– А вот шутить не стоит, – сказал дядя очень серьезно. – Это не тема для шуток. От внимательности и осторожности вас двоих зависят наши жизни и успех всего предприятия!

– Я не прав, – сказал Питамакан. – Вы верно сказали – наши обязанности очень серьезные. Если и произойдет какая-то неприятность, то это будет не по нашей вине.

Глава II

Враждебное племя оставляет следы

К тому времени, когда мы с Питамаканом закончили завтрак, охотники разбились на команды и стали таскать и пилить бревна, а мой дядя уже разметил к тому времени план форта, начертив его прямо на земле сразу за нашей баррикадой. Это он сделал, пока мы были на реке. Форт должен был иметь форму квадрата. Южную, западную и северную стороны должны были ограничивать стены дома – восемьдесят футов длиной, двадцать футов шириной и девять футов высотой. Крыша должна была быть из часто уложенных стропил, покрытых дерном. На юго-западном и северо-восточном углу должны были стоять башенки с амбразурами для пушки и ружей. С востока форт защищала стена с прочными воротами.

Оставив дядю за работой, мы с Питамаканом выкупали верховых лошадей и затем, оседлав двух из них, поехали на охоту. Мы могли, конечно, дойти до ближайшего леса и там подстрелить нескольких оленей или лосей, но нам сначала хотелось исследовать долину. На ней тут и там встречались небольшие рощи, между которыми росли ивы, а местами длинные участки были покрыт травой, подходившей местами к самому берегу.

Мы тщательно исследовали отпечатавшиеся в пыли пыльные следы дичи и каждый наносной островок и илистые берега реки в поисках присутствия людей, но не нашли ни одного следа от мокасина. Это, однако, не говорило о том, что военные отряды совсем недавно не проходили вверх или вниз по долине. Вместо того, чтобы следовать вдоль речного русла, они могли двигаться по восточному краю долины, откуда на всю долину открывался хороший обзор.

Тем утром я не особенно был расположен охотиться, потому что думал о задаче, которую на нас возложил дядя.

– Почти-брат, – сказал я ему, остановив лошадь, – груз, который Далекий Гром возложил на наши плечи, слишком тяжел для нас. Посмотри на эту страну: эти леса и рощи, на запад уходит большая равнина с кустарниками и поросшими соснами оврагами, реки с заросшими берегами. Мы не сможем за всем этим уследить. У нас нет глаз богов, чтобы видеть сквозь деревья и кусты и знать, что скрыто в них. Мы можем охранять это направление, а тем временем военный отряд подойдет с устья реки и нападет на лесорубов или захватит нашу баррикаду, а мы ничего не будем сделать, пока не услышим выстрелы и крики!

– То, что ты говоришь – истина! – воскликнул Питамакан. – Но ты хорошо знаешь, что Далекий Гром – мудрый вождь. Он не ожидает, что мы сделаем невозможное; его серьезный разговор должен был только заставить нас вести себя так осторожно, как это возможно. Но хватит об этом, мы напрасно теряем время. Мы должны добыть мясо к трапезе в середине дня!

– Хорошо, идем, – ответил я, – но я все же волнуюсь. Когда мы вернемся в лагерь, я поговорю с Далеким Громом.

Невдалеке впереди нас стадо в сотню или побольше бизонов спускалось к воде с голого увала. Под прикрытием кустов мы подобрались к тому месту, где они должна были оказаться у воды, и стали ждать. Бизоны хотели пить. Впереди стада была большая корова, она все ускоряла ход и наконец, учуяв запах воды, побежала галопом. Стадо с грохотом помчалось за ней, гремя копытами и поднимая облако легкой пыли.

Мы позволили нашим нетерпеливым лошадям идти, и, когда до бизонов было приблизительно пятьдесят ярдов, Питамакан подстрелил старую корову-вожака, а я – жирного быка-двухлетку; довольно скромный результат!

Вытянув свой шестизарядник, я развернул лошадь к другому двухлетке и прицелился в него, но он вдруг резко скакнул и оказался у меня за спиной. Моя лошадь тоже развернулась, так резко, что едва меня не скинула. Во рту у нее были удила, но я ее не контролировал. Она, видно, сама за меня решила, что этот бык от нас не уйдет. Так и случилось. Я догнал этого быка через несколько сотен ярдов, но оторвался от остального стада. Далеко на равнине Питамакан был все еще среди бегущего стада. Я видел, что он дважды выстрелил, а потом тоже остановился. Всего мы подстрелили шесть прекрасных животных – этого было достаточно для всего лагеря на несколько дней. Мы добили их и разделали на куски, которые можно было легко погрузить в фургон, который приедет за мясом, и, погрузив на лошадей несколько кусков ребер себе на обед, поехали обратно.

Стало очень жарко, поэтому мы держались в тени деревьев, росших по берегу реки, и скоро оказались в большой роще в устье реки. Мы слышали непрерывный стук топоров и то и дело треск падающего на землю большого хлопкового дерева. Я сказал Питамакану, что люди работают, как бобры, и он рассмеялся. Ему такое сравнение было незнакомо.

Здесь был плотный подлесок, большая часть которого была выше наших голов, и он был прорезан только извилистыми звериными тропками. Мы пошли по той, которая казалась самой прямой, и были уже рядом с лесорубами, потому что могли слушать их разговоры, но из-за густых зарослей никого не видели. Внезапно прямо перед нами прозвучал выстрел, и в ответ Питамакан приложил к плечу свое ружье и тоже выстрелил во что-то, что я с трудом мог рассмотреть сквозь большой куст шиповника.

– Это враги! Моя лошадь ранена! Тревога!

Одновременно мы услышали пронзительный вопль боли и страха, хорошо знакомый нам голос Луи, который так сожалел о роспуске компании и потере обещанной ему пенсии.

– Помочь! Помочь! В меня стреляй! Я помирай! Помочь, месье! Фраг, он пришел, его тысчи!

Я просек ситуацию сразу и, боясь, что другие лесорубы примут нас за врагов, о которых говорил Питамакан, закричал:

– Не стреляйте! Это мы!

Я вышел из густых зарослей, чтобы увидеть толпу лесорубов, окруживших Луи, который продолжал взывать о помощи.

– Что тут происходит? – крикнул дядя, подъехавший к лесорубам.

– Я застрелен! Меня стрелять, я умирать! – кричал Луи.

– Он принял нас за врагов. Он выстрелил в Питамакана и был подстрелен сам, – объяснил я.

– Позвольте нам увидеть рану, – потребовал дядя.

– Бесполезно! Я умираю!

– Уложите его, уложите! Мы еще увидим, как ужасно он ранен! – приказал дядя, и Луи опустился на землю.

– Ха! Так я и думал! Только царапина от пули! Встаньте, вы просто сумасшедший идиот! Вставайте! Идите к реке и умойтесь, а потом вернитесь и продолжайте работать! – с отвращением сказал дядя.

– Где его ружье? – спросил кто-то.

– Лежит там же, где он его уронил, – предположил я; действительно, там оно и лежало.

– Ну что же, можно сказать, что это просто чудо! – воскликнул охотник-американец по прозвищу Джо Иллинойс, которого так прозвали за то, что он все врем восхищался красотой этого штата. Насколько я знаю, это первый раз, когда Луи промахнулся по тому, кого собрался убить!

Мужчины снова принялись за работу, а дядя пошел в лагерь вместе с нами. Мы взяли бизоньи ребра и привязали лошадей. Питамакан смазал рану лошади нутряным жиром. Тогда я сказал дяде, что думаю, что мы скорее всего не сможем предупредить людей о внезапном нападении врага.

– Вы сделаете, что сможете, и это все, что я вас прошу, – ответил он. – С этой минуты один из работников будет стоять на страже, пока остальные работают. Меня это тоже касается. Вы добыли мясо? Возьмите людей и фургон и привезите.

Мы доставили мясо в лагерь к двум часам; после этого дядя посоветовал нам отправиться продолжить исследовать окрестности. Поскольку скакун Питамакана на некоторое время вышел из строя, я позволил ему взять мою ис-спай-у. Разумеется, можно было бы взять лошадь у кого-нибудь из работников, но я не хотел доверять наши жизни этим медленным животным в случае внезапного столкновения с военным отрядом.

Ис-спай-у был лошадью с историей. Четыре лета назад, весной 1861 года, военный отряд из семи пикуни во главе с Одним Рогом, известным воином и шаманом, пошел на юг в набег, объявив о намерении не возвращаться, пока они не проникнут далеко в землю, где всегда лето, и не приведут украденных у испанцев прекрасных лошадей. Это означало путешествие на юг на пятнадцать сотен миль и отсутствие по меньшей мере в течение года. Они специально решили идти пешком, потому что это давало им возможность пройти этот долгий путь, не будучи обнаруженными врагом.

Пятьдесят – да что там, сто воинов просили Одного Рога позволить им присоединиться к его отряду, но он видел сон, в котором Семеро, как называли индейцы созвездие Большой Медведицы, явились ему и сказали, как он должен поступать, поэтому он взял с собой только шестерых спутников. Каждый из них был воином, известным своей храбростью и умом.

Лето прошло, прошла и зима. Один Рог и его отряд должны были возвратиться в месяце Выросших Листьев, но они не пришли. Настал месяц Зрелых Ягод, но их все не было, и некоторые стали говорить, что их кости, без сомнения, белеют где-то на южных равнинах, где не растет трава. Однако, вопреки всему продолжая надеяться, старый шаман каждый день на закате молился о них, и все люди молились вместе с ним.

Именно в месяце Падающих Листьев – октябре – мы в форте Бентон заметили одинокого всадника, переходящего вброд реку, и задались вопросом – кто это мог быть. Потом мы узнали Одного Рога. Он приблизился к воротам, мрачно произнеся много раз имена своих шестерых товарищей, и мы поняли, что все они были мертвы, и женщины устроили великий плач, оплакивая их. Когда он медленно вошел в зал, мы подумали, что никогда не видели человека, столь исхудалого и истощенного; это был скелет, обтянутый сморщенной кожей, и его грудь была перетянута перевязью из того, что прежде было гетрами из бизоньей шкуры.

Мы были столь поражены его измученным видом, что сразу не обратили внимания на лошадь, на которой он приехал, но когда он соскользнул с нее прямо в протянутые руки плачущих женщин, Антуан, конюх, который должен был ее увести, воскликнул:

– Смотреть, друзи, этот лошадь так красиво!

Мы тоже вскрикнули от восторга: черная шерсть лошади блестела, она была в отличном состоянии, стройная, мощного сложения, нежная и гордая.

– Чистокровная, если такие есть! – сказал дядя, стоявший около меня. – Бесспорно андалузской породы!

Цисцаки привела Одного Рога в нашу комнату и усадила его на кушетку. Она дала ему немного горячего супа, стоявшего в очаге, но он смог проглотить только несколько глотков. Дядя срезал перевязь с его груди, открыв рваную рану в несколько дюймов длиной, частично зажившую, но с другого конца гноящуюся и имевшую ужасный вид.

– Сначала она зажила, потом снова стало плохо, – прошептал Один Рог.

Дядя покачал головой.

– Началась гангрена, и я боюсь, что надежды нет, – сказал он по-английски мне и Цисцаки.

Потом он тщательно промыл рану, положил на нее лекарство и наложил чистую повязку.

Когда вечером раненый проснулся, дядя попросил его рассказать нам о его приключениях в долгом походе на юг.

Мы думали, что он никогда не ответит, так долго он смотрел на крышу; но наконец он сказал, так тихо, что нам пришлось напрячься, чтобы услышать его:

– Далекий Гром и Цисцаки! Моих слов будет мало. Мы пошли далеко в страну испанских белых и наткнулись на лагерь людей равнин, и в их табунах хороших лошадей я увидел лошадь, на которой сегодня приехал сюда. Мы совершили набег на этот лагерь и взяли много лошадей, среди них черный ис-спай-у, как я его назвал. Мы ушли от того лагеря в безопасное место. Но тогда – о, мои друзья! Из-за моей ошибки погибли мои товарищи. Я очень торопился вернуться сюда. Я пренебрег предупреждениями, полученными во сне. Я рискнул. Я повел своих людей через труднопроходимую страну днем, хотя идти нужно было ночью. Нас заметили враги, а мы их не заметили. Они устроили нам засаду и внезапно напали на нас. Мои товарищи храбро сражались и многих убили, но и сами были убиты. Я был ранен, но благодаря этой черной лошади смог убежать. Она такая быстрая, что ни один враг не смог меня догнать. Сначала моя рана была очень плоха; потом она зажила, и мужество вернулось ко мне. Я сказал себе, что вернусь в эту южную страну со всеми воинами пикуни и отомщу за смерть своих товарищей. Потом рана снова стала хуже. Далекий Гром, моя рана убьет меня. Нет, не отрицай этого; ты знаешь это не хуже меня. С нашей первой встречи мы были друзьями. Ты хорошо ко мне относился. Теперь мы расходимся. Этой ночью я пойду по длинной тропе в Песчаные Холмы. Я оставляю тебе черную лошадь. Ты должен обещать мне всегда заботиться о ней. Ты обещаешь? Хорошо. На севере, юге, востоке и западе это самая быстрая, самая неутомимая лошадь на всех равнинах. Я знаю, что ты будешь ей хорошим хозяином. Я не могу больше говорить.

И больше он не произнес ни слова. Скоро он потерял сознание и еще до полуночи скончался.

Надо сказать, что дядя Уэсли был большим спортсменом и любил больше всего на свете гнаться за бизонами, сидя на хорошей лошади, держа в руке лук и с полным стрел колчаном за спиной.

– Вы можете охотиться с ружьем или шестизарядником, – говорил он, – но для меня лук – это то что надо. Пока вы тратите время, перезаряжая ружье, я буду пускать стрелы в хороших, жирных коров!

Спустя несколько месяцев после смерти Одного Рога стадо бизонов бродило по верхней части долины, что дало ему возможность в деле испытать ис-спай-у. Разнеслась весть о том, что дядя собирается охотиться на бизонов, и когда он выехал из форта, все, кто имел лошадь или мог ее одолжить, последовали за ним. Я не буду описывать подробностей этой охоты, но, когда она закончилась, на равнине лежали двадцать семь бизонов с торчащими в них стрелами дяди! Насколько мне известно, это был лучший результат из всех на всем Северо-Западе, и этот успех был обеспечен в большей степени быстротой и выучкой ис-спай-у, нежели умению дяди владеть луком. Репутация черной лошади была подтверждена. После посещения нас индейцами кутенаи весть об этом распространилась по всем племенам на западе – калиспелс, нез-персе и Змеям. Когда в форт приходили торговать отряды черноногих, первая просьба вождей и воинов была показать им это замечательное животное.

Со временем известие об этом замечательном животном благодаря нашим охотникам разнеслась по всем фортам, стоявшим на реке, и так о нем узнали и другие племена – сиу, ассинибойны, Вороны, кри и янктоны. Представители всех племен, бывших в мире с черноногими, приходили в форт и делали невероятные предложения, чтобы получить это животное. С риском для жизни несколько Змей привели табун в сто десять лошадей, чтобы обменять его на черного скакуна. Вождь янктонов, которые торговали в основном с компанией Гудзонова Залива через факторию в Ассинибойне, прислал нам предложение обменять скакуна на двести лошадей. Дядин ответ всем потенциальным покупателям был один – вороной не продается. Скоро мы узнали, что многие воины из враждебных черноногим племен поклялись так или иначе завладеть этой лошадью. В течение года было сделано три отчаянные попытки украсть лошадь прямо из форта, и последние конокрады, трое ассинибойнов, заплатили жизнью за эту попытку.

Вечером накануне нашего отъезда из форта Бентон Джордж Стилл просил дядю, чтобы тот поручил ис-спай-у его заботам.

– Вы знаете, как слетаются мухи на бочонок с патокой. Так же слетятся к вам все враги, если узнают, что скакун у вас. Будьте благоразумны, Уэсли, и оставьте его здесь, пока ваш форт не будет построен.

– Джордж, я знаю, что вы желаете, чтобы все было как лучше, – ответил дядя, – но, согласитесь, вы слишком беспечны! Вы его непременно испортите. Ис-спай-у пойдет со мной.

Несколько недовольный этим разговором, Стилл пожал плечами и отвернулся, не сказав ни слова. Дядя был прав, не позволяя ему пользоваться конем: Стилл был самым неумелым охотником на бизонов и самым плохим наездником во всей стране.

Теперь вы можете представить себе мою гордость и счастье, когда я впервые сел на ис-спай-у. Он застоялся, и я отпустил поводья.

– Ну что, почти-брат, – сказал я Питамакану, – мы продолжаем изучать местность. Куда пойдем?

– Сначала туда, прямо к началу оврагов, оттуда хороший обзор вверх и вниз по большой реке и на северные равнины, – ответил он.

Мы миновали рощу, в которой работали наши люди, пересекли реку Устричных Раковин и начали крутой подъем по звериной тропе, что давало нам некоторую гарантию того, что мы не заблудимся в лабиринте бесчисленных оврагов. Пройдя две трети пути к верховьям оврагов, мы попали в заросли виргинской сосны и можжевельника, возвышавшиеся на локоть над нашими головами, где скрывалось множество оленей; мы даже видели нескольких прекрасных лосей, скрывавшихся при нашем приближении. Через час мы достигли верхней точки и там в густой чаще нашли походную хижину, которая была поставлена там не более трех дней назад. По ее размерам и некоторым признаками нам стало ясно, что там переночевал отряд в пятнадцать-двадцать человек, а по бисерной вышивке на оказавшихся в очаге обгорелых мокасинах мы поняли, что это были ассинибойны. Обследовав окружающую местность, мы нашли их следы на вулканическом пепле, который покрывал здешнюю пустыню. Они ушли на юг, и я сказал Питамакану, что они тем же путем будут возвращаться из набега против Ворон или другого племени и, несомненно, обнаружат наш лагерь.

– А чего еще ждать? Я не удивлюсь, если окажется, что другие враги уже нас обнаружили, – ответил он.

Понаблюдав некоторое время за долиной Миссури и великими равнинами к северу от нее, мы пошли на юг мимо вершин оврагов и примерно час в хорошем темпе двигались по волнистой равнине. Потом мы повернули на запад в долину реки Устричных Раковин и увидели пересекающую ее поросшую редкими деревьями долину маленькой реки, текущей со склонов Мокасиновых гор, восточный конец которых, Черный Холм, был совсем недалеко от нас. Я читал дневники Льюиса и Кларка много раз, и помню, что этот ручей описан как маленький и иногда пересыхающий.

Солнце уже приближалось к горизонту, когда мы вошли в маленькую рощу в месте, где сливались два ручья, и там, на пыльной звериной тропе, нашли следы мужских мокасин – они принадлежали, несомненно, военному отряду, идущему на север. Мы не могли определить, как недавно они прошли, но спустившись по тропе к берегу реки, мы увидели место, где они сидели, чтобы снять гетры и мокасины, и нашли в грязи на берегу ручья следы их босых ног. В нескольких из них еще стояла грязная вода, в других грязь осела.