Кентон переместил взгляд на архив. Едва он это сделал, как почувствовал сопротивление: магия Хранилища мешала ему, не давая проникнуть вглубь комнат. Он видел лишь предметы, находившиеся у стены, а дальше – тьма. Какое разочарование!

Кентон отвел взгляд в сторону, все еще расстроенный неспособностью прищуриться или моргнуть, чтобы прояснить зрение. И вдруг… увидел длинный стол, на котором лежал тот самый меч! Тут же – раскрытая книга, перо и чернильница.

Перепрыгивая через две ступеньки, Кентон слетел вниз по лестнице, пронесся по коридору, заваленному трупами, и, нырнув в помещение архива, в два счета пробрался меж книжных шкафов к заветному столу.

Наконец-то! Едва он дотронулся до рукояти меча, обмотанной тканью, как в его сознании раздалось: «Я воздух, что режет, как нож. Я ветер и дождь, что обтачивают скалы. Этот меч – мои ножны, а я – край его клинка. Призови меня – и я буду твоим. Один лишь взмах – и я дарую милость твоему врагу».

«Милость. Вот как тебя зовут», – подумал Кентон.

Так меч ощущал сам себя. Точнее, не сам меч, а магия, породившая его. Это ее голос – голос крови, что смешалась с металлом, – слышал Кентон.

Он крепко сжал рукоять в ладони.

«Я буду владеть тобой. Ты принадлежишь мне, а я – тебе. Вместе мы одно целое».

Кентон ощутил легкую дрожь, исходившую от оружия. Магия меча ответила ему; она проникла в его разум и схватилась за него так же крепко, как Кентон – за рукоять Милости. Они стали едины.

«Мы должны выбраться на поверхность». Кентон и сам не знал, почему он мысленно обратился к мечу – он лишь чувствовал, что нужно поступить именно так, а не иначе.

«Мы должны выбраться отсюда туда, где воздух свеж, где капли дождя омоют тебя, а небо будет целовать твой клинок».

Меч в его руке гулко загудел.

Свежий воздух. Милость словно вторила его мыслям. Следуй за свежим воздухом.

И тут Кентон почувствовал – можно даже сказать, увидел собственными глазами – то, о чем говорил меч: тоненький ручеек прохлады, струящийся вниз по лестнице из какого-то помещения, которое Кентон до сей поры почему-то не замечал.

Следуй за воздухом, снова раздался в его голове шепот. Слушай голос Отца небесного – следуй за ветром.

Кентон развернулся, держа меч перед собой. Клинок легонько дрожал, заключенной в металле душе не терпелось оказаться на поверхности. Кентон почувствовал, что Милость ведет его к лестнице. Сердце аватара учащенно забилось: неужели он наконец выберется отсюда? Однако едва он начал подниматься по ступеням, как явственно ощутил недовольство меча.

Следуй за ветром, повторила Милость, побуждая его вернуться к Хранилищу, спуститься еще глубже в подземелье.

Но нам нужно наверх.

Нет, шепнул меч. Нам нужно выбраться отсюда. Следуй за ветром – он знает дорогу.

Поколебавшись, Кентон все же решил довериться Милости. Он спустился к Хранилищу, затем, сделав глубокий вдох, медленно преодолел еще один пролет. Пройдя по коридору тюрьмы, он остановился у собственной камеры. Рядом была еще одна, запертая, к ней-то меч и вел Кентона. Аватар вытянул вперед руку и ощутил прохладное дуновение ветерка. Вот так ирония! Кентон чуть не рассмеялся.

Призвав магию меча, аватар вонзил клинок в дверной косяк и с легкостью разрезал железный засов. Потом пинком распахнул дверь и увидел источник сквозняка: в дальней стене камеры был вырублен туннель. Кентон не заметил его раньше, потому что магия Хранилища скрывала проход от его взора.

Кентон опустился на колени. Сжимая в правой руке Милость, левой он ощупал земляной пол и стены с выступающими острыми камнями. Туннель, несомненно, был выкопан людьми, а не создан природой.

Аватар просунул внутрь голову и плечи, и в нос тут же ударил тяжелый запах пыли, смешанный со сладковатыми нотками глины. Кентон слегка изогнулся, чтобы осмотреться, и увидел, что туннель идет вверх, но примерно через двадцать футов проход наполовину завален комьями земли и камнями. Кентон пополз, толкая Милость перед собой.

Оказавшись перед препятствием, он снова призвал магию и, вогнав заострившееся лезвие меча между камнями, начал расчищать себе путь. Дело шло медленно – все же меч был предназначен для того, чтобы колоть и рубить, а не кромсать кучи мусора. Кентон несколько минут орудовал клинком, потом принялся голыми руками отгребать землю и обломки камня в стороны.

«Если мне придется копать себе путь наверх, я здесь попросту умру», – мрачно подумал он.

Впрочем, говоря по правде, это было совсем необязательно. В кладовых он нашел запасы еды и воды, которых ему хватило бы, чтобы продержаться под землей год, а то и два. От недостатка кислорода он бы тоже не погиб: хоть все выходы и были завалены, воздух в подземельях по-прежнему циркулировал и задохнуться ему совершенно точно не грозило.

«Погоди-ка, – сказал вдруг сам себе Кентон, с трудом откидывая назад очередную охапку мусора. – Я ведь могу посмотреть, далеко ли еще до поверхности. Болван, нужно было сразу так и сделать!» Отчитав себя за глупость, Кентон устремил взгляд вглубь туннеля. Магия Проклятого хранилища не позволяла увидеть картину полностью, но Кентон прополз еще немного вперед, и его зрение вновь обострилось. Теперь он ясно видел, что затор намного меньше, чем ему показалось вначале: еще немного усилий – и путь будет свободен! Аватар улыбнулся и принялся с удвоенной энергией расчищать туннель от мусора, не обращая внимания на зудящие от ссадин колени. Потом он снова пустил в ход Милость, чтобы расширить наметившийся лаз.

Скррит. Он вонзил меч в камень.

Сниккт. Сникк-сникк. Из-под лезвия вылетело еще три куска породы.

Кентон положил меч на землю и начал отбрасывать назад обломки. И вдруг далеко впереди он увидел какой-то слабый свет. Это был дневной свет, никаких сомнений! Кентон расчистил лаз и просунул в него голову. Вытянув шею, он вновь уловил едва заметный проблеск света в дальнем конце туннеля.

«Хвала богам», – с облегчением выдохнул Кентон. Устремив взгляд своих немигающих глаз вперед, он смог хорошенько рассмотреть детали, скрытые от него раньше.

Туннель поднимался под резким углом – однако преодолеть его казалось несложным делом, – шел мимо камеры Аннева и, обогнув Проклятое хранилище и архивы, выходил на поверхность в сотне футов от сторожевой башни на северной границе Шаенбалу. Оставалось лишь преодолеть этот узкий участок, а дальше лежал почти идеально прямой путь в полмили длиной.

Кентон пополз вперед, пытаясь протиснуться через узкий ход. Камни тут же вдавились ему в плечи, раздирая красную тунику и кожу. Если продвинуться еще немного – не ровен час, можно вообще застрять здесь так, что не шевельнуться. При этой мысли сердце Кентона забилось как сумасшедшее.

– Нет, нет, нет, – прорычал он.

Кое-как высвободившись из каменных тисков, он отполз назад и снова поднял Милость.

Кххханк. Меч вошел в глину. Ссссссникт. К-сникт. Кентон рубанул по каменной стене, расширяя проход.

Сниккт. Тр-р-реск.

Вдруг земля застонала.

Стены туннеля содрогнулись.

– Лопни мои кости… – не успел Кентон произнести последнее слово, как потолок обрушился.

Затрещали ребра, воздух выбило из легких, и тело намертво придавило тонной камней.

Слабый свет, мерцавший далеко наверху, тут же погас, и воцарился холодный мрак.

Глава 9

Повесив головы, Аннев со Шраоном молча брели по узким улочкам Банока.

– Не хочу, чтобы Титус и Терин шли вместе с нами в Лукуру, – произнес наконец Аннев.

Шраон понимающе кивнул:

– Может, так оно и лучше. А с остальными как быть?

– Фин и один не пропадет. Титус, скорее всего, захочет пойти с мастером Брайаном. А ты, если не передумал, можешь мне помочь найти Рива. Все равно избавиться от тебя так просто не получится.

– Точно, – крякнул Шраон, не найдя что возразить. – Мальчишки, конечно, взбеленятся, ну да ничего. Если мастер Брайан составит им компанию – они здесь неплохо обустроятся. Познакомлю его с Долин, и вдвоем они найдут, чем занять ребят, пока нас не будет.

– Не знаю, кто за мной охотится, но этот кто-то не остановится, даже если мы найдем Рива и он избавит меня от этой треклятой руки. – Аннев, прищурившись, посмотрел на кузнеца. – Я не собираюсь возвращаться за ними, Шраон. Не хочу, чтобы из-за меня им грозила опасность.

– Согласен, вот только в лоб говорить им такое не стоит – особенно Титусу. Если узнают, что ты задумал, свяжут тебя по рукам и ногам и никуда не отпустят, а вырвешься – кинутся по следу, как те гончие. А вот если скажешь, что скоро вернешься, может, тогда и выйдет упросить этих оболтусов остаться здесь и дождаться твоего возвращения.

– Хочешь, чтобы я лгал своим друзьям?

– А с чего ты решил, что это ложь? Может статься, судьба приведет тебя обратно – и скорее, чем ты думаешь.

– Но тогда мне снова придется уйти, чтобы не подвергать их опасности.

– Вот и объясни им это по-человечески. А там, глядишь, все само собой разрешится.

Аннев задумался. Можно было бы сказать друзьям неправду: мол, скоро вернусь, и соскучиться не успеете – и исчезнуть навсегда. Но есть в этом что-то неправильное. Покидая Шаенбалу, он надеялся, что начнет с чистого листа: перевернет страницу и напишет новую, не похожую на все предыдущие, главу своей жизни. И мысль о том, что первые же строки вместят в себя увертки и обман, ему совершенно не понравилась. Содар не увидел бы в этом ничего страшного, но только не Аннев.

Вспомнив о священнике, Аннев перевел взгляд на левую руку в толстой перчатке. В голове зазвучал голос Содара: «Иногда бывает так, что ложь нас спасает, а правда губит. Если бы тебя поставили перед выбором – что бы ты предпочел?»

«Правду», – без колебаний ответил самому себе Аннев. Лучше знать, какие опасности тебя подстерегают, и самому принимать решения, чем пребывать в блаженном неведении, позволяя другим указывать тебе путь. Предупрежден – значит вооружен. Но вправе ли он решать и за своих друзей?

Ну и задачка. Солгать Титусу и Терину и тем самым их защитить – или сказать правду и навлечь опасность не только на них, но и на самого себя?.. В свое время и Содару пришлось сделать подобный выбор…

До рыночной площади было уже рукой подать, а Аннев так и не придумал, как ему поступить. Он бы предпочел выложить все начистоту, но боялся, что Шраон прав: Титус от него нипочем не отстанет, и никакие уговоры и объяснения тут не помогут.

Вдруг – легок на помине! – пухленький стюард, стоявший в толпе зевак, их заметил и бросился навстречу:

– Аннев! Ты только представь! В Баноке есть жонглеры – они илюмиты! И еще столько разного странного народу! Я видел егеря из Альтары, а еще там предвещатель, весь белый, как молоко! А знаешь, какие у него глаза? Розовые! Пошли скорее, сам увидишь!

Он махнул рукой в сторону толпы, которая продолжала прибывать к южным рыночным воротам: над головами горожан, блестя на солнце, то и дело взлетали ножи. Протиснувшись сквозь толпу, Аннев увидел стройного мужчину в ярко-красных кожаных штанах, который жонглировал четырьмя ножами, а на его теле – руках, ногах, груди и спине – было прикреплено еще как минимум три дюжины кинжалов.

Внезапно рядом с Анневом возник Терин.

– С четырьмя ножами и я могу, – заявил мальчишка. – Да чего там, я бы и с пятью смог.

Не успел Терин закончить, как жонглер выхватил из перевязи на предплечье еще два ножа и тоже подбросил их высоко над головой.

– Ого, – восхищенно хмыкнул Терин. – Вот это да! Блеск. А интересно, он и с десятью эдак запросто управится?

Аннева зрелище впечатлило не меньше, однако слова Титуса об альтаранце и белом человеке с розовыми глазами не давали ему покоя. Он окинул взглядом пятачок, на котором шло представление, ища этих двоих, но, не увидев их, стал рассматривать жонглера. Высокий и мускулистый, со светлыми волосами и слегка тронутой загаром кожей – в целом красивый парень, если бы не тонкие белые шрамы на лице и полоска усиков над верхней губой, из-за которой он напоминал мастера лжи Атэра. Не только в его внешности, но и в манере поведения было нечто странное. Аннев вдруг понял, что не может оторвать глаз от этого человека, словно тот исполнял какой-то завораживающий танец или пел прекрасную песню – до боли знакомую, но давно позабытую.

– Это бродячий артист, илюмит, – шепнул ему на ухо подошедший кузнец.

Аннев, бросив на него быстрый взгляд, снова обратил все внимание на жонглера.

– Похоже, людям не важно, что он чужеземец.

– Артистов везде любят. Даже в Шаенбалу илюмитов не считали угрозой – на них, скорее, смотрели как на диковинку.

– Это ты о моей матери?

Кузнец медленно кивнул:

– Сам я с ней не встречался, но многое слышал от деревенских. То-то шумиха поднялась, когда она вышла за твоего отца.

– Эген, – сказал Аннев, не сводя глаз с илюмита. – Содар сказал, ее звали Эген.

– Говорят, пела она превосходно. У илюмитов ведь особый талант – заклинательное песнопение, или пение духа. Таков их божий дар. Видишь, как этот парень двигается? – Он кивком указал на жонглера. – Плавно, будто в воздухе плывет? В нем тоже есть искорка этого дара. Что еще? Яркая одежда, светлые волосы… впрочем, и среди даритов светловолосых хватает, так что это не самый верный признак. Есть еще кое-что, помимо заклинательного песнопения и двеомерского танца. Можешь сказать, что именно?

В этот момент жонглер приступил к более сложной части своего номера: поднимая ноги, он бросал ножи под колено и ловил их за спиной.

– Посмотри на его шею, – подсказал Шраон. – Видишь, что там?

Аннев прищурился: на шее жонглера висела цепочка с бронзовым медальоном. Аннев машинально шагнул вперед, чтобы разглядеть медальон получше, и увидел на нем какую-то гравировку.

– Что на медальоне?

– Дракон и феникс, – ответил Шраон. – Тескед, Люмеи первое пламя. И Ройен, последняя надежда Люмеи. Это символы илюмитской веры.

– Дракон Тескед и феникс Ройен, – задумчиво повторил Аннев. Однажды он уже слышал эти имена от Содара. – Как ты его назвал? Бродячий артист?

– Именно так. Артисты развлекают народ. Что до илюмитов, то они чаще всего становятся певцами и рассказчиками.

– Бардами?

– Не смеши меня! Все барды нынче сидят по королевским дворам. Возьмем артистов: тут тебе и жонглеры, и метатели ножей, и музыканты, и актеры, и поэты. Этот вот жонглирует ножами, но ставлю свой единственный глаз, что он отлично поет или же под горой шмоток прячет приличный музыкальный инструмент. А скорее всего, и то и другое.

Кузнец хлопнул Аннева по плечу:

– Ладно, веселитесь, а я пойду к Брайану, расскажу, что мы с тобой задумали. Заодно узнаю, не удалось ли что-нибудь выручить за зерно. Кстати, помог бы ты ему приглядеть за нашим добром. – Кузнец указал рукой на телегу, у которой стоял Фин. – Будь это Лукура или Квири, в толпе давно бы уже шнырял воришка.

Об этом Аннев не подумал. Он тут же сунул руку в маленькую сумку, висящую на поясе, – и побледнел. Сумка была пуста! Зеленый выцветший мешок-артефакт исчез со всем его содержимым! Где теперь прикажете искать волшебный фонарик с фениксом, знамя Бреатанаса, перевод Спеур Дун, над которым столько времени корпел Содар?..

Аннев похолодел от ужаса. Боги, боги, только не это… Внезапно он вспомнил – и вспыхнул от стыда до самых корней волос. Он ведь спрятал бездонный мешок в карман туники, в котором раньше носил отмычки! Аннев приложил ладонь к карману и улыбнулся. Уф! Все на месте. В надежде, что никто не заметил его метаний, Аннев огляделся.

Брайан стаскивал с телеги мешки с мукой и зерном; рядом с ним стоял Шраон, который беседовал с каким-то толстяком в необъятных шелковых панталонах. Толстяк энергично жестикулировал, указывая на мужчину, который торговал фруктами, хлебом и сыром. Фин, казалось, вовсе не интересовался тем, что творится вокруг, – все его внимание было приковано к жонглеру. Титус с Терином пробрались вперед и теперь стояли в нескольких футах от артиста.

Фин зевнул, прикрыв рот рукой, и уже повернул голову в сторону от наскучившего зрелища, как вдруг жонглер крутанулся на месте и выхватил из-за спины два коротких меча и подкинул их в воздух, добавив более крупное оружие к шести вращающимся над его головой кинжалам. Толпа восторженно ахнула, отчего Фин снова повернулся к месту действия.

– Приветствую вас! – ослепительно улыбаясь, крикнул жонглер. – Имя мое Крисс Якасен, но люди зовут меня Краснопалом. Хотите знать почему – не отводите взгляд от… ох ты ж!

Он сунул в рот большой палец правой руки, тут же поймал падающий кинжал – все это заняло у него долю секунды – и как ни в чем не бывало продолжил жонглировать клинками.

Терин, хохотнув в голос, склонился к Титусу.

– На самом деле он ни капли не поранился, – шепотом поведал он перепуганному малышу. – Да и ножи у него наверняка тупые.

Вдруг жонглер, танцуя, приблизился к ним и произнес:

– Тупые, говоришь? И ни капли не поранился? А еще, кажется, ты назвал меня лучшим артистом из ныне живущих? О, если бы все твои слова были правдой!

И, не давая Терину опомниться, быстро мазнул его большим пальцем по щеке, оставив на ней красный след. Терин торопливо вытер пятно, и толпа радостно загудела.

– Нет, юный друг, я не лучший в мире актер, зато я – честный актер. Черт!

На сей раз он поранил большой палец на левой руке и снова молниеносным движением испачкал кровью вторую щеку Терина. Смех толпы перешел в громогласный гогот.

Терин отпрыгнул назад.

– Кровь и кости! – выругался он и принялся с ожесточением тереть лицо.

– Воистину! – воскликнул Краснопал. – Причем кровь самая что ни на есть настоящая. Впрочем, ловить ножи – не самое сложное.

Словно подтверждая собственные слова, он наклонился вперед, поймал за спиной короткие мечи и вложил их в ножны – и все это он проделал, не переставая жонглировать шестью ножами. Изумленная толпа наградила Краснопала бурными овациями. Аннев снова вспомнил предостережение Шраона и огляделся, ожидая увидеть какого-нибудь беспризорника, ловко обчищающего карманы восторженных зрителей.

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять: подельник жонглера – вовсе не мальчишка в лохмотьях, а вон та девушка, что все это время стояла поодаль от толпы, а теперь начала пробираться к месту представления. На ней было огненно-оранжевое платье, плечи окутывал желтый шарф. Ее рыжие волосы с красноватым отливом были заплетены в две тугие косички, которые весело покачивались в такт ее движениям. Аннев следил за девушкой, посматривая в то же время на актера.

«Где же эти егерь с предвещателем?» – думал Аннев, не на шутку заинтригованный словами Титуса.

– О нет, – с улыбкой продолжал Краснопал. – Самое сложное в нашей работе – не сбиваться с ритма. Много умников находится, кто начинает командовать: а ну, быстрее! – или: давай помедленней! – вот тогда-то дело и принимает опасный оборот.

Внезапно его подельница в оранжевом выпрыгнула из толпы, повернулась к зрителям лицом и вынула из складок шарфа деревянную флейту. Тут Аннев смог как следует рассмотреть девицу: она была, наверное, в два раза его старше и очень хороша собой. Взглянув на Краснопала, она поднесла флейту к губам и начала наигрывать тихую чарующую мелодию.

Краснопал сунул два из шести ножей в пазухи на наручах и стал жонглировать медленнее, приноравливаясь к неспешному ритму флейты.