Цитаты из книги «Перевал в середине пути. Как преодолеть кризис среднего возраста и найти новый смысл жизни»

овместная жизнь с другим человеком автоматически у

никакой другой социальный институт не несет на себе такого бремени

Юнг напоминает нам о том, что боль – это душевные страдания тех, кто пытался «удовлетвориться неполными или неправильными ответами на вопросы, которые ставила перед ними жизнь»[116]. Поэтому, признав свою жизнь ограниченной, свои горизонты узкими, свое видение примитивным, нам остается либо покинуть корабль, либо отправиться в странствие. Что же до тех, кто беспокоится, как отразится их странствие на остальных, им следует напомнить, что лучший способ помочь остальным заключается в том, чтобы сделать свою жизнь настолько понятной, чтобы они могли свободно жить своей собственной жизнью.

Я не знаю лучшего определения жизни, чем то, которое дал Юнг: «Жизнь – лучезарная пауза между двумя великими таинствами, которые в действительности – суть одно»[114]. Тайна, которая открывается нам с помощью узкого проблеска бытия, называемого сознанием, – это еще не вся тайна. Мы никогда не придем к тому, чтобы однажды окончательно и определенно понять, в чем заключалось наше душевное странствие. Мы можем лишь постараться, насколько это получится, совершить его максимально осознанно. Современный греческий поэт Кавафи так сформулировал этот парадокс: цель странствия, по-видимому, заключается в самом странствии. Его стихотворение называется «Итака»; такое имя носил город, из которого Одиссей отправлялся в поход и в который он собирался вернуться. Одиссей – это прототип странника, живущего внутри каждого из нас. Посоветовав Одиссею помолиться, чтобы путь его был длинным, с множеством приключений, поэт предостерегает, чтобы тот не спешил с возвращением.

Естественно, эго-сознание приходит к выводу, что оно должно защититься от подавляющих его жизненных переживаний и компенсировать отсутствие безопасности чувством величия. Иллюзия величия позволяет нам преодолеть ощущение страха и не бояться наступающей темноты, когда мы отходим ко сну. Но прозябание среди посредственности – это лишь кислая закваска среднего возраста. И даже те люди, которые становятся известными, дают свои имена шикарным отелям и ведут своих детей к сумасшествию, все равно не становятся более свободными по сравнению с остальными, так как сталкиваются с ограничениями, утратой интереса к жизни и неизбежностью наступления смерти. Если обладание властью и привилегиями позволяет человеку жить в мире с самим собой, или увидеть в жизни смысл, или хотя бы как можно дольше получать от жизни удовольствие, это значит, что в инфантильных желаниях, которые мы проецируем, присутствует некое содержание.

Если раньше сердце было верным слугой Эго, то теперь оно становится его непримиримым оппонентом; человек чувствует, что находится в плену у своего тела. Как бы высоко ни стремился воспарить дух, «очевидность тела»[23], как выразился Альфред Норт Уайтхед, зовет человека вернуться на землю. Такой же ловушкой оказалось и время, казавшееся сценой для постановки бесконечной пьесы или безмерным, далеким и постоянно светлым пространством. Резкий сдвиг в психике, внезапный переворот в сознании заставляют человека признать, что он не только смертен и жизнь его обязательно закончится, но он даже не сможет завершить все, чего так страстно желало и к чему так настойчиво стремилось его сердце.

Совместная жизнь с другим человеком автоматически устраняет множество проекций. Человек, которому вы доверили свою душу, которому вы распахнули ее настежь, считая его самым близким, оказывается таким же простым смертным, как и все мы. Он чего-то боится, в чем-то нуждается и, в свою очередь, проецирует на вас тяжкое бремя своих ожиданий. Любые близкие отношения являются нелегким бременем, потому что каждый пытается в них найти того Самого Близкого Другого, которым когда-то был родитель. Разумеется, мы даже в мыслях не допускаем, что наш партнер будет нашим родителем. Мы же столько энергии истратили на то, чтобы расстаться, наконец, с отцом и матерью. Но возлюбленный становится тем Самым Близким Другим, на которого мы проецируем те же самые потребности и ту же психодинамику, что и на родителей, – в той самой степени, в какой мы остаемся бессознательными. Когда библейские мудрецы настаивали на том, что при вступлении в брак следует оставить своих отца и мать[19], они, возможно, не представляли, как сложно это будет сделать. Таким образом, можно лишь частично расстаться с ожиданиями проявления заботы, поддержки и умения исцелять, которые человек проецирует на Самого Близкого Другого. Противоречие между тайной надеждой и повседневной реальностью при переходе через Перевал вызывает у человека ощущение сильной боли.

Я называю первой взрослостью возрастной период, который длится приблизительно от двенадцати до сорока лет. Молодой человек, знающий – и знающий очень хорошо, – что ему (или ей) не хватает ясного ощущения своего Я, может лишь пытаться поступать так, как поступают другие взрослые люди. Здесь рождается вполне понятное заблуждение: если человек ведет себя так, как ведут себя его родители, или же, наоборот, если он полностью отвергает их пример, – значит, он считается взрослым. Если человек дорожит своей работой, вступает в брак, становится родителем и исправным налогоплательщиком, – эти факты обязательно подтверждают его взрослость. А в действительности произошло следующее: детская зависимость частично ушла вглубь и спроецировалась на роли, присущие взрослому человеку. Эти роли чем-то напоминают параллельные туннели. Пребывая в состоянии смятения, характерного для подростка, человек исполняет эти роли, полагая, что они будут подкреплять его идентичность и подтверждать его самодостаточность, и при этом ощущает огромный ужас перед неизвестным. Первая взрослость, которая фактически может продолжаться всю жизнь, на самом деле является зачаточным существованием, характеризующимся отсутствием глубины и уникальности, благодаря которым человек становится истинной индивидуальностью.

Согласно юнгианской модели, в любой такой рефлекторной, эмоционально заряженной реакции просматривается связь с природой личностного комплекса. Сам по себе комплекс нейтрален, хотя он содержит эмоциональный заряд, связанный с ощущаемым и интериоризированным образом. Чем больше сила первичного ощущения и чем дольше оно длится, тем большее влияние оказывает комплекс на жизнь человека. Появление комплексов неизбежно, так как каждый из нас обладает своей индивидуальной историей. Проблема заключается не в том, что у нас есть комплексы, а в том, что комплексы обладают властью над нами. Некоторые из них оказываются полезными для защиты человеческого организма, зато другие влияют на выбор человека и даже могут довлеть над ним на протяжении всей его жизни.

Осознание перехода через Перевал требует отделения представления о самом себе от совокупности интериоризированных нами знаний. При этом наше мышление постепенно совершает переход от магического к героическому, а затем – к человеческому. Наши отношения с другими людьми становятся менее зависимыми; мы меньше спрашиваем окружающих, а больше – самих себя. Наше Эго получает синяки, и нам следует сформировать иное отношение к внешнему миру: карьере, отношениям с людьми, источникам эмоциональной поддержки и удовлетворения. Задавая вопросы себе, мы тем самым избавляем себя от разочарования, что не получили от других чего-то того, чего у них просто не было; мы признаем, что их прямая ответственность, равно как и наша, – совершить свое собственное странствие. Мы все больше приходим к осознанию конечности телесного и хрупкости, присущей всему человеческому. Если у нас хватит мужества, переход через Перевал после своего завершения в конце концов снова вернет нас к жизни. Странно, ибо вместе с тревогой рождается трепетное ощущение свободы. Мы даже можем прийти к такой установке сознания: совершенно неважно, что происходит вовне, пока сохраняется жизненно важная связь со своим Я. Вновь обретенная связь со своей внутренней жизнью оказывается более ценной, чем нарушение баланса во внешней жизни. Оказывается, что богатство, которое приносит душевное странствие, значит ничуть не меньше, чем награды, полученные в результате социальных достижений.