих песках на берегу реки, или о том, что нужно собраться, чтобы загнать стадо антилоп, или окружить и завалить одинокого старого бизона. А этот волк был самцом, но при этом добрым. Подобно людям, волки любят своих детей и заботятся о них, охотятся для них и приносят им мясо, пока те не вырастут достаточно для того, чтобы охотиться самостоятельно.

Солнце продолжало свой путь в синеве. В долине и по ее склонам бизоны и антилопы вели себя по-прежнему спокойно. Я больше и больше убеждался в том, что врагов поблизости нет, и что волк уже давно расстался с тем, кто растил и кормил его. Настало время будить отца, и, когда мы встали и пошли в рощу, волк шел за нами по пятам. Отец уже проснулся и сидел рядом с нашими седлами и тюками, куря трубку. Волк подозрительно посмотрел на него и стал ходить вокруг него кругами на приличном расстоянии, и я сказал, как этот зверь пришел к нам. Отец сказал, что, очевидно, этого волка вырастил мальчик – поэтому он не проявляет дружбы к нему или к маме. Он был рад, что я получил такое животное, которое очень могло мне пригодиться.

У нас еще оставалось много лосиного мяса от моей добычи; часть его мы поджарили, и большой кусок я дал волку, который с жадностью съел его и стал вилять хвостом, прося еще. Отец и мама стали протягивать ему кусочки из своих порций, но из их рук он ничего не брал.