Глава 2 «Калейдоскоп»

«Неверно, будто телевидение отучает людей думать; оно просто фокусирует их безмыслие»

Малколм Маггеридж

Это был целый букет из звуков и картинок. Я любил, когда он появлялся, а это случалось очень часто, я погружался в него с головой, хоть и понятия не имел что это такое. В это время рядом обычно никого не было, или мне просто так казалось. Эта штука издавала различные шумы и красочные картинки, а я махал руками словно крылышками, взлетая от радости. Картинками я мог любоваться целую вечность, но когда они уходили, мне становилось немного грустно.

Сейчас я понимаю, что телевизор – не самое интересное в жизни, но тогда он был моим главным стимулятором наслаждения. Ещё я старался подойти к нему как можно ближе, чтобы рассмотреть каждую цветную деталь. Он стоял на специальной подставке, которая была ростом с меня. Я подходил, облокачивался на неё и вглядывался до тех пор, пока родители это не увидят и не оттащат меня, но мне было всё равно. Папа часто покупал мне новые видеокассеты с мультфильмами.

Кроме телевизора меня больше ничего не интересовало, когда он отключался, я мог просто лежать на полу, взяв один из странных и скучных тусклых предметов, которыми была заполнена вся моя комната. Я не придавал им никакого значения, мне совершенно неважно для чего они использовались и копией или частью каких больших вещей могли являться. Но всё-таки я смог однажды найти им интересное применение. Я понял, что любой предмет может быть закручен, не важно какой он формы.

Я стал тренироваться крутить, с каждым разом у меня получалось это всё лучше и лучше. Мне было совершенно не интересно, смотрят на меня в это время, видят мои результаты или нет. Для меня самое главное, чтобы эти результаты видел я. Когда я закручивал очередной странный предмет, я радовался и мог тянуть время до следующего сеанса моего красочного «калейдоскопа». Да-да, я обращал внимание на чёрный экран и ждал. Тогда я ещё не знал, что этим экраном управляют мои родители. Он затягивал меня всё глубже и глубже, отдаляя от серого мира вокруг.

Проходили дни, но моя любовь к «калейдоскопу» так и не угасала. Другого мне ничего не нужно было. Да и зачем? Ведь я постоянно получал новую порцию шумных красок. А ещё я научился подражать изменению цветов. А ты так умеешь? Нет! Так умею только я! Я махал руками ровно в те моменты, когда определенные краски смешивались между собой, так я «сливался» с ними. Они и есть настоящая жизнь. Что касается всего остального, мне это безразлично.

Глава 3: «Странные вещи вокруг»

«Слепой не скажет тебе спасибо за зеркало»

Томас Фуллер

Я не хочу, чтобы ты надо мной смеялся, а хочу, чтобы ты немного пофантазировал. Ведь у тебя с фантазией всё ок, в отличие от меня. Представь, что ты попал в незнакомое место, в комнату, где густой туман. Ты не знаешь расстояния от одной стены до другой, ты не можешь запомнить расположение предметов, ведь как только ты от них отходишь, они тут же куда-то исчезают из виду. К тому же каждый предмет настолько странный, что ты не сможешь понять его предназначение, даже если хорошенько подумаешь, для чего он нужен. Представь, что ты взял один из этих странных предметов, а он просто серый и треугольный. Будет ли он тебе интересен? А таких предметов вокруг меня очень много, они все одинаковые. Почему они должны быть интересны мне? Я могу их виртуозно крутить или складывать в длинный ряд, только так они могут принять понятную мне форму и стать интересными.

Понимаешь в чём дело? Я хочу, чтобы ты понял. Я ещё маленький и, к сожалению, из этой комнаты мне долго выбираться, возможно, придётся потратить всю жизнь. Я хочу, чтобы ты мне помог и даже знаю как. Не ищи причину в себе, я знаю, ты любишь это делать – углубляться в свои мысли, там ты ничего не найдёшь и можешь только навредить себе. Тебе придётся принять меня таким, защищать меня и часто смотреть на мир моими глазами. Я вижу людей, которые меня понимают, меня тянет к таким, но не сейчас. Сейчас мне нужна помощь, чтобы разобраться в том, что происходит вокруг, а сделать это нужно как можно скорее, пока я полностью не сформировал свое видение мира таким, каков он для меня сейчас.

В свой годик я запомнил некоторые пути, проходящие из комнаты в комнату. Иногда эти пути закрывались. Сейчас я понимаю, что это были просто двери. А тогда я думал, что так должно быть, что так заведено природой, что ли. Я не умею искать причину, мне это даётся очень сложно, честно говоря, я и не хочу искать. Для меня, аутиста, всё познаётся не в копании в мыслях, но в регулярной практике. Я могу крутить один и тот же предмет сотни раз, говорить одно и тоже слово, стучать по одному и тому же предмету и прочее. Я не ухожу глубоко в мысли, я просто делаю одно и то же действие до тех пор, пока не стану разбираться в этом деле. И поверь, я не собираюсь делать это всю жизнь, просто дождись. Когда я научусь, мне больше не будет это интересно.

Однажды я понял, что у одного из предметов есть отдельная часть, я заметил это случайно, когда попытался снова покрутить, но предмет не сдвинулся с места, а стала крутиться его половинка. Мне это очень понравилось, я стал это делать чаще (это были колесики от машинки). Чуть позже я стал находить такие части и на других предметах, но их предназначение всё также для меня оставалось загадкой.

Не хочу никого огорчить, но для меня было всего два типа предметов: статичные, которые не двигались сами по себе и «живые предметы», которые передвигались вокруг. Иногда живые предметы брали меня и зачем-то переносили с места на место. Ещё они издавали странный шум, я старался не обращать на это особого внимания, мне больше нравилось слушать другие звуки, особенно звуки моего калейдоскопа.

Мне никогда не было страшно, я вообще не знал, что такое страх и зачем он нужен. Я знал, что такое быть голодным, понимал боль, тепло и холод, мог отличить острый предмет от тупого. Но понятия не имел, что значит страх, обида, радость, любовь и другие подобные чувства.

Глава 4 «Я не привязан к месту»

«Дом не может считаться жилищем человека, пока в нем нет пищи и огня не только для тела, но и для разума»

Сара Маргарет Фуллер

Я очень долго не мог понять объёма того пространства, где нахожусь и не мог запомнить локацию, лишь только некоторые пути, о которых уже писал. Если меня приводили к бабушке с дедушкой, для меня это было то же самое, если бы я остался дома. Я не мог понять, что местность изменилась. Но мне совершенно не нравился уличный шум и поездки в машине, потому, что это очень тесно, некомфортно и куда бы я не двинулся, меня постоянно хватали за руку и тащили. Я был будто связан в той же туманной комнате. А кому может понравиться быть связанным по рукам и ногам?! И то, о чём я тебе сейчас пишу, продолжалось до трех лет.

Я не знал маму и папу от слова совсем. Для меня все люди вокруг были одинаковы, я их не отличал друг от друга примерно до двух с половиной лет. Потом всё изменилось, я расскажу об этом позже. Если родители оставляли меня надолго, а потом приходили за мной, я не бежал к ним с объятиями, как это делают другие дети. Но не думай, что мои родители мне безразличны! Нет, я просто не понимал и не чувствовал ничего по отношению к «живым вещам» и не хотел этому учиться. На таких как я могут поставить клеймо эгоиста и нарцисса, но дело в том, что я просто с рождения не имел способности к эмпатии. Взаимодействуя с чем-либо, я не могу понять, сделаю ли я ему больно, или наоборот подарю радость. И то же самое отношение у меня не только к другим существам, но и к самому себе. Понимаю, это сложно объяснить, но я стараюсь.

Когда мне было почти два года, мы гуляли с родителями в парке. Меня посадили в песочницу, я стал громко кричать. Я ненавижу грязь, особенно когда она липнет ко мне. Папа сразу вытащил меня и стал отряхивать. Песок был мокрым, мне нужно было, чтобы на мне не осталось ни одной песчинки, что и было сделано. Так происходило всегда, если я видел на себе грязь, я очень бесился. Почему так? Да просто это неприятно, когда к тебе что-то липнет, это очень сковывает.

Хоть я и был всегда рядом для родителей, пока мы гуляли, для себя я всегда был в абсолютном одиночестве. В своём возрасте я никогда не искал и не чувствовал защиту в ком-то. Это можно сравнить с двумя видами животных. Собаки во время опасности всегда стараются быть близко к своему хозяину, они чувствуют его защиту и, также, защищают его. А кошки наоборот. Во время опасности они убегают от хозяина, скрываются в темных и недоступных местах. Они всегда сами по себе. Но я не как кошка, я просто не думал об опасностях, не думал о том, от чего меня нужно защищать. Поэтому и не понимал, почему, когда мне понравится какой-то опасный предмет, меня тут же оттаскивают от него. Мне ничего не стоило выйти на оживленную магистраль, но высота всегда приводила меня в панику. Как ты думаешь, почему? Всё потому, что я осознавал пространство и отдавал себе отчёт о расстоянии до пола. Я знал, что будет больно, если я упаду с высоты. Всё-таки инстинкт самосохранения здесь работал правильно. Но выходя на дорогу, не думал, что проезжающие мимо автомобили могут быть опасными. А ещё, я никогда бы не прикоснулся к острому предмету и отдернул бы руку от горячего, всё это я тоже осознавал. Кстати, с помощью «холодное-горячее» я узнал о многих предметах, которые позже первыми стали иметь для меня смысловые значения, например о чайнике и кактусе. С помощью характеристики «острое» я узнал о существовании такого животного, как ёжик, когда стал постарше. Если бы родители понимали, что мне нужно больше взаимодействовать с объектами, которые особо влияют на эмоции, думаю, я бы раньше стал понимать значения многих предметов, в том числе живых существ. Но самая большая проблема моих родителей в том, что они слишком слушались меня. А я так и оставался внутри этой «серой» комнаты, самостоятельно обучаясь всё лучше манипулировать «живыми вещами».

Глава 5 «Страх, стресс, истерики»

«Уйдя в себя, недолго заблудиться…»

Тагуи Семирджян

Я никогда не смотрел людям в глаза, если это и происходило, то по чистой случайности. Я до сих пор не понимаю, что в глазах такого интересного? Ведь настроение человека можно определить по интонации его голоса. Также я никогда не указывал пальцем на предметы, как это делают другие дети, этого я просто не умел. Так уж получилось, что став чуть постарше, с помощью своих истерических припадков я мог заполучить многие предметы. И тогда я стал понимать, что если мне что-то нужно, можно просто громче кричать и вскоре это у меня появится, а некоторые вещи требовали особых усилий, например – приходилось калечить себя. Не то, чтобы мне это нравилось, но это приносило результат. Так я добивался своих целей.

Самый лучший способ – начать биться головой об пол или стены. Я получал небольшие увечья, и таким образом мог обратить на себя внимания. Я стал делать это чаще, но только в присутствии родителей или, зная, что меня в итоге услышат с другой комнаты и придут помочь. Эта помощь могла заключаться не только в получении предмета. Я мог истязать себя, когда у меня что-то болело, или когда мне было холодно, или когда хотел посмотреть определённый момент в мультфильме. Родители не всегда понимали, что мне нужно, приходилось бить себя ещё сильнее. Моя программа манипуляции была слишком хороша и на этом не заканчивалась. Иногда всё доходило до срыва, я просто лежал, уставившись в одну точку, тяжело дыша, и не обращал внимания на родителей вообще. Никакого психического изменения в моей голове не происходило в такой момент, как думали испуганные родители. Моя психика не портилась. Я просто отдыхал, обдумывал случившееся и продолжал привлекать к себе внимание уже таким образом и это тоже работало, только мне это очень не нравилось, слишком много сил приходилось тратить на подобное поведение.

Хочу рассказать о страхе и стрессе… Многие сейчас любят говорить, что аутист постоянно испытывает стресс. Уж поверь, я испытывал гораздо меньше стресса, чем обычные дети и мои родители. А поводов для стресса было слишком много, об этом я тоже расскажу чуть позже. Да, это касается моей реабилитации. Я уже говорил о том, что мне неведомы чувства, и стресс относится к ним же. Но это было не всегда, примерно до трёх с половиной лет. А после, я уже помню мои первые страхи.