В предшествующем изложении воздействие двойных урожаев рассматривалось под таким углом, будто этот процесс связан преимущественно с доступом к земле, труду и заработкам. Чтобы выдвинуть предположения, какие последствия он будет иметь и для классовых отношений, стоит сделать небольшую паузу. Трансформации, вызванные «зелёной революцией» в долине реки Муда, почти разорвали узы экономической взаимозависимости между аграрными классами. До появления двойных урожаев, а в определённой степени и даже до 1975 года местные классы, имевшие избыток и недостаток земли, были связаны в таких аспектах, как обмен трудовыми услугами и заработки, обработка земли и арендная плата, – сколь бы в этих отношениях ни присутствовала эксплуатация, они сплачивали людей в одном деле выращивания риса. У богатых землевладельцев и крестьян было больше рисовых полей, чем они могли обработать в одиночку, поэтому им требовались арендаторы, люди, которые возьмут на себя вспашку, пересадку риса, сбор и обмолот урожая. Эти услуги предоставляли бедные и безземельные крестьяне, которые располагали трудовыми ресурсами, но не обладали серьёзным имуществом. В силу того, что в процессе выращивания риса обычно имеются промежутки пиковых трудозатрат, наниматели нередко помогали обеспечивать работников, которые являлись к ним своевременно, скромными подарками и займами – или, в более общем смысле, «обрабатывали» не только землю, но и относительно бедных селян, которые требовались им для того, чтобы земля приносила прибыль.

С приходом механизации аренда земли стала дорогой роскошью. Те арендаторы, которые ещё оставались, за исключением близких родственников землевладельцев, обычно платили фиксированную рыночную ренту, не предусматривающую каких-либо поправок на неурожай, или сами были крупными капиталистическими хозяевами, которые брали землю в долгосрочную аренду. Ещё более важный момент заключался в том, что теперь возделывать землю можно было во многом без привлечения деревенского труда. За исключением работ по пересадке риса и тех случаев, когда рано созревший или полёгший на землю (из-за ветра и/или дождя) урожай приходилось убирать вручную, у крупных хозяев попросту не было особой необходимости нанимать сельских бедняков. А следовательно, у них не было и особых стимулов поддерживать собственную репутацию. Связь между классами ни в коем случае не исчезла полностью, но нет сомнений в том, что она стала гораздо более ограниченной, чем прежде, и все признаки указывают на то, что в дальнейшем она разрушится. Если раньше сельские бедняки были связаны со своими более богатыми нанимателями узами взаимозависимости и эксплуатации, то теперь они оказались брошенными на произвол судьбы и маргинализированными. Они больше не подвергаются эксплуатации и располагают «свободой», но это свобода безработных и лишних людей.

Доходы

Влияние Программы ирригации долины реки Муда на доходы и распределение этих доходов по территории региона лучше всего рассматривать в два этапа: первоначальный (с 1966 по 1974 годы) и последующий (с 1974 по 1979 годы).

Основные сводные данные приведены в Таблице 3.4, которая охватывает пять категорий землепользователей, наиболее распространённых в рассматриваемой местности. Как и все усредненные показатели, эти категории представляют собой абстракции, скрывающие громадное разнообразие обстоятельств и условий, но позволяющие сформировать определённую систему критериев для прослеживания главной тенденции. В тех случаях, где требовались оценочные суждения, они делались таким образом, чтобы избежать занижения доходов мелких земледельцев^[192].

Таблица 3.4. Сравнение семейных доходов разных групп землепользователей и категорий хозяйств по площади земель в долине реки Муда, 1966, 1974, 1979 годы

Примечание: данная таблица является сокращённой версией более подробной таблицы, которая приведена в приложении В вместе с источниками и пояснениями.

Первоначально переход к двойным урожаям в регионе Муда привел к фронтальному росту доходов как в номинальном, так и в реальном выражении. Однако это достижение состоялось ценой значительного ухудшения баланса распределения доходов^[193]. Больше всего выиграли собственники-арендаторы – наиболее состоятельная группа арендаторов с самыми большими размерами хозяйств: их реальные доходы выросли на 137 %. Доходы средних арендаторов и средних собственников-землепользователей увеличились на 72 % и 89 % соответственно. Напротив, рост доходов мелких арендаторов и собственников земли (т. е. почти половины земледельческих домохозяйств долины реки Муда) был гораздо скромнее: 35 % и 51 %. Однако эти процентные показатели в данном случае вводят в заблуждение, поскольку требуется учитывать разницу в базовых доходах: если реальные доходы типичного собственника-арендатора составляли 2577 ринггитов, то для среднего мелкого арендатора этот показатель был равен лишь 335 ринггитов – восьмикратная разница. Следует также добавить, что и рост доходов, и их диспропорциональное распределение были обусловлены не только производственными эффектами двойных урожаев – в равной степени на эти процессы повлиял двукратный рост цен производителей на рис-сырец в условиях всемирного экономического кризиса и инфляции в 1973–1974 годах^[194].

Пятилетний период с конца 1974 года по 1979 год, напротив, характеризовался снижением номинальных и реальных доходов всех категорий земледельцев^[195]. Для средних арендаторов и мелких собственников этот процесс привел к тому, что в конце указанного промежутка их реальные доходы превышали показатели 1966 года менее чем на 20 %. Сильнее всех пострадали мелкие арендаторы, поскольку их реальные доходы вообще снизились в сравнении с теми, что были тринадцатью годами ранее. Существенный рост реальных доходов относительно 1966 года наблюдался только у собственников-арендаторов и собственников-землепользователей.

Причины этого отступления по широкому фронту можно свести к трём факторам. Во-первых, эффект предшествующего увеличения производства риса благодаря переходу к двойным урожаям был исчерпан, и на протяжении всего указанного периода урожайность оставалась неизменной. Во-вторых, после 1974 года цены на рис-сырец оставались стабильными в течение последующих пяти лет^[196]. При этом стоимость производственных ресурсов для земледельцев продолжала расти, а заодно повышался индекс потребительских цен (на 22 %), в связи с чем реальные доходы всех категорий землепользователей сокращались. Несомненно, снижение доходов крестьянских хозяйств способствовало массовой демонстрации рисоводов, состоявшейся в январе 1980 года – впервые за последние 15 лет, – когда тысячи крестьян собрались в Алор-Сетаре с требованием повышения цен на рис-сырец.

Тенденция к ухудшению баланса распределения доходов с 1966 по 1979 годы представлена в Таблице 3.5, где сравниваются данные о чистом доходе мелких земледельцев во временнóй динамике относительно чистых доходов других категорий землепользователей. Очевидно, что все эти диспропорции, по сути дела, возникли на первом этапе внедрения двойных урожаев. Ирония заключается в том, что на втором этапе эти новые проявления неравенства были приостановлены, хотя и ценой общего снижения реальных доходов – но не развернулись вспять. Мелкие арендаторы, которые в 1966 году имели вдвое меньшие доходы, чем собственники-арендаторы, теперь располагают доходами, составляющими примерно четверть от доходов этой группы. Точнее, доходы тех арендаторов, которым посчастливилось сохранить этот статус, сократились до четвертой части доходов собственников-арендаторов. Доходы мелких собственников-землепользователей – ещё более многочисленной группы – 13 лет назад составляли более половины доходов собственников-арендаторов, а сейчас эта доля равна примерно одной трети. Ухудшение положения мелких крестьян в долине реки Муда является следствием незначительной площади их хозяйств, а также прямого и косвенного воздействия ирригационной программы, которая создает диспропорциональные преимущества для собственников дефицитных факторов производства. Мелкие крестьяне изначально были бедны – теперь же они не просто остаются бедняками, их бедность ещё и выросла в относительных показателях. Исходя из этих данных, не возникает никаких оснований для сомнений в общей оценке «зелёной революции», которую даёт Кейт Гриффин: «Происходящие в настоящий момент изменения содержат тенденцию к увеличению относительного неравенства»^[197].

Таблица 3.5. Сопоставление доходов по категориям землепользователей в 1966, 1974 и 1979 годах (в %)

Пропасть, разделяющая крупных капиталистических хозяев, которые реализуют на рынке бóльшую часть риса из региона Муда, и массой мелких крестьян, теперь почти превратилась в бездну – а вдобавок к ней (и в связи с ней) идёт унижение, ведь богатым хозяевам теперь редко приходится хотя бы нанимать бедняков для помощи в выращивании урожая. Если сравнивать текущую ситуацию с 1966 годом, то большинство домохозяйств в долине реки Муда всё равно обладают бóльшим достатком, чем раньше. Но при этом баланс в распределении доходов существенно ухудшился, а значительное меньшинство людей – возможно, 35–40 % населения – по-прежнему имеют очень низкие доходы, которые если и не стали хуже, чем десятилетие назад, то уж точно не улучшились. Учитывая ограниченную способность экономики в целом к поглощению внешних ресурсов, падение заработков из-за внедрения машин и небольшой размер участков, обрабатываемых представителями бедных слоев, их участь едва ли сможет изменить что-либо иное, кроме земельной реформы^[198].

Бедность

В природе крупных бюрократических структур – их выдающимся примером является государство – заложено создание серии количественных показателей, при помощи которых можно устанавливать цели и оценивать масштабы их достижения. Например, такое человеческое горе, как бедность, обозначается рядом цифр: определённое количество денег в расчёте на домохозяйство или определённое количество ежедневно потребляемых калорий. В дальнейшем нам ещё представится много случаев для исследования того, что именно означает бедность – каким образом она переживается и понимается людьми, – но в качестве некоего базового уровня, с которого можно начать, обратимся к её грубым количественным характеристикам.

Данные, представленные в Таблице 3.6, основаны на официальных показателях уровня бедности; они демонстрируют, каким образом изменились доходы различных групп землепользователей начиная с 1966 года в сопоставлении с этим стандартом.

Таблица 3.6. Чистые доходы различных групп землепользователей и типоразмеров земледельческих хозяйств, в% от доходов, определяющих уровень бедности в сельской местности

Примечание: Размер доходов домохозяйства, определяющий уровень бедности для сельской местности, составлял 148 малайзийских долларов в 1966 году, 215 долларов в 1974 году и 267 долларов (ринггитов) в 1979 году. Если внести в эти показатели поправку на фактическую урожайность и занизить стоимость рис-сырца, принимая во внимание содержание в нём влаги^[199], с одной стороны, и на новые удобрения и новые субсидируемые цены (1981 год), с другой, то доходы мелких собственников и арендаторов в среднем останутся значительно ниже уровня бедности (72 % и 52 % соответственно), тогда как доходы арендаторов и собственников-землепользователей в среднем окажутся несколько выше этого уровня (109 % и 126 %). Значительно выше уровня бедности будут находиться только собственники-арендаторы.

Примечательный и отрезвляющий факт заключается в том, что значительная часть преимуществ, достигнутых в период с 1966 по 1974 годы, к 1979 году была по большей части обнулена. Доходы мелких земледельцев – как собственников, так и арендаторов – не поднялись выше уровня бедности даже в ходе первоначального ценового и производственного бума, а к 1979 году снова оказались намного ниже этой планки. В среднем доходы арендаторов и собственников земли значительно увеличились, но многие из них – если не большинство – по-прежнему находились ниже уровня бедности. В 1979 году в долине реки Муда насчитывалось как минимум 33 тысячи «официально» бедных домохозяйств^[200]. Их существование делает проблему бедности в регионе непреодолимой. Бедность сохраняется, несмотря на внедрение двойных урожаев, несмотря на то что регион Муда является благодатной территорией по почвенным условиям, несмотря на плотную сеть учреждений, созданных для удовлетворения потребностей рисоводов, несмотря на государственные программы, направленные на искоренение бедности, несмотря на недавнее повышение цен на рис-сырец и субсидии на удобрения – одним словом, несмотря на все тринадцать лет интенсивного развития сельского хозяйства.

Основная проблема, конечно же, заключается в неравных условиях землевладения и неравных размерах хозяйств, существовавших на начальном этапе реализации программы. Прибыль от новых посевов, ирригации и двойных урожаев в лучшем случае распределяется пропорционально контролю над производственными активами. У мелких земледельцев попросту не было ни земли, ни капитала, которые позволили бы им впечатляюще нарастить свои доходы. Их доступ к земле ограничивали долгосрочная аренда, рост цен на землю и сворачивание арендных отношений. При этом они с избытком располагали таким активом, как труд. Именно он в значительной степени обеспечивал рост их доходов до появления комбайнов. Однако механизация сбора урожая в совокупности с увеличением производственных затрат и потребительских цен постепенно свели скромный прирост их доходов на нет.

Доступ к институтам

Наряду с изменениями в производственной сфере, размерах хозяйств, землепользовании и механизации, «зеленая революция» в определённой мере имела институциональный характер. Как уже отмечалось выше, этот аспект «зелёной революции» наиболее ярко проявился в государственном контроле над подачей воды на поля и растущем участии в помоле риса, организации сбыта, предоставлении кредитов и распределении удобрений. Основной институциональный вектор этих преобразований стала задавать Администрация по сельскохозяйственному развитию региона Муда (МАДА) и 27 её местных отделений, каждое из которых имеет собственную ассоциацию земледельцев (Пер сантан Пеладан). Основной функцией этих местных отделений было распределение среди своих участников кредитов на оплату аренды тракторов, удобрений, пестицидов и пересадки риса. Этими услугами с выгодой воспользовались 15 тысяч крестьян (примерно 25 % крестьянских хозяйств). Ассоциации земледельцев, отнюдь не оставаясь попросту пассивными получателями услуг, стали активными и громкими выразителями интересов крестьян – как в индивидуальном, так и в коллективном порядке. Они стали выступать в качестве некоего функционального эквивалента лобби производителей риса, которое постоянно оказывает давление при помощи ежегодных резолюций, петиций и делегаций, требуя изменений политического характера, которые пойдут на пользу их участникам. Влиятельности ассоциаций способствует атмосфера политической конкуренции, в особенности в Кедахе, где все местные учреждения, за исключением одного или двух, фактически контролируются членами правящей партии.

В ту или иную ассоциацию земледельцев в разное время вступали примерно 40 % крестьян долины реки Муда, однако членство в ассоциациях никоим образом не выступает репрезентативным срезом для всего крестьянства в этом регионе. Данные Таблицы 3.7 демонстрируют, насколько однобоким является состав их участников. На долю крестьян, обрабатывающих менее 2,84 акра (4 релонга) земли, приходится почти половина земледельцев региона, но среди членов ассоциаций они составляют лишь 12,4 %. С противоположной стороны, на долю крупных хозяев, обрабатывающих земли площадью 5,7 акра и более, приходится всего 23 % земледельцев, но среди членов ассоциаций им принадлежит 47 %. Доминирование зажиточных крестьян в земледельческих ассоциациях типично для большинства подобных организаций в странах Третьего мира^[201]. Такая ситуация возникла не столько в силу той или иной систематической официальной политики, сколько из-за политики, реализуемой их избираемым руководством^[202].

Таблица 3.7. Соотношение между распределением размеров хозяйств, членством в земледельческих ассоциациях и получателями кредитов на производственные цели

Ещё более значительный, чем в случае членства в ассоциациях, перекос в пользу состоятельных слоев крестьянства присутствует в распределении кредитных средств. На крупных земледельцев, обрабатывающих участки площадью более 5,7 акра, приходится менее 23 % крестьян, однако доля этой группы среди получателей кредитов превышает 60 %, а в массе фактически предоставленных кредитов она, разумеется, гораздо выше. Мелкие земледельцы, на которых приходится почти половина населения региона Муда, составляют всего 6 % от общего количества получателей субсидированных кредитов. Тем, кто больше всего нуждается в кредитах на легких условиях, отказано в доступе к этим средствам, тогда как те, кому по силам брать займы в банках или оплачивать производственные ресурсы за счёт собственных сбережений, обеспечены средствами с избытком. Кроме того, растущий уровень просрочек в погашении кредитов свидетельствует о том, что многие крупные земледельцы сумели превратить их в прямые субсидии^[203]. Накопленные безнадёжные долги не влекут за собой никаких санкций, поскольку заёмщики, преимущественно относящиеся к рядам местных ставленников правящей партии, практически неприкосновенны. В этом отношении правящая партия ОМНО и правительство штата Кедах являются заложниками интересов относительно процветающей прослойки земледельцев, которая появилась и укрепилась благодаря «зелёной революции».

По мере нарастания экономической дистанции между богатыми и бедными увеличивался и доступ привилегированной группы к механизмам влияния и кредитным средствам. Если рисоводам вообще удаётся добиться, чтобы их интересы были услышаны, то они всё чаще совпадают с интересами крупных фермеров. По отдельным вопросам, таким как субсидированные цены на рис или субсидии на удобрения, здесь может быть мало разногласий, поскольку интересы богатых и бедных в основном совпадут. Однако по многим другим вопросам – механизация, политика оплаты труда в сельском хозяйстве, соответствие критериям предоставления кредита, арендная плата за землю и земельные реформы – интересы богатых и бедных резко противоречат друг другу. Напоминающий мёртвую хватку контроль крупных производителей риса над ассоциациями земледельцев предполагает, что жизненно важные интересы бедных слоев населения региона систематически исключаются даже из политической повестки, а те, кто уже получил наибольшие выгоды от «зелёной революции», будут гнуть свою линию и впредь^[204].

Все эти факты, относящиеся к сельскохозяйственному «прогрессу», более чем знакомы из исследований «зелёной революции» в других азиатских странах. Кейт Гриффин приходит к следующему выводу:

«Основной причиной этого [доминирования крупных земледельцев] был перекос в публичной политике, при реализации которой дефицитные ресурсы систематически перенаправлялись в пользу более крупных и более преуспевающих крестьянских хозяйств. Несмотря на то, что такая политика усугубляла неравенство в сельской местности, с точки зрения властей она обладала преимуществом, поскольку стимулировала коммерческое сельское хозяйство и тем самым увеличивала объем излишков для реализации на рынке. Учитывая потребности урбанизированных территорий в дешёвых и обильных товарах первой необходимости… лучшее, что могло произойти, уже произошло: в ходе „зелёной революции“ в сельских территориях усилились местные естественные союзники городских правящих групп, что позволило этим группам сохранить существующее положение вещей, по сути, в основном неизменным»^[205].

В регионе реки Муда экономические, политические и институциональные факты тоже сочетаются таким образом, что крайне маловероятно, что по отношению к преобладающему сегодня огромному неравенству будут предприниматься какие-либо действия, не говоря уже о его смягчении.