Цитаты из книги «Почему хорошие люди совершают плохие поступки. Понимание темных сторон нашей души»

что человечеству не снести слишком много реальности.

Вот так и у нас отныне и впредь – стремиться узнать правильное, если оно существует, и поступать правильно, если мы сможем.

По определению, мы не знаем того, чего мы не знаем. Мы не знаем того, что на самом деле известно о нас другим людям. И все-таки то, чего мы не знаем о себе, никуда не исчезает и исподволь просачивается в наши ценности и в наш выбор

истории столь часто подрываются силы настоящего, нам необходимо признать тот факт, что враг, которого мы видим перед собой, – это способность нашей истории прочно удерживать свои позиции, и ежедневно бороться с этим фактом. В особенности это касается архаических посланий наших бессильных детских лет. Заявить права на свои взрослые способности, рискнуть послужить тому, что стремится войти в этот мир через нас, – вот первоочередное требование нашей индивидуации. Отправиться в плавание по морю неведомого – вот наше предназначение. Позволить нашей истории главенствовать – все равно что жаться к берегу в страхе перед этим открытым морем. Кьеркегор как-то заметил, что торговое судно жмется к береговой линии, а на военном корабле вскрывают пакет с боевым заданием, уже выйдя в открытое море. Только так, выйдя в открытое море, можно обрести духовную широту и проложить тот единственный курс, который выведет нас к новой земле, которую мы призваны сделать своей. 5. Что не дает вам двигаться дальше по жизни, держит в застойном месте, препятствует вашему развитию? Какие страхи, какие привычные моменты мешают вашему росту? Подобные вопросы я неоднократно задавал на своих семинарах, а затем приглашал участников поразмышлять, насколько значимы для каждого из них эти вопросы. И вот интересный момент: где бы ни проходили семинары – в Швеции, Швейцарии, Бразилии, США или Канаде, еще никто не попросил объяснить смысл этих вопросов и не задумывался надолго, прежде чем начать писать в своей рабочей тетради. Не означает ли это, что все мы знаем, где и в чем увязли? Если же отдаем себе отчет, что успели увязнуть, то почему же не выберемся скорей из трясины? И достаточно ли для этого одного только знания, что мы увязли? Очевидно, ответом будет: когда как – когда да, когда нет. Почему мы не можем сдвинуться с места? Почему, подобно Дэвиду, о котором говорилось выше, мы все время обнаруживаем, что в наших постоянно меняющихся отношениях старые паттерны то и дело всплывают на поверхность? Если коротко, мы застреваем

которая появляется в моей жизни, потому что их ожидания внушают мне самый настоящий страх. И кончается тем, что я оказываюсь в полном одиночестве, никому не нужный». В действительности Дэвид – отзывчивый, заботливый человек, заслуживающих тех отношений, о которых мечтает. Вдобавок, оказавшись столь трагически узником своей личной истории, он лишает другого человека той близости, которая могла бы соединить его с доброй душой Дэвида. В нашей терапии я раз за разом старался пояснить ему, что этот мощный инвазивный комплекс – лишь психический фантом, обладающий только той мерой реальности, какой мы сами наделяем его. Женщины, с которыми он встречается, – обычные существа из плоти и крови, совсем не похожи на то чудище, что прежде владычествовало в его жизни. Вызов, который теперь стоит перед Дэвидом, человеком высоконравственным, искренне стремящимся к правоте во всех своих начинаниях, – изъять Тень своей истории из отношений с женщинами и позволить им быть такими, какие они есть. Он понемногу открывает для себя, что вовсе не обязан отвечать за их благополучие – это их личное дело, хотя он вполне может поддержать их в житейских затруднениях. Обременять же их духами своего прошлого, этим призрачным родительским присутствием, будет несправедливо и по отношению к нему самому, и к тому человеку, с которым он может завязать отношения. «Единственное твое обязательство перед ней – быть тем хорошим человеком, каким ты являешься на самом деле, – говорю ему я. – Тем мужчиной, которого она ищет, который примет ее такой, какая она есть, минус все возможные проекции. Так не разочаруй же ее». Но для Дэвида, как это ни парадоксально, увязнуть в этом жалком родительском комплексе – значит держаться хорошо знакомого места, стоять на безопасной якорной стоянке в гавани своей истории. Все мы имеем подобные теневые задания освободить для себя смысл и стремление, прежде бессильные перед лицом интернализованых парадигм Себя и Другого, которыми мы обзавелись.

Фундаменталистская семья, в которой он родился и вырос, успешно привила ему чувство вины, самоуничижения и гиперответственности, потребность придерживаться неких неписаных правил. В результате он откровенно боялся сблизиться с другим человеком, тем более привязаться к нему. Ему очень хотелось найти спутника жизни и создать семью, но при этом всегда оказывалось, что умаление своего Я наделяло Другого агрессивно-требовательным присутствием, и он был обязан его обслуживать. Поистине он был связан по рукам и ногам! Чего удивляться, что Дэвид, получив в награду от личной истории такую разбалансированную индивидуальную организацию, старался больше не попадаться в ловушку Другого. Однако именно это отвращение отнимало у него шанс создать те обоюдные заботливые отношения с Другим, к которым он так горячо стремился. На одной из наших сессий Дэвид сказал: «Когда я начинаю задумываться о том, выйдет ли у меня найти для себя кого-то, да еще и быть с ней все время рядом, у меня просто опускаются руки. Похоже, я по-настоящему увяз в своем материнском комплексе. Так продолжается уже двадцать восемь лет, да и теперь я живу под его диктовку. Я шагу не могу ступить самостоятельно, выхожу из себя, начинаю психовать, когда ломаю „ее“ законы, а затем бегу от „нее“. А приводит все к тому, что сбегаю от любой женщины

стресс и добиться, по крайней мере, частичного исполнения наших нужд. Это ложное Я, адаптивное Я становится неизбежностью. Варьируется разве что величина наших адаптаций и степень, в которой они способствуют нашему отчуждению от Я. Куда соблазнительней и куда удобней винить во всем Другого, будь то родитель из прошлого или партнер в настоящем. Однако со всей неизбежностью нам приходится сделать смиренный вывод, что мы и только мы делаем выбор в своем настоящем, укрепляющий паттерны прошлого. Только так мы сможем осознать, почему столь многие решения и поступки пошли нам же во вред, потому что они продолжают приковывать нас к обессиливающему прошлому.

Единственное послание, которое все мы получаем в детстве: мир большой, а мы нет; мир силен, а мы бессильны. Как следствие, последующие наши десятилетия проходят под диктатом необходимых адаптивных паттернов, прочно укоренившихся установок по отношению к Я и Другому и рефлективных стратегий, задача которых – регулировать

Снять с плеч Другого нашу историю и нашу нарциссическую программу – значит сделать шаг навстречу более нравственным отношениям, более развитой дружбе, что на поверку оказывается и лучшим способом проявить свою любовь к другому человеку. На словах мы хотим близости, а на деле? По силам ли нам эта близость? Можем ли мы развивать отношения, пока сами возрастаем индивидуально, или это только нарушит глубоко спрятанный договор, подписанный двумя партнерами многие годы назад? И что произойдет, если один из партнеров растет, а другой отказывается это делать?

Теневая работа – и это вполне очевидно – начинается дома, с нас самих. Но захочет ли кто нагружать себя, когда куда как легче и приятнее обвинять спутника жизни или друга? Те, кто пережил ранние отношения как инвазивные, будут страдать от шизоидного расщепления в психике и, боясь близости, будут находить способы отдаляться посредством отвлечений и эмоциональной сдержанности. Страдавшие в детстве от недостаточной опеки будут склонны требовать слишком многого от другого человека, будут прилипчивыми, навязчивыми, контролирующими, требовательными до крайности. И тот и другой получат то, чего ожидают и чего втайне так сильно жаждут. И тут не обойтись без теневой работы, чтобы вывести все это на поверхность и обнаружить, что раздражающий антагонист, в конечном итоге, прячется внутри нас самих.