Следующее моё требование, безусловно, было наиболее строгим: в деревне, где я планировал остановиться, должны были проводиться исследования до 1971 года, когда началось внедрение двойных урожаев, – тем самым появлялась возможность выявить хотя бы основные изменения в локальной экономике. Этому условию соответствовали всего три или четыре деревни, и Седака была первой из них, где я побывал. Местный староста Хаджи Джаафар не только радушно отнёсся к идее поселить в своём селе чужую семью, но и после короткой беседы счёл возможным сдать мне часть большого дома Хаджи Кадира, чьи дети уже выросли и стали жить отдельно. Поскольку столь насущные вопросы были решены без затруднений, а впечатляющий закат и понимание того, что на южной стороне я всегда буду видеть внушительные красоты Гунун-Джерая (главной вершины Кедаха), рождали эйфорию, этого оказалось достаточно, чтобы принять решение в пользу Седаки безотлагательно^[208].

Богатые и бедные

Вопиющее неравенство, бывшее неотъемлемой особенностью экономической жизни в Седаке и до внедрения двойных урожаев, сохраняется и сегодня. Оно бросается в глаза в самых тривиальных визуальных свидетельствах: одежда, жильё, продукты питания, мебель, кухонное или сельскохозяйственное оборудование, наличие или отсутствие радиоприёмников, а в отдельных случаях и телевизоров. При ближайшем рассмотрении выясняется, что это неравенство порождается и поддерживается столь же вопиющим неравенством в распределении земельной собственности, размеров хозяйств, а следовательно, и доходов.

В 1978–1979 годах, когда я находился в Седаке, распределение доходов здесь было чрезвычайно непропорциональным. Несмотря на отсутствие сопоставимых данных на 1967 год, всё, что нам известно о распределении земель и размеров хозяйств, свидетельствует о присутствии неравенства как минимум в тех же масштабах. О текущей ситуации можно судить по Таблице 4.1, в которой приводятся суммы чистых доходов каждого домохозяйства в деревне, а также данные о рисовых землях, принадлежащих главам всех домохозяйств и эксплуатируемых ими, и их основных занятиях. Семьи в таблице расположены от самых бедных к самым богатым на основании дохода на одного члена домохозяйства. Обращение к этому списку может пойти на пользу, если у читателя возникнет необходимость в установлении доходов, статуса землепользования, основного источника поступлений домохозяйства, партийной принадлежности и прочих характеристик семей, которые будут постоянно упоминаться в дальнейшем тексте.

Таблица 4.1. Данные о домохозяйствах Седаки (по именам их глав), ранжированные от самых бедных до самых богатых в соответствии с ежегодным чистым доходом на одного человека

^а) Сведения о чистом доходе домохозяйств неизбежно содержат тот или иной компонент, точность которого не гарантирована. Поступления от выращивания риса – основная составляющая доходов большинства домохозяйств – могут быть рассчитаны с той или иной точностью. Однако калькуляция доходов от наемного труда и побочных работ несколько менее точна, хотя мною были предприняты усилия по двойной проверке таких цифр. Таким образом, показатели чистого дохода домохозяйств следует считать обоснованными приблизительными цифрами, почти во всех случаях рассчитанными с точностью в пределах 200–300 ринггитов. В связи с этим наличие безупречно точных данных может изменить порядок ранжирования лишь незначительно.

^б) В нескольких (а именно пяти) случаях домохозяйства владеют небольшими участками земли под сады или сбор каучука. Эти земли в таблице не учитываются, однако любые поступления от них включены в данные о доходах.

^в) В трех случаях политическая приверженность обозначена малайским словом пагар, означающим ограду. Это означает, что глава домохозяйства не связан ни с одной из партий (либо с обеими сразу), а в одном случае симпатии супругов принадлежали разным партиям. Партийные пристрастия, как правило, известны всем жителям деревни, а независимые оценки политической приверженности практически полностью совпадают с мнением селян.

При использовании стандартных государственных методик расчёта подушевых доходов, в рамках которых не проводится различий между детьми и взрослыми, в общей сложности 40 домохозяйств (54 %) Седаки оказались бы ниже официальной черты бедности, составляющей 572 ринггита на душу населения в год. В таблице используется менее строгая формула расчета доходов: малолетние дети в возрасте до шести лет принимаются всего за одну треть взрослого эквивалента, а дети от шести до двенадцати лет – за две трети. При таком подходе за чертой бедности оказываются 22 домохозяйства (30 %) семей Седаки – именно для них, а также ещё восьми-десяти семей с доходами чуть выше уровня бедности проблемы, связанные с приобретением продовольствия и предметов первой необходимости, принимают наиболее острую форму. Болезнь работающего взрослого, неурожай, сокращение доступных работ на сборе риса, повышение арендных платежей или отказ в сдаче земли в аренду для этих семей могут с лёгкостью обернуться катастрофой. Их доходы резко контрастируют с доходами 22 наиболее обеспеченных семей Седаки. Средний чистый годовой доход 22 беднейших семей составляет 2 291 ринггит, тогда как 22 богатейших домохозяйства получают в среднем 6 044 ринггита. Этот контраст становится ещё более выраженным, если рассматривать годовой доход на одного человека внутри каждого домохозяйства: в данном случае 22 самые богатые семьи получают почти в четыре раза больше (1 867 ринггитов), чем бедные домохозяйства (475 ринггитов).

Как и следовало ожидать, неравенство в доходах отражается в неравенстве гарантированного контроля над ключевым фактором производства – землей. 22 самым бедным семьям в Седаке в совокупности принадлежит всего 22,5 релонга земли – в среднем это даже меньше, чем один релонг (0,71 акра [0,29 гектара]) на семью. Если предположить, что домохозяйство занимается только рисоводством, то для получения доходов, соответствующих черте бедности, требуется не менее четырех релонгов. Учитывая это соотношение, можно утверждать, что беднейшие семьи Седаки не владеют и четвертью земли, необходимой для обеспечения их основных потребностей. Напротив, 22 самых богатых домохозяйства владеют в общей сложности более чем 142 релонгами, то есть на каждое из них в среднем приходится почти 6,5 релонга. Диспропорция в размерах хозяйств (включая арендуемую землю) на двух полюсах сельской социальной иерархии в действительности несколько меньше – но лишь потому, что многие более состоятельные семьи владеют достаточными участками земли, чтобы им не требовалось арендовать дополнительные площади под выращивание риса. Тем не менее самые бедные 22 семьи могут арендовать столько земли, что средний размер их хозяйств будет составлять лишь менее двух релонгов (точнее, 1,89 релонга), тогда как у самых богатых семей средний размер хозяйства составляет 7,25 релонга. Иными словами, на практике относительно состоятельным домохозяйствам удается дополнительно арендовать почти столько же рисовых земель, сколько и бедным семьям, хотя первые нуждаются в них гораздо меньше.

Если же взглянуть на представленные выше данные по земельной собственности с несколько иной точки зрения, то в них фактически обнаруживается куда более кричащая несправедливость. Если ненадолго вынести за скобки данные о доходах из Таблицы 4.1 и просто подсчитать домохозяйства, вообще не владеющие землей для выращивания риса, то в эту категорию попадут 30 семей (41 %)^[209]. Таким образом, почти половина деревни не обладает инструментами правового контроля над основным для рисоводства производственным активом. Если же обратиться к той половине (37 семей) домохозяйств Седаки, которые владеют наименьшим количеством земли, то окажется, что им принадлежит всего-то семь релонгов. Поскольку общая площадь рисовых земель, принадлежащих всем жителям деревни, составляет 235,5 релонга, перед нами возникает следующая картина: половина селян имеет в собственности менее чем 3 % рисовой земли, находящейся во владении местных. Напротив, десять крупнейших землевладельцев составляют лишь 14 % домохозяйств Седаки, но им принадлежит 133,75 релонга, или 47 % всех рисовых земель, которые находятся в собственности жителей деревни.

Чтобы оценить воздействие двойных урожаев и новых технологий, можно сравнить модель землевладения в 1979 году с ситуацией 1967 года. По сути дела, никаких изменений за последние 13 лет не произошло, то есть распределение земельной собственности, которое с самого начала было крайне неравномерным, осталось тем же самым. А если принять во внимание увеличение численности населения деревни с 56 до 74 домохозяйств, то даже незначительное повышение доли земли, принадлежащей обделенным этим ресурсом домохозяйствам, оказывается обманчивым. Например, к 1979 году безземельная половина деревни увеличилась на девять семей в сравнении 1967 годом – на их долю приходилось ничтожные 3 % рисовых земель. Несмотря на то, что доля безземельных домохозяйств несколько сократилась, сегодня в Седаке насчитывается больше не владеющих землями для выращивания риса семей (30), чем в 1967 году (27).

Соотношение между владением землей и доходами в этой экономической системе, основанной на выращивании одной культуры, очевидно. Лишь четыре из 22 самых богатых семей Седаки не имеют земли в собственности, и во всех четырех случаях эта аномалия объясняется различными сочетаниями малого размера семьи и заработной платы, получаемой из внешних источников, а прежде всего тем, что такие семьи арендуют рисовые земли (в среднем более восьми релонгов на одно домохозяйство). Напротив, отличительной особенностью той половины деревни, которая имеет самые низкие доходы, является отсутствие земли в собственности. Примерно 60 % этих бедных селян вообще не имеют земли, и только три семьи из этой группы владеют участками площадью более двух релонгов.

В ближайшем будущем распределение владения рисовыми землями внутри деревни едва ли заметно изменится. Получение более высоких и более стабильных урожаев в сочетании с традиционной неохотой малайцев расставаться с землей привели к выраженному замедлению процесса концентрации земли за счёт долгового обременения. Хаджи Кадир (№ 74 в Таблице 4.1), ныне являющийся крупнейшим землевладельцем в Седаке, за три десятилетия до 1970 года успел приобрести 25 релонгов у мелких землевладельцев с непосильными долгами в рамках восьми отдельных сделок. Сегодня он питает такой же ненасытный интерес к земле, как и прежде, однако с момента внедрения двойных урожаев ему не удалось прирастить к своим владениям ничего. Дело не только в том, что мелкие собственники, за землями которых мог бы охотиться Хаджи Кадир, реже оказываются в совершенно безвыходном положении. Есть и ещё одна причина: рынок аренды земли в настоящий момент настолько динамичен, что испытывающий трудности мелкий землевладелец способен легче разобраться со своими долгами, сразу сдавая свой участок в аренду на несколько сезонов (по схеме паджак) и при этом сохраняя за собой право собственности.

Таблица 4.2. Распределение собственности на рисовые земли в Седаке, 1967–1979 годы

Аналогичным образом выраженный рост цен на рисовые земли также исключил возможность восходящей мобильности для всех, кроме самых богатых. Такая мобильность за счёт покупки земли определённо не была распространённым явлением даже до перехода к двойным урожаям, однако пять жителей деревни, которым сейчас принадлежат участки площадью от трех до семи релонгов, сумели купить хотя бы часть этой земли. Но с 1970 года ни один мелкий землевладелец из этой категории не прирастил свои владения, и если для этой группы покупка земли фактически стала запретительной, то те, кто имеет в собственности менее трех релонгов – то есть большинство деревенских домохозяйств, – даже не рассматривают такую возможность.

После появления двойных урожаев купить или продать землю смогли только девять жителей Седаки. Модель этих сделок демонстрирует не только снижение темпов концентрации земель, но и тот факт, что даже данный процесс если и замедлился, то его направленность остаётся неизменной. Все без исключения покупатели являются состоятельными людьми, а продавцы преимущественно бедняки. Начиная с 1970 года четыре жителя Седаки приобрели в общей сложности 19,25 релонга земли, преимущественно за пределами деревни. Дауд, сын сельского старосты Хаджи Джаафара (№ 70), при помощи отца приобрел восемь релонгов, в том числе три у одного из односельчан. Нор (№ 68) купил 8,25 релонга также при помощи отца (живущего за пределами Седаки и уже владеющего более чем 50 релонгами), причем вся эта земля находится на некотором расстоянии от деревни. Амин (№ 73) на собственные сбережения приобрел 2,5 релонга местной земли у богатого землевладельца-хаджи в соседней унылой деревне. В совокупности три упомянутых домохозяйства выступают иллюстрацией того, какой именно класс деревенских жителей по-прежнему способен приумножать свои владения: указанные лица принадлежат к трём из шести самых богатых домохозяйств в Седаке. Единственным исключением выступает Фадзил (№ 42), купивший 2,5 релонга у другого жителя деревни, однако это исключение лишь подтверждает правило. Фадзил не входит в десятку самых богатых селян, однако ему принадлежит восемь релонгов земли, а его скромные текущие доходы лишь отражают тот факт, что ему пришлось сдать значительную часть своей земли в аренду, чтобы привлечь капитал для этого приобретения.

Пятеро жителей Седаки продали свои земли. Продажи двух самых крупных наделов, площадью в пять и десять релонгов соответственно, были совершены теми селянами, которые смогли попасть в государственные программы переселения и расстались со своей собственностью в родных местах^[210]