"Как скажешь," – ответил мой отец, или, точнее, его тень. Он добыл перья и шкурки и сделал головной убор, но волку он не понравился; он унес его и переделал, и пел все время, пока скреплял между собой все его части. И, когда ему понравилось то, что он сделал, он одел убор на отца и стал ходить вокруг него, смотрел на него со всех сторон и продолжал петь, и наконец сказал: "Вот теперь все так, как я хочу. Это спасет от врагов тебя и всех твоих друзей и родственников, которым ты его одолжишь. И не забудь песню, которую я пел, пока делал этот убор, и которую ты должен петь перед лицом опасности, когда наденешь этот убор. Само владение этим убором, пока он будет рядом с тобой, в твоем вигваме, с тобой или на твоей лошади во время путешествий, защитит тебя от врагов. Вот! Я помог тебе и теперь ухожу."
Тень моего отца вернулась в тело. Он проснулся и подумал об этом удивительном видении, разбудил мою мать и рассказал ей об этом, и она очень обрадовалась. "О муж мой! Солнце такое доброе! Оно любит тебя, оно послало своего сына, Вождя Волка, чтобы дать тебе единственную вещь, которая нужна тебе, чтобы ты стал воином нашего племени. Немедленно сделай такой головной убор, потому что я не хочу больше бояться за тебя, пока ты охотишься или ставишь капканы," – сказала она.
Мой отец сделал головной убор – точно такой, как в своем видении, и повторял песню снова и вновь, пока не был окончательно уверен в том, что больше ее не забудет. Этот головной убор он носил в раскрашенном и расшитом цилиндре из сыромятной кожи, который сам и сделал, и, как Вождь Волк ему и обещал, он помогал ему много раз, когда его жизнь была в опасности. Несколько раз он давал его моему деду, Одинокому Ходоку, и моему дяде, которого звали Три Солнца, и те носили его во время набегов на вражеские племена, и всегда им сопутствовал большой успех. Когда он состарился, то передал его Трем Солнцам. Теперь этот убор лежит в могиле Трех Солнц, которая находится ниже по реке Двух Талисманов от его собственной.
– Я хорошо помню этот убор: это был сильный защитник, – сказал старый Белая Трава.
– Твой отец, Поднимающийся Волк, был рожден в вере Черных Накидок, – заметил я. – Он верил в то, что эта вера истинная, но все же искренне следовал вере пикуни.
– Да. И почему не должен он был так поступать? Почему он не должен был почитать Солнце? Оно на виду, каждый день путешествует в синеве, дает нам тепло и заставляет расти траву и все остальное. Мы знаем, что оно живое, и от нашего далекого предка, Лица Со Шрамом, который посетил его в его жилище на далеком острове, мы узнали, как нам жить и что делать, чтобы оно было довольно. Да, мой отец искренне верил в его силу, в его доброту к нам, его детям, и все меньше и меньше следовал вере Черных Накидок, пока, наконец, совсем от нее не отвернулся.
– И ты, Апикуни, тоже не следуешь вере белых. Не так ли, шурин? – спросил меня Мальчик-Вождь.
– Мы вместе были в священных хижинах, и ты выдел, как я со всеми делил священный язык, – ответил я.
– Да! Так и есть! Он нашей веры! Он пришел к нам почти мальчиком, он рос среди нас, он стал истинным последователем веры в Солнце! – воскликнул старый Белая Трава, и все остальные, сидевшие в кружке, одобрительно что-то пробормотали.
Я ничего не сказал. Я ни во что не верил за пределами этой жизни. Но должен совершенно искренне сказать, что участие в религиозных обрядах и церемониях пикуни не раз наполняло слезами мои глаза. Ни один из белых проповедников, которых я слышал, а слышал я многих, и среди них очень известных, не вели службу так искренне, с такими чувствами, как жрецы Солнца пикуни.
– Но ведь не только один лишь головной убор защищал моего отца и мать вместе с их детьми во время странствований по этим горам, – продолжал Тяжелые Глаза. – Когда мне было семь или восемь лет, мы оставили большой лагерь пикуни ниже по Медвежьей реке и поднялись сюда, чтобы ставить капканы на бобров. Было уже поздно, когда мы пересекли протоку из озера и, пока мы ставили вигвам в роще хлопковых деревьев. настал вечер. Уже в сумерках мы с сестрами стали собирать хворост для костра, а мой брат, Маленький Волк, собрал всех наших лошадей и погнал их выше на склон хребта, где они должны были пастись всю ночь. Он отошел совсем немного, когда справа от него раздался выстрел, и пуля попала в осину прямо перед ним. Он прыжком укрылся за деревом, крича нам: "Поднимающийся Волк! Тяжелые Глаза! Помогите! Враг стреляет в меня!"
– Это ошибка! Не бойтесь нас! Мы подумали, что вы кри! – крикнул нам стрелок на хорошем языке пикуни, и вышел к брату, он и еще много других людей, которые все показывали нам знак мира и кричали, что они наши друзья. Это был Белый Бобер, вождь кутенаи, и девять человек из его лагеря. Они обняли моего брата и вместе с ним вошли в наш вигвам, где их приветствовал мой отец.
– Мне плохо от того, что сделал, выстрелил в твоего сына, – сказал ему Белый Бобер. – Ведь я мог убить его! Мы пересекли ваш след в долине, ниже этого места, пошли по нему и вдалеке увидели вас: мы подумали, что вы – семья полукровок кри. Мы их не любим, как ты знаешь. Они не имеют права ходить здесь, в наших и ваших горах, охотиться тут и ставить капканы. Поэтому мы решили вначале забрать ваших лошадей, а потом всех вас убить. О, как я рад, что промахнулся!
– Не говори больше об этом Все хорошо. Входите в мой вигвам, ты и твои люди, и мы поедим и покурим, – ответил отец, и все приняли приглашение.
Мой отец быстро наполнил свою большую трубку и передал ее вождю, чтобы то ее зажег. Она пошла по кругу, началась беседа. Мы узнали, что кутенаи стоят на Средней Вилке у Двух Талисманов, далеко за горным перевалом. Отец сообщил гостям новости из лагеря пикуни, откуда мы пришли. Моя мать и сестры приготовили нам прекрасное угощение – жареные вяленые бизоньи языки, вяленые корни камасса и бизоньи ягоды11.
Ну, а после еды трубка снова пошла по кругу, и Белый Бобер сказал отцу:
– Поднимающийся Волк, ужасная ошибка, которую мы сделали, приняв вас за полукровок кри, может повториться в любое время, и ее могут сделать как мы, так и любое другое племя, обитающее в этих горах. Все они ваши друзья – Плоскоголовые, пенд д'орелли, стонис и даже живущие далеко на западе нез-персе. Все они хорошо знают тебя, знают твое имя, Поднимающийся Волк. Сейчас я хочу дать тебе совет, что нужно тебе сделать для того, чтобы мы или они не ошиблись больше, приняв тебя за врага, и я думаю, тебе нетрудно будет это сделать. Сделать нужно вот что: на тропинках, ведущих к твоему лагерю, и в нескольких местах вокруг него нужно оставить метки, по которым тот, кто подойдет к лагерю, сможет узнать, кто ты такой. Это сделать просто: нужно только содрать с деревьев полоски коры и на белой древесине нарисовать изображение человека, а над ним – изображение волка на задних лапах.
– Как ты мудр, друг мой! И как глуп я, что сам не подумал об этом! За все, что вы для меня сделали, я подарю тебе лошадь – серую трехлетку из моего табуна. Возьми ее и отведи в свой лагерь, когда захочешь, – сказал мой отец.
На следующее утро отец содрал кору с деревьев вдоль тропы, ведущей к нашему лагерю, и с нескольких деревьев вокруг него, и на белой поверхности черной краской нарисовал знаки, обозначавшие его имя – человека и поднимающегося волка. И после этого он делал то же самое вокруг других наших лагерей, и это не раз спасало нас от нападения военных отрядов дружественных нам племен, живущих в горах или к западу от них. Когда мы с братом выросли, то сами рисовали для него эти знаки. Я рисовал лучше, и брат из-за этого злился. Хоть я и калека, карандаш все же держать могу. Дай мне один и лист бумаги, и я прямо сейчас нарисую тебе знак имени, и ты поместишь его в свою толстую книгу для белых людей.
Я дал ему, что он просил, и через несколько минут он сделал эскиз. Позднее мой сын срисовал его чернилами, так что его можно было сфотографировать для этой книги.
Сделанное Тяжелыми Глазами изображение имени его отца (Поднимающегося Волка)
ГЛАВА 4.
Поднимающийся Волк и его дети сражаются с ассинибойнами на озере Святой Марии.
Наши охотники вернулись в полдень, их лошади сгибались под грузом жирного лосиного мяса. Старый Белая Трава сопровождал процессию – его руки были покрыты запекшейся кровью.
– Я это сделал! – крикнул он нам. – Я помог разделать этих животных, и эта молодая женщина, убившая лосей, отдала мне шкуру одного из них, и оба языка. А теперь помогите мне слезть с лошади. Мы осторожно помогли ему слезть, и он проковылял через лагерь к своему вигваму, напевая песню радости. Все мы с улыбкой смотрели на то, как Вороньи Перья и мой сын расстелили на земле две лосиные шкуры и выложили на них мясо, а потом разделили его по вигвамам. Все женщины сразу забрали свои доли и понесли их к себе. Я увидел, как Сайо'пекина побежала к реке с охапкой покрытых белым жиром кишок, и понял, что это значит: у нас будет угощение из исапуот'систс (тушеной требухи). Мой рот при мысли об этом наполнился слюной. Между прочим, в давние времена пикуни называли племя Ворон исапуот'систс (искаженное исапуо), потому что те очень любили это кушанье.
Я смотрел, как Сайо'пекина промывает раз за разом несколько ярдов кишок, и пошел за ней, когда она понесла их в свой вигвам и положила в сковороду. В другой сковороде она порезала несколько фунтов лосиной вырезки на мелкие кусочки и набила ими кишки, вывернув их наизнанку, и, наконец, завязав концы кишок жилкой. Свернув их в спираль, она положила их на горячие угли костра и хорошо обжарила, переворачивая с помощью двух палочек, а потом переложила в котелок с кипящей водой и продержала там несколько минут. Наконец она выложила их на сковородку, порезала на кусочки и протянула нам. Мы ели и хотели, чтобы этой еды было больше. В процессе готовки из мяса выделялся сок, который смешивался с белым жиром, который покрывал кишки и теперь был внутри. Это был самый лучший способ приготовить мясо. Я хорошо помню, как наш друг, доктор Джордж Берд Гриннел рассказывал нам, что в давние времена, когда он был на озере Святой Марии, мы угощали его исапуот'систсом, который приготовил Хвостовые Перья Перешедший Холм. Он сказал тогда:
– Апикуни, если ты откроешь ресторан в Нью-Йорке и будешь готовить там только это блюдо (вместе с бутербродами и кофе), то тебя ждет большой успех. Все эпикурейцы города будут приходить к тебе, чтобы отведать исапуот'систс.
– Городская жизнь не для меня. Лучше я буду нищим здесь, чем миллионером в Нью-Йорке, – ответил я.
Во всех вигвамах нашего маленького лагеря старые друзья наслаждались едой – исапуот'систсом, жареной печенкой, рубцом и лучшими кусками жирного лосиного мяса, а потом, набив желудки, мы уселись на удобные лежанки. Потом женщины отправились на хребет, чтобы набрать ягод ирги, а мы, мужчины, собрались на берегу озера, чтобы покурить и поговорить.
– Однажды с моим отцом случилось странное происшествие – здесь, прямо за этим хребтом, на самом южном маленьком притоке реки Обрывистых Берегов, – сказал Тяжелый Глаза.
– Мы стояли лагерем прямо здесь, и однажды утром отец пошел ставить капканы на бобров вдоль речки. Пока он ставил последний из них, то увидел лося, вышедшего на другой берег бобрового пруда, выстрелил и убил его. Потом он сел на лошадь, пересек реку там, где она вливалась в пруд, спустился к лосю, освежевал его и разделал. Мясо было достаточно жирное для этого времени лета – месяца Зрелых Ягод, так что он взял его столько, сколько смог погрузить на лошадь, и отправился в лагерь, ведя лошадь в поводу. Он перепрыгнул узкую протоку, вытекавшую из пруда, но лошадь уперлась и не пошла за ним. Он хлестал ее веревкой, отчего лошадь сильно разозлилась – она трясла головой, ржала и брыкалась. Теперь разозлился сам отец – он стал ругать лошадь, называть ее плохой бесполезной скотиной. Может быть, лошадь его поняла – она издала длинное ржание, словно говоря: "Я покажу тебе, какая я бесполезная" и длинным прыжком скакнула через протоку. Но в момент прыжка мягкая почва берега под ней провалилась, и она упала на спину, оказавшись в воде и мягкой гряди, покрывавшей дно протоки, и так лежала, молотя ногами по воздуху, не в силах подняться на ноги. Отец продолжал стегать ее, но это было бесполезно, и скоро она затихла.
– Ты ленивая тварь, стоишь меньше чем ничто, и даже не пытаешься подняться! Ну так лежи тут и подыхай, – сказал ей отец, очень рассерженный, а сам присел рядом, чтобы отдохнуть, и, будучи очень усталым, почти сразу уснул.
Друзья мои, пока он спал, ему было послано видение: к нему прилетела колибри и сказала:
– Я вижу, что у тебя неприятности, но не отчаивайся; я помогу тебе. Просто встань и снова потяни повод, и все у тебя будет хорошо.
Отец проснулся, вскочил и снова потянул веревку, и тут лошадь с трудом наполовину повернулась, уперлась передними ногами о берег, приподняла зад и повернулась на живот, поднялась и вышла на берег. Отец был более чем удивлен – он не мог понять, как колибри могла заставить лошадь повернуться и выбраться из этой грязи. Но она была здесь, стояла на земле с опущенной головой, дрожала, грязь и вода стекали с тюка с мясом, которое теперь пришло в полную негодность, потому что песок с него смыть полностью невозможно, как ни старайся. Поэтому он сгрузил его там же и оставил волкам, а сам нашел место, где дно протоки было твердым, вернулся к лосиной туше и нагрузил лошадь оставшимся мясом. Когда он вернулся к нам, давно стемнело, и он рассказал нам о своем странном видении. Как же смогла эта маленькая птичка, самая маленькая из всех, поднять лошадь из грязи!
– Ах! Это действительно странно и удивительно! – воскликнул Курчавый Медведь.
– А по мне, так ничего странного нет, – сказал Белая Трава. – Солнце дает нашим братьям, зверям и птицам, силу помогать нам, и дает ее достаточно и маленькой колибри, и самым большим из наших помощников, например таким как настоящий медведь.
– Да, конечно. Все это делает Солнце, – сказал Курчавый Медведь, и все остальные знаками выразили свое согласие.
– Скажи, Тяжелый Глаза, – спросил Белая Собака, – хотя у твоего отца и были сильные священные помощники, волк и колибри, все же он и вы, его дети, не всегда могли избежать нападения врагов?
– Да, мы не однажды сражались с ними. Самое тяжелое сражение с ними было на береги нижнего из озер Святой Марии, – ответил Тяжелые глаза.
– Мы зимовали в форте Бентон, где мой отец был охотником, а я помогал ему. Работа была нетрудной – отъехав недалеко от форта, можно было встретить стадо бизонов, погнаться за ними на наших быстрых скакунах, убить сколько нужно, освежевать и разделать, а потом приезжали наши работники с вьючными лошадьми и фургонами, которые отвозили в форт мясо и шкуры. Иногда вместо того, чтобы охотиться на бизонов, мы ради разнообразия должны были добыть на равнинах несколько антилоп, а то и дойти до реки Тетон, или пересечь реку (Миссури) и подняться до отмели Шонкин, чтобы там добыть несколько оленей или лосей.
Когда настала весна, отец заволновался и часто стал говорить мне:
– Жить тут, в этих глиняных стенах, мне надоело. Мне воздуха не хватает. Я хочу вернуться в горы, поставить там лагерь и ставить капканы на бобров.
– Да, конечно, – сказал я наконец. – Я вижу, что ты не будешь счастлив, пока не уйдешь отсюда, так попроси агента освободить нас от службы на компанию.
Мой отец пошел к нему, Большому Ножу (Джеймсу Доусону), очень доброму человеку и большому начальнику, и попросил его отпустить нас.
– Но ведь ты, Поднимающийся Волк, и твой сын, Тяжелые Глаза, нанялись ко мне на три зимы и три лета, и оба подписали об этом бумагу, – сказал тот.
– Я знаю, что это так, вождь, но большие горы зовут меня; я хочу пойти туда и там поставить свой лагерь, я задыхаюсь здесь, в этих стенах из сухой грязи.
– Да, я знаю, что ты чувствуешь. Я чувствую то же самое. Я тоже хотел бы пойти в горы, бродить по ним, жить в вигваме. Ладно, я отпускаю тебя и твоего сына на все лето, до месяца Падающих Листьев, но ты должен пообещать, что продашь мне все добытые вами бобровые шкуры, а не понесешь их к северным торговцам на Большую Северную реку (Саскачеван).
Отец с этим согласился, и на следующий день мы оставили форт, ведя с собой два фургона и тридцать верховых лошадей. Нас было: отец с матерью, моя сестра Лиззи, вдова, и трое ее маленьких детей, моя женщина и я сам. Я взял ее за два месяца до этого, и мы не успели достаточно хорошо друг друга узнать.
От форта мы отправились прямо к озеру Святой Марии, любимому месту охоты моего отца. По пути мы остановились на опушке соснового леса на Северной Вилке Маленькой реки (Молочная река), и там у отца было плохое видение: он увидел большую змею. Он проснулся, разбудил нас и рассказал об этом, и сказал, что мы должны быть очень осторожны, потому что большая змея предвещает большую опасность, которая поджидает нас. Мы знали, что это так. На следующее утро, когда мы отправились дальше, я велел моей сестре Лиззи управлять моим фургоном, моя женщина сопровождала наш табун, а я был впереди, внимательно высматривая врагов, но ничего не видел – ничего, что бы меня встревожило в тот день.
После полудня мы пересекли протоку. у нижнего из озер Святой Марии и встали лагерем у узкой полоски леса у нижней части озера, где часто прежде останавливались и несколько раз зимовали. Мы тогда не называли эти озера именами, которые дали им белые; мы просто называли их Внутренними озерами, как их всегда называли пикуни. Несколько лет спустя мой отец вместе с Черными Накидками поставил на берегу нижнего озера большой крест и назвал два озера именем святой женщины Черных Накидок, которая, как они говорили, родила сына, хотя мужчины у нее не было…
– Еще одна большая ложь Черных Накидок, – пробурчал Вождь Воронов.
– Да! – воскликнули остальные.
– Конечно, ложь, – продолжил Тяжелые Глаза. – Но тем самым днем, когда мы поставили лагерь и ужинали, мой отец сказал то, что я никогда не забуду:
– Мать, дети мои, – сказал он, когда набил трубку и удобно уселся, чтобы покурить, – эти озера и горы вокруг них – самое прекрасное место в нашей стране. Они так прекрасны, так удивительны, что я уверен в том, что белые однажды захватят их.
Моя мать улыбнулась.
– Иногда ты словно теряешь разум. Все, что нужно или будет нужно белым в этой стране – бобровые и другие меха, которые мы добываем для них, – сказала она. Но как же он оказался прав!
– Ай! Твой отец был наделен Солнцем великой силой, он мог предвидеть, что должно случится, – сказал старый Белая Трава.
– Так вот, – продолжал Тяжелые Глаза, – ночь прошла спокойно, настало утро, и после завтрака мы с отцом спустились к реке и поставили все четырнадцать капканов, поймали форель, а я добыл гуся.
Вождь Ворон
Белый Теленок, сын старого вождя Белого Теленка
После полудня, когда я отдыхал в своем вигваме, я внезапно почувствовал боль в спине. Она не проходила, и я знал, что это плохой знак – подтверждается видение моего отца. Я был
О проекте
О подписке