Глава XVIII
Австралийские Альпы

Путь на юго-восток преграждала цепь Австралийских Альп. Это подобие гигантских крепостных стен причудливо извивается на протяжении тысячи пятисот миль и задерживает движение туч на высоте четырех тысяч футов.

Небо заволакивали облака, и потому солнечные лучи, проходя сквозь сгустившиеся пары, не были жгучи. Жара, таким образом, не особенно давала себя чувствовать. Зато двигаться из-за все возраставшей неровности почвы делалось труднее и труднее. Там и сям стали появляться холмики, поросшие молодыми зелеными камедными деревьями. Дальше потянулись высокие холмы. Это уже были отроги Альп. Дорога все время шла в гору. Это особенно ясно было видно по тем усилиям, которые делали быки. Их ярмо скрипело под тяжестью громоздкой колымаги, они громко пыхтели, мускулы ног напрягались так, что, казалось, готовы были лопнуть. Колымага трещала при неожиданных толчках, избежать которых не удавалось даже ловкому Айртону. Путешественницы весело с этим мирились.

Джон Манглс со своими двумя матросами, обследуя путь, ехали в нескольких стах шагах впереди. Они выбирали среди неровностей почвы наиболее удобный проход, или, правильнее сказать, фарватер, ибо переход колымаги скорее походил на движение корабля, плывущего по бурному морю между рифами.

Задача трудная, а подчас даже и опасная. Не раз топору Вильсона приходилось прокладывать дорогу среди густой чащи кустарников. Глинистая и влажная почва словно ускользала из-под ног. Путь удлинялся частыми объездами из-за непреодолимых препятствий: высоких гранитных скал, глубоких оврагов, не внушающих доверия озерков. Поэтому в течение целого дня едва прошли полградуса долготы.

Вечером расположились лагерем у подошвы Альп, на берегу горной речки Кобонгры, в маленькой долине, поросшей кустарником футов четырех вышины, со светло-красными листьями.

– Да, трудновато будет перевалить, – проговорил Гленарван, глядя на горную цепь, очертания которой уже начинали теряться в надвигавшейся вечерней мгле. – Альпы! Одно название заставляет призадуматься.

– Не надо понимать буквально, дорогой Гленарван, – отозвался Паганель. – Не думайте, что вам предстоит пройти через целую Швейцарию. Правда, в Австралии имеются, как в Европе, Пиренейские и Альпийские горы, но все это в миниатюре. Эти названия доказывают только то, что фантазия географов ограниченна или что количество собственных имен уж очень невелико.

– Так эти Австралийские Альпы… – начала Элен.

– …карманные горы, – ответил Паганель. – Мы и не заметим, как переберемся через них.

– Говорите за себя! – сказал майор. – Только рассеянный человек может перевалить через горную цепь, не подозревая этого.

– Рассеянный! – воскликнул географ. – Да я уже больше не рассеян. Предоставляю разрешить данный вопрос нашим дамам. Разве с тех пор, как я ступил ногой на этот материк, я не держал своего слова? Бывал ли я хоть раз рассеян? Можно ли упрекнуть меня в каком-нибудь промахе?

– Ни в одном, господин Паганель! – заявила Мэри Грант. – Теперь вы самый совершенный из смертных!

– Даже слишком совершенный! – смеясь, добавила Элен. – Ваша рассеянность шла вам.

– Не правда ли, ведь если у меня не будет ни одного недостатка, я стану заурядным человеком! – отозвался Паганель. – Поэтому я в ближайшем же будущем постараюсь совершить какой-нибудь крупный промах, который всех вас насмешит. Видите ли, когда я не совершаю ни одного промаха, мне кажется, что я изменяю своему призванию.

На следующий день, 9 января, вопреки уверениям самонадеянного географа, наш маленький отряд с самого начала перехода через Альпы стал испытывать большие трудности. Приходилось идти на авось по узким, глубоким ущельям, которые могли закончиться и тупиком.

Айртон очутился бы в очень затруднительном положении, если бы после часа тяжелого пути по горной тропе им неожиданно не встретился жалкий кабачок.

– Не думаю, чтобы кабачок в подобном месте мог обогатить своего хозяина! – воскликнул Паганель. – Какой толк от него здесь?

– Да хотя бы тот, что в нем мы сможем получить те сведения о дороге, в которых так нуждаемся, – отозвался Гленарван. – Войдем!

Гленарван в сопровождении Айртона вошел в кабачок. Хозяин его производил впечатление человека грубого. Лицо у него было неприветливое, отталкивающее, говорившее о том, что сам он является главным потребителем джина, бренди и виски своего кабачка. Обычно его единственными посетителями были путешествующие скваттеры и пастухи, перегоняющие стада.

На вопросы кабатчик отвечал неохотно, но все же благодаря его указаниям Айртон смог ориентироваться и сообразить, по какой дороге им надо двигаться.

Гленарван отблагодарил кабатчика за его советы несколькими кронами и собирался было уже уходить, когда заметил наклеенное на стене объявление колониальной полиции, в котором сообщалось о бегстве каторжников из Пертской тюрьмы, а также назначалась цена за выдачу Бена Джойса: сто фунтов стерлингов.

– Несомненно, такого негодяя стоило бы повесить, – сказал Гленарван боцману, прочитав объявление.

– А главное, недурно бы поймать его! – отозвался Айртон. – Сто фунтов стерлингов – денежки немалые! Он не стоит их.

– А что касается кабатчика, то хотя у него и висит это объявление полиции, но он, признаться, внушает мне мало доверия, – добавил Гленарван.

– Мне тоже, – промолвил Айртон.

Гленарван и боцман вернулись к колымаге. Отсюда отряд направился к тому месту, где дорога к Люкноускому перевалу входила в узкий, извилистый проход, пересекавший горную цепь. Начался трудный подъем. Не раз пришлось путешественницам выходить из колымаги, а их спутникам – спешиваться. Приходилось поддерживать тяжелую колымагу, подталкивать ее, удерживать на опасных спусках, распрягать быков на крутых поворотах, подкладывать клинья под колеса, когда колымага начинала катиться назад. Не раз Айртон должен был прибегать к помощи лошадей, и без того утомленных подъемом.

Была ли тут виной чрезвычайная усталость или что-либо другое, но в этот день одна из лошадей пала. Она вдруг рухнула на землю, хотя ничто перед тем не указывало на возможность такого несчастного случая. Это была лошадь Мюльреди. Когда тот хотел поднять ее, она оказалась мертвой.

Айртон подошел и стал осматривать лежавшее на земле животное. Видимо, он совершенно не мог понять, отчего произошла эта мгновенная смерть.

– Должно быть, у этой лошади лопнул какой-нибудь сосуд, – сказал Гленарван.

– Очевидно, так, – отозвался Айртон.

– Садись на мою лошадь, Мюльреди, – обратился Гленарван к матросу, – а я поеду с женой в колымаге.

Мюльреди повиновался, и маленький отряд, бросив труп лошади на съедение воронам, продолжал свой утомительный подъем.

Цепь Австралийских Альп не очень широка: проходы, пересекающие ее, не достигают и восьми миль длины. Поэтому если проход, которого придерживался Айртон, действительно шел к восточному склону, то двумя сутками позже маленький отряд должен был бы оказаться по ту сторону хребта, а там уже до самого моря не могло встретиться никаких непреодолимых препятствий и трудностей.

Днем 10 января путешественники добрались до наивысшего места перевала, на высоте двух тысяч футов. Они очутились на плоскогорье, откуда открывался широкий вид: на севере сияли спокойные воды озера Омео, усыпанного водяными птицами, а за ним расстилались необъятные равнины Мёррея; к югу же тянулись зеленеющие пространства Джинсленда – его золотоносные земли, высокие леса. Весь этот край производил впечатление девственного, первобытного. Здесь природа еще владычествовала над своими творениями – над водами рек, над огромными деревьями, незнакомыми еще с топором, и скваттеры, пока, правда, редко там встречавшиеся, не решались вступать с ней в борьбу. Казалось, что Альпы эти отделяют друг от друга два совершенно различных края, причем один из них еще сохранил свою первобытную дикость. Как раз в это время заходило солнце, и его лучи, прорываясь сквозь мрачные облака, оживляли краски округа Мёррей.

А Джинсленд, заслоненный горами, уже терялся в смутной мгле. Во всей заальпийской области, казалось, наступала преждевременная ночь. На зрителей, стоявших между этими так резко отличавшимися друг от друга областями, подобный контраст произвел сильное впечатление, и они с некоторым волнением смотрели на простиравшийся перед ними почти неведомый край, через который им предстояло пробираться до самой границы провинции Виктория.

Здесь же, на плоскогорье, был разбит лагерь. На следующее утро начали спускаться. Спускались довольно быстро. Вдруг на путешественников обрушился град необыкновенной силы и принудил их забиться под скалы. Это были даже не градины, а настоящие ледяные пластинки величиной с ладонь, летевшие из грозовых туч с такой силой, словно они были выпущены из пращи. И несколько основательных ушибов убедили Паганеля и Роберта в необходимости поскорее укрыться под скалы. Колымагу в нескольких местах изрешетило. Против ударов таких острых ледяшек не устояли бы и крыши домов. Некоторые градины врезались даже в стволы деревьев. Из опасения быть убитыми этим неслыханным градом приходилось ждать его окончания. Длился он с час, а затем маленький отряд снова двинулся в путь по отлогим каменистым тропам, скользким от таявшего града.

К вечеру колымага уже спускалась по последним уступам Альп. По сторонам высились огромные одинокие ели. Остов колымаги во многих местах от сильной тряски разошелся, но все же крепко держался на своих грубых деревянных колесах. Горный проход заканчивался у равнин Джинсленда, и, выбравшись из него, наши путники могли считать, что они благополучно перевалили через Альпы. Решено было здесь заночевать.