Глава 10. Холден

«Росинант» был немаленьким кораблем. Обычная его команда предусматривала больше дюжины матросов и офицеров, а в особых случаях он мог взять на борт еще и шестерых десантников. Чтобы справиться вчетвером, каждому приходилось исполнять по несколько обязанностей, так что на отдых оставалось не много времени. И поэтому в начале пути легко получалось не замечать четверку чужаков, поселившихся на корабле. Документалистам был закрыт вход в рубку, на шлюзовую палубу и в машинный зал, им оставались два жилых уровня: свои каюты, гальюн, камбуз и медотсек.

Моника была очаровательна. Спокойная, приветливая, обаятельная. Если хоть часть обаяния передавалась через камеру, не приходилось удивляться ее успеху. Остальные – Окью, Клип и Коэн – проявляли дружелюбие, перешучивались с командой, приглашали на ужин. Так сказать, протягивали руку дружбы, но Холден еще не разобрался, был ли это обычный медовый месяц, как всегда случалось в начале долгого пути, или более тонкий расчет. Возможно, и то и другое.

Одно он видел точно: его команда сторонилась новичков. На третий день пребывания документалистов на борту Наоми почти не вылезала из рубки, попросту спряталась. Амос нерешительно подбивал клинья к Монике, чуть более серьезно приударил за Окью и, не добившись успеха, теперь большую «часть времени проводил в мастерской. Один Алекс находил время на общение с пассажирами, да и тот не часто. Он завел привычку иногда спать прямо в пилотском кресле.

Они согласились на интервью, и тянуть время до бесконечности было невозможно. Со старта не прошло и недели, а до цели, даже при высокой тяге, оставался не один месяц. К тому же контракт есть контракт. Эта неуютная мысль позволяла Холдену забыть, что с каждым днем они приближаются к Кольцу и к тому неизвестному, к чему его призывал Миллер. Почти забыть.

– Суббота, – сказала Наоми, развалившаяся в амортизаторе перед коммутатором. Она давно не стриглась, и отросшие волосы начали ей мешать. Последние десять минут она пыталась заплести косички. Упругие черные кудряшки не поддавались, расплетаясь, словно живые. Холден по прошлому опыту знал: скоро она в досаде укоротит волосы вдвое. Наоми нравилось представлять себя с длинными волосами, но на деле они ее раздражали. Холден, сидя перед панелью управления боем, рассеянно наблюдал за ее мучениями.

– Ты меня слышишь? – спросила Наоми.

– Сегодня суббота.

– Мы приглашаем гостей на ужин?

По корабельному обычаю команда при любых условиях старалась раз в неделю собираться за столом. В какой день – не важно, но по молчаливому соглашению это обычно оказывалась суббота. На борту дни недели не имели большого значения, но Холдену нравилось отмечать конец прошедшей недели и начало новой. Это было что-то вроде мягкого напоминания, что, кроме них четверых, где-то существует еще и Солнечная система.

А вот пригласить на ужин пассажиров ему в голову не приходило. Субботний ужин – для своих!

– Они все равно заявятся, – вздохнул он. – Или мы спрячемся?

– Не выйдет, разве что поужинаем прямо здесь. На камбуз ты их допустил.

– Черт, – ругнулся Холден, – надо было запереть по каютам.

– На четыре месяца?

– Подпихивали бы им под двери пайковые плитки и мешки с катетерами.

Усмехнувшись, Наоми напомнила:

– Готовить очередь Амоса.

– Ладно. Свяжусь и скажу ему, что ужин в восемь.

* * *

Амос приготовил пасту с грибами, щедро сдобрив их чесноком и пармезаном. Это были его любимые блюда, и он всег да старался купить настоящие дольки чеснока и натереть настоящий пармезан. Еще одна маленькая роскошь, которая окажется не по карману, если они проиграют бой с Марсом в суде.

Пока Амос обжаривал грибы с чесноком, Алекс накрыл на стол и принял заказы на напитки. Холден сел рядом с Наоми, команда документалистов заняла другой конец стола. Застольная болтовня была вежливой и дружелюбной, а если в ней и ощущались подводные течения, Холден так и не сумел распознать их источник.

Капитан попросил не брать к столу камер и оборудования для звукозаписи, и Моника согласилась исполнить просьбу. Марсианин Клип обсуждал с Алексом историю спорта. Коэн с Окью, сидевшие напротив Наоми, травили байки о последних съемках – оба работали на научной станции на стационарном спутнике Меркурия. Казалось бы, приятные разговоры, но что-то было не так.

– Мы обычно не так хорошо питаемся в полете, – заметил Холден, – но для еженедельного общего ужина стараемся придумать что-нибудь повкуснее.

– Чудесно пахнет, – улыбнулась Окью. На пальцах у нее было полдюжины колец, на блузке – пуговицы, серебряный кулон, а в курчавых каштановых волосах – гребень цвета слоновой кости. Звукооператор спокойно уставился в никуда, черные очки скрывали верхнюю часть его лица, но выражало оно спокойное радушие. Моника, взглянув на него поверх голов, промолчала и тонко улыбнулась.

– Жуйте, – сказал Амос, выставляя на стол миски с едой. Когда порции передали по кругу, Окью, склонив голову, что-то пробормотала. Холден с запозданием понял, что она молится. В последний раз он видел такое много лет назад, когда жил дома. Один из его отцов, Цезарь, иногда читал молитву перед трапезой. Холден дождался конца молитвы и только тогда взялся за еду.

– Очень вкусно, – похвалила Моника, – спасибо.

– На здоровье, – ответил Холден.

– Со старта прошла неделя, – продолжала она, – и, помоему, все успели устроиться. Я подумала: нельзя ли выделить время для предварительных интервью? В основном чтобы проверить оборудование.

– У меня возьмите, – предложил Амос, не скрывая насмешливой ухмылки.

Моника улыбнулась ему и наколола на вилку гриб. Отправляя его в рот и медленно прожевывая, она не отвела взгляда. Дожевав, кивнула.

– Отлично. Можно начать с прошлого. Балтимора?

Молчание вдруг стало колючим. Амос начал вставать, но Наоми тихонько удержала его за плечо. Он открыл и закрыл рот, уставился в тарелку, бледная кожа на голове и загривке наливалась кровью. Моника тоже глядела себе в тарелку, и лицо ее выражало тонкую смесь смущения и злости.

– Неудачная идея, – вмешался Холден.

– Капитан, я признаю, что у вас и ваших людей есть болезненные темы, но мы договорились. А вы, не в обиду будь сказано, обращаетесь с нами как с незваными гостями.

На столе остывала почти нетронутая еда.

– Понял. Вы свои обязательства выполнили, – признал Холден. – Вытащили меня с Цереры, и ваши деньги у нас в карманах. А мы своей половины не выполняем. Понял.

Я выделю час завтра с утра, подойдет?

– Конечно, – сказала Моника. – Давайте поедим.

– Балтимора? – обратился к Амосу Клип. – Болеешь за футбол?

Амос промолчал, и Клип не стал настаивать на ответе.

* * *

После мучительного ужина Холден думал только о постели. Но пока он чистил зубы, в гальюн словно бы невзначай заглянул Алекс и попросил:

– Зайди в рубку, кэп, поговорить надо бы.

Поднявшись за ним в кубрик, Холден уже застал там Амоса и Наоми. Наоми развалилась, закинув руки за голову, а вот Амос сидел на краешке амортизатора, прочно упираясь ногами в пол и сжав кулаки. Лицо его было темным от злости.

– Вот что, Джим, – заговорил Алекс, повалившись в соседний амортизатор, – начало не из лучших.

– Она нарыла на нас материал, – бросил Амос, ни к кому не обращаясь и глядя в пол. – Вещи, которых ей знать не положено.

Холден его понимал. Намек на Балтимору относился к детству Амоса – появившегося на свет как плод самой мерзкой ветви незаконной проституции. Но признать, что это известно и ему, Холден не мог. Он сам узнал, случайно подслушав разговор, и не желал еще сильнее унижать друга.

– Она журналистка, эти всегда роются в прошлом, – сказал он.

– Не так все просто, – вставила Наоми. – Она милая. Дружелюбная, очаровательная, и всем нам, здесь присутствующим, хочется думать о ней хорошо.

– Это плохо? – удивился Холден.

– Просто дерьмово, – буркнул Амос.

– Я не случайно попал на «Кентербери», Джим, – заговорил Алекс, и его ковбойский тягучий выговор – напоминание о детстве в долине Маринера – показался не смешным, а грустным. – И мне ни к чему перетряхивать скелеты.

Ледовоз «Кентербери», на котором они все летали до катастрофы с Эросом, был рабочей лошадкой. Команда собиралась из людей, опустившихся ниже уровня некомпетентности, или с темным прошлым, мешавшим найти работу получше. Досье Холдена пятнало позорное увольнение из земного флота. Проработав со своей командой не один год, Холден не сомневался, что с компетентностью у них все в порядке, – значит, были иные причины попасть на «Кент».

– Знаю… – начал он.

– Со мной та же история, кэп, – перебил Амос. – У меня в прошлом много всякого… прошлого.

– И у меня, – вступила Наоми.

Холден начал отвечать, когда до него дошло. Наоми скрывала что-то такое, что заставило ее взяться за тупую работу на «Кентербери». Ну конечно, скрывала. Это было очевидно, просто Холдену не хотелось думать ни о чем таком. Он не встречал инженеров талантливей Наоми. Она получила степень в двух университетах и сдала трехгодичную полетную стажировку за два года. Она явно начинала карьеру с командных должностей. Потом что-то произошло, и она никогда не заговаривала об этом. Холден вопросительно шевельнул бровью, но она легчайшим движением головы посоветовала не спрашивать.

Сейчас Холден в полной мере осознал, как хрупка их семья. Они шли друг к другу такими разными дорогами, что сама встреча казалась невероятной. И как легко миру разбросать их в стороны. Почувствовав себя маленьким и беззащитным, Холден невольно ощетинился.

– Вы не забыли, почему мы на это пошли? – обратился он к команде. – Не забыли, что сидели под замком, а за «Росинантом» охотился Марс?

– Выбора не было, – поддержала его Наоми. – Знаем. Все согласились взяться за эту работу.

Амос кивнул, Алекс подхватил:

– Никто и не утверждает, что не надо было браться. Мы говорим, что ты в нашем оркестре – первая скрипка.

– Да, – пояснила Наоми. – Твое дело – так заинтересовать этих журналистов, чтобы они забыли об остальных. На все время полета. Другого выхода нет.

– Есть, – не поднимая глаз, проговорил Амос, – есть и другой, но мне еще не доводилось вышвыривать из шлюза слепца. Не уверен, что мне это понравится.

– Хорошо. – Холден примирительно повел ладонями. – Я понял. Сделаю все, чтобы ваши лица не попадали в камеру, – но рейс будет долгим. Наберитесь терпения. Может, к тому времени, как доберемся к Кольцу, мы им наскучим и сумеем сплавить их на другой корабль.

Минуту все молчали, потом Алекс покачал головой.

– Ну, – сказал он, – хоть одна причина торопиться туда.

* * *

Холден вскинулся во сне и яростно потер зачесавшийся нос. Казалось, будто что-то пыталось в него заползти. На корабле не водилось букашек, значит, это был сон. Хотя зуд ощущался вполне реально. Почесывая нос, он шепнул:

– Извини, что-то приснилось, – и похлопал по кровати рядом с собой.

Пусто. Наоми, должно быть, вышла в туалет. Он шумно задышал через нос, пытаясь избавиться от зуда. На третьем выдохе из носа выпорхнул и отлетел в сторону голубой светлячок. Тогда он сообразил, что в воздухе стоит слабый запах ацетона.

– Надо поговорить, – произнес из темноты знакомый голос.

У Холдена перехватило дыхание, сердце заколотилось молотом. Закрыв лицо подушкой, он подавил рвавшийся из груди вопль – бессильная злоба смешалась со старым знакомым страхом.

– Так вот. Этот галчонок, – начал Миллер, – славный мальчишка, тебе бы он не понравился.

– Хватит с меня этой фигни. – Холден, отняв подушку от лица, швырнул ее в направлении голоса.

Попал по панели выключателя, и комната осветилась. Миллер стоял у двери в том же мятом сером костюме, в нелеп ой шляпе, ерзая, как чесоточный. Подушка лежала позади него.

– Представляешь, он так и не научился прибирать комнату, – продолжал Миллер, шевеля черными губами. – По углам, у двери. Я пытался его научить. Главное – углы и двери.

Холден потянулся к коммутатору, хотел вызвать Наоми, но удержал руку. Хорошо бы она пришла, изгнав привидение своим присутствием, но Холден боялся, что на сей раз Миллер не исчезнет.

– Послушай, надо расчищать пространство, – морщась, словно от навязчивого воспоминания, твердил Миллер. – Если не расчистишь пространство, оно тебя съест.

– Чего ты от меня хочешь? – спросил Холден. – Зачем вытащил сюда?

Лицо Миллера отразило тяжелую усталость.

– Черт побери, ты что, не слышишь меня? При виде комнаты, полной костей, ты знаешь одно: что кого-то убили. Ты хищник, пока не стал жертвой.

Он замолчал, уставившись на Холдена. Ожидая ответа. Не дождавшись, Миллер шагнул к кровати. Что-то в его лице напомнило Холдену о тех случаях, когда коп у него на глазах стрелял в людей. Открыв шкафчик у кровати, он вытащил пистолет.

– Не подходи! – Он держал оружие, не наводя его пока на Миллера. – Только честно: если тебя пристрелить, ты хоть умрешь?

Миллер рассмеялся. Лицо его стало почти человеческим.

– Всяко может быть.

Открылась дверь, и Миллер пропал – как погас. Вошла Наоми, в халате, с грушей воды в руке.

– Проснулся?

Холден кивнул и убрал пистолет в шкафчик. Должно быть, Наоми все поняла по его лицу.

– Ты в порядке?

– Да. Он исчез, когда ты открыла дверь.

– Выглядишь ужасно. – Наоми поставила воду и шмыгнула к нему под одеяло.

– Он стал страшнее. Раньше я думал… ну, ты знаешь, что я думал. Но с тех пор, как он узнал о прыжке в портал, я пытаюсь понять, что же он хочет сказать. Легче было, когда я принимал его за что-то вроде помех в эфире. Тогда это… ничего не значило.

Наоми прижалась к нему, обняла, и Холден почувствовал, как расслабляются мускулы.

– Нельзя, чтобы об этом пронюхала команда Моники, – сказал он. Наоми грустно улыбнулась. – Ты что?

– Джеймс Холден уже не рвется все и всем рассказать, – усмехнулась она.

– Это другое дело.

– Понимаю. А что он говорил? – спросила она после паузы. – Ты что-нибудь понял?

– Нет, но он говорил о смерти. Все, что он говорит, – о смерти.

* * *

На протяжении следующих недель на корабле установился распорядок, пусть не слишком удобный, но устраивающий всех. Холден проводил время с документалистами, позволял себя снимать, показывал корабль, отвечал на вопросы. Каким было детство? Любовь, сложности, горько-сладкий вкус. Правда ли, что он спас Землю, уговорив полусонную девушку, из которой проросло семя протомолекулы, свернуть к Венере? Нет, скорее просто так сложилось. Он о чем-нибудь жалеет?

Он улыбался и делал вид, что ему нечего скрывать. Что к Кольцу его ведут только условия контракта, что он не избран протомолекулой для совершенно непостижимой цели.

Временами Моника обращалась к остальным, но Алекс с Наоми отделывались вежливыми, доброжелательными и пустыми ответами. Амос уснащал свои веселыми и красочными непристойностями, так что отредактировать запись до цензурного уровня оказывалось невозможно.

Коэн оказался не просто звукооператором. В черных очках скрывалась локаторная система, создававшая для него трехмерную модель окружающего пространства. На вопрос Амоса, почему он не предпочел протезы, Коэн объяснил, что несчастный случай, в котором он потерял глаза, выжег и зрительные нервы. Восстановительная терапия не помогла: началось неконтролируемое разрастание мозговых тканей, и он чуть не погиб. Зато система, позволявшая преобразовывать данные локации в трехмерные объекты, наделила его редкими способностями в области объемного моделирования. Пока Моника вытягивала из Холдена повесть о гибели «Кентербери», Коэн создавал прекрасные видеоиллюстрации к каждой сцене. Однажды он показал команде короткий ролик с рассказом Холдена о гибели зараженного протомолекулой Эроса, в котором рассказчик словно двигался по точно воспроизведенным коридорам, забитым телами.

К интервью Холден привык и даже начал получать удовольствие, но картинку с Эросом он, вытерпев несколько секунд, попросил отключить. Он был уверен, что просмотр непременно вызовет явление Миллера, но этого не произошло. Воспоминания, поднятые той историей, не радовали Холдена. Съемочная группа не тропила его, позволяла перевести дыхание, собраться с силами для продолжения. От сочувствия почему-то становилось еще тяжелее.

«Бегемот» они догнали в неделе пути до Кольца. Когда громадный корабль АВП приблизился настолько, что стал различим в телескопы «Роси», Моника сидела с командой в рубке. Распоряжения Холдена об ограничениях доступа понемногу забылись.

Документалисты снимали обзорные виды «Бегемота», когда Алекс, присвистнув, указал на выступ на обшивке.

– Черт, босс, не припомню, чтоб мормоны так вооружались. Это же рельсовая пушка. А вот это, ставлю свой компот за неделю, торпедные аппараты.

– Кораблем поколений он мне был милее, – заметил Холден и, вызвав боевую программу, приказал «Росинанту» пометить новые обводы «Бегемота» как «дредноут класса “Бегемот”» и добавить в профиль угроз все замеченное вооружение.

– Такое воровство сходит с рук только государству, – позавидовал Амос. – Похоже, АВП стал реальной силой.

– Ага, – хихикнул Алекс.

– Марсиане выдвигают такие же претензии к нам, – заметил Холден.

– И они были бы правы, если бы мы взорвали их дредноут, прежде чем улететь на этой лодочке, – сказал Амос. – Только, как мне помнится, его торпедировали наши враги.

Наоми не встревала в разговор, занятая работой на панели связи. Холден, услышав, как она напевает без слов, понял, что работа сложная.

– Вы бывали на «Наву»? – спросила Моника.

– Нет, – ответил Холден. «Росинант», рассчитывая боевую мощь «Бегемота», вываливал данные ему на экран. – Когда я в первый раз попал на Тихо, корабль еще строился, а к тому времени, как стал работать на Фреда Джонсона, они уже выстрелили им в Эрос, и корабль, промахнувшись, ушел за пределы Солнечной системы. Вот на корабле, который отрядили на поимку, я был.

Данные «Росинанта» удивляли. Кажется, корабельный мозг полагал, что «Бегемот» не обладает структурной прочностью для поддержки того вооружения, которое он выставлял напоказ. Собственно, «Росинант» уверял, что если корабль АВП выстрелит одновременно хотя бы из двух больших рельсовых пушек, его обшивка с вероятностью в тридцать четыре процента лопнет. А на борту «Бегемота» таких пушек насчитывалось шесть. От нечего делать Холден приказал «Роси» смоделировать тактический пакет для боя с гигантом и послал его Алексу с Наоми. Вряд ли они в нем нуждались.

– Вам не понравилось работать на АВП? – спросила Моника, улыбаясь так, словно заранее знала ответ.

Холден подозревал, что она потрясающе играет в покер, хотя втянуть ее в игру до сих пор не сумел.

– Были и плюсы, и минусы, – ответил он с улыбкой, которой Моника ждала от знакомого ей Джеймса Холдена. Отвлек внимание на себя.

– Джим? – Наоми наконец оторвалась от панели. – Помнишь, я говорила об утечке памяти, которую уже месяц пытаюсь выловить? Так вот, она нарастает.

– Насколько? – спросил Алекс.

– Варьируется от двадцати одной тысячной до тридцати трех сотых процента, – ответила Наоми. – Мне теперь каждые два дня приходится перезагружаться.

– Есть о чем волноваться, – засмеялся Амос. – У меня утечка мощности на целый процент. Наоми хмуро обернулась к нему.

– Ты мне не говорил.

– Ставлю месячное жалованье, что дело в изношенной проводке освещения. Будет время, сменю все на фиг.

– Такое часто случается? – спросила Моника. Алекс опередил Холдена с ответом:

– Черта с два! «Роси» – крепкий корабль.

– Да, – вставил Амос, – так крепко сбит, что дерьмовинка вроде пузырьков в памяти и горелых лампочек для него – милые забавы.

Он адресовал Монике улыбку, совершенно неотличимую от настоящей.

– Вы все-таки не ответили мне насчет работы в АВП. – Моника развернула кресло лицом к Холдену и кинула взгляд на схему угроз, рассчитанную «Роси». Оружейные порты на корпусе «Бегемота» горели злобными красными глазками. – Вы не в ссоре?

– Нет, по-прежнему друзья, – протянул Холден. – Причин для беспокойства нет.

От корпуса «Роси» отразился дальномерный луч лазера «Бегемота». Любезность за любезность. Прицельные лазеры отключены. Просто два корабля проверяют, не слишком ли сблизились.

Нет причин для беспокойства.

Да, как же!