* * *

Нации и государства – это не просто объединения множества людей; они отличаются от индивидов во многих очевидных отношениях. Почему же, тем не менее, полезно отталкиваться от индивидуального опыта при рассмотрении и изучении общенациональных кризисов? Каковы преимущества такого подхода?

Первое преимущество, о котором я часто упоминаю при обсуждении общенациональных кризисов с друзьями и учениками, состоит в том, что индивидуальные кризисы более знакомы и понятны тем, кто не является специалистом-историком. Потому перспектива индивидуальных кризисов помогает непрофессионалам «соотноситься» с общенациональными кризисами и осознавать их сложность.

Еще одно преимущество заключается в том, что изучение индивидуальных кризисов создает дорожную карту с десятком важных указателей, которые облегчают нам понимание разнообразия результатов. Эти факторы фактически формируют полезную отправную точку для разработки соответствующей дорожной карты, подходящей для изучения и осмысления общенациональных кризисов. Мы увидим, что некоторые факторы возможно напрямую перенести с индивидуальных кризисов на общенациональные. Например, люди в кризисе часто обращаются за помощью к друзьям, а государства, находящиеся в кризисе, могут прибегать к помощи союзных им стран. Индивиды в условиях кризиса могут моделировать свое поведение по образцу других людей, сталкивающихся с аналогичными вызовами; государства в кризисе могут заимствовать и адаптировать решения, уже примененные другими странами, которые испытывали аналогичные проблемы. Наконец люди в кризисе могут заново обрести уверенность в себе благодаря тому, что уже справлялись с предыдущими кризисами; то же самое верно в отношении государств.

* * *

Это, можно сказать, простейшие параллели. Но мы также увидим, что некоторые факторы, связанные с результатами индивидуальных кризисов, не то чтобы являются полностью переносимыми на кризисы общенациональные, но могут служить полезными метафорами для отражения факторов, имеющих отношение к общенациональным кризисам. Например, психотерапевты обнаружили, что в ходе лечения стоит обращать внимание на такое качество индивидуума как «сила эго». Государства, разумеется, не обладают психической силой эго, однако эта концепция предполагает важную для наций идею, а именно идею национальной идентичности. Кроме того, люди часто обнаруживают, что их свобода действий для преодоления кризиса ограничивается повседневными практиками, скажем, обязанностями по уходу за ребенком и работой по найму; страны не испытывают ограничений в связи с необходимостью заботиться о детях и ходить на работу, но, как мы увидим, они тоже сталкиваются с ограничениями своей свободы, пусть и по иным причинам, например, из-за геополитической обстановки или из-за национального богатства.

Сопоставление с индивидуальными кризисами также позволяет четче обозначить те признаки общенациональных кризисов, которые не имеют аналогов среди характеристик индивидуальных кризисов. Среди этих отличительных черт выделяются следующие: у стран, в отличие от отдельных людей, есть лидеры, поэтому вопросы о роли руководства регулярно возникают при обсуждении общенациональных, но не индивидуальных кризисов. Среди историков долго велись (и продолжают идти) дебаты о том, действительно ли уникальные лидеры способны менять ход истории; часто говорят, что это споры вокруг роли и исторического вклада «великого человека». Также спорят до сих пор, насколько реальны альтернативы, то есть насколько вероятен исход исторических событий при иных, чем в реальности, лидерах стран. (Допустим, разразилась бы Вторая мировая война, если бы Гитлер и в самом деле погиб в той автомобильной аварии 1930 года^[5], которая едва не оборвала его жизнь?) Государства обладают собственными политическими и экономическими институтами, которые отсутствуют у индивидов. Преодоление общенациональных кризисов всегда подразумевает групповые взаимодействия и принятие общих решений; отдельные же люди нередко принимают те или иные решения самостоятельно. Общенациональные кризисы могут быть разрешены либо насильственной революцией (как в Чили в 1973 году) или мирным путем (как в Австралии после Второй мировой войны), а индивиды не совершают насильственных революций.

Эти сходства, метафоры и различия суть причины того, почему я считаю, что сопоставления общенациональных и индивидуальных кризисов полезны; они помогают моим студентам в Калифорнийском университете понимать природу общенациональных кризисов.

Читатели и рецензенты научных исследований часто приходят, по мере чтения, к постепенному пониманию охвата книги и метода ее автора; бывает, что, к их неудовольствию, эти охват и метод не соответствуют ожиданиям публики. Поэтому стоит сразу прояснить данные вопросы и поведать, чего от моей книги не нужно ожидать.

Рис. 1. Карта мира

Эта книга представляет собой сопоставительное, повествовательное и исследовательское изучение кризисов и выборочных изменений, что воздействовали на протяжении многих десятилетий на семь современных государств, с которыми я связан личным опытом и которые рассматриваются с точки зрения выборочных изменений при индивидуальном кризисе. Это следующие страны: Финляндия, Япония, Чили, Индонезия, Германия, Австралия и США.

Давайте рассмотрим поочередно элементы приведенного выше объяснения.

Это сопоставительная книга. На ее страницах обсуждается не какая-то конкретная, изолированная от прочих страна. Наоборот, исследование охватывает семь государств, которые безусловно подлежат сравнению между собой. Авторам нехудожественной литературы приходится выбирать между представлением отдельных кейсов и сопоставлением нескольких примеров. Каждый подход имеет свои преимущества и свои недостатки. В настоящем исследовании, с учетом объема книги, отдельные тематические кейсы могут, конечно, снабдить нас гораздо более подробными сведениями о единичных образцах, но сопоставление предлагает такие перспективы и выявляет такие проблемы, которых не обнаружить при изучении единичных образцов.

Исторические сравнения заставляют задавать вопросы, которые вряд ли возникнут в ходе тематического исследования: почему конкретный тип событий приносит результат R1 в одной стране, но дает совсем другой результат R2 в другой стране? Например, некое исследование гражданской войны в США, которое мне нравится читать, уделяет целых шесть страниц второму дню битвы при Геттисберге, но не в состоянии объяснить, почему американская гражданская война, в отличие от гражданских войн в Испании и Финляндии, закончилась тем, что победители пощадили побежденных. Авторы работ по единичным кейсам часто осуждают сопоставительные исследования, видя в них упрощения и поверхностные обобщения, тогда как авторы сравнительных исследований столь же часто утверждают, что единичные кейсы не способны ответить на широкие вопросы. Последняя точка зрения выражена в присловье «Кто изучает всего одну страну, в конечном счете не понимает ни одной страны»^[6]. Данная книга, повторюсь, предполагает сопоставление – со всеми вытекающими из этого факта преимуществами и недостатками.

Поскольку данная книга побуждает читателя распределять свое внимание между семью государствами, мне, как ни мучительно это осознавать, приходится в своем изложении быть достаточно лаконичным. Сидя за письменным столом и поворачивая голову, я вижу позади себя, в моем кабинете, дюжины стопок книг и бумаг на полу: каждая высотой до пяти футов, каждая охватывает материал для отдельной главы. Было поистине невыносимо уплотнять пять футов материала по вертикали в главу о послевоенной Германии из 11 000 слов. Вы не поверите, сколько всего интересного пришлось опустить! Но у лаконичности есть свои достоинства: она помогает читателям сравнивать основные проблемы послевоенной Германии с проблемами других стран, не отвлекаясь на захватывающие подробности, исключения из правил, авторские фантазии и тому подобное. Для читателей, которые желают узнать о любопытных подробностях описанных событий, в конце книги я привожу библиографию, где указываются книги и статьи, посвященные отдельным случаям.

Стиль изложения этой книги – повествовательный, традиционный, если угодно, стиль изложения исторических трудов, основу которого заложили «отцы истории» как научной дисциплины, знаменитые древнегреческие авторы Геродот и Фукидид, жившие более 2400 лет назад. «Повествовательный стиль» означает, что аргументы обосновываются и развиваются посредством прозаических рассуждений, без использования уравнений, числовых таблиц, графиков или статистических данных, лишь на малом количестве изучаемых случаев. Этот стиль можно противопоставить новому и модному квантитативному подходу в современных социальных исследованиях, который подразумевает интенсивное использование уравнений, математически доказуемых гипотез, таблиц данных, графиков и больших статистических выборок (то есть изучение множества случаев) на основании накопленных сведений.

Я научился ценить могущество этого современного квантитативного метода. Я сам использовал статистику при исследовании обезлесевания семидесяти трех полинезийских островов, дабы подкрепить выводы, которые невозможно убедительно доказать из простого рассказа о вырубке лесов на ряде островов^[7]. Я также выступил редактором-составителем другой книги, в которой некоторые мои коллеги изобретательно применяли квантитативный метод для освещения вопросов, прежде долго и безрезультатно обсуждавшихся историками-«нарративистами»^[8]. Скажем, позитивно или негативно отразились наполеоновские завоевания и политические потрясения той эпохи на последующем экономическом развитии Европы.

Первоначально я надеялся включить в данную книгу кое-какие сведения, полученные современными квантитативными методами. Я посвятил этим усилиям несколько месяцев, но в итоге пришел к выводу, что такую задачу следует выделить в отдельный проект на будущее. Все дело в том, что предназначение данной книги – выявить посредством повествовательного исследования гипотезы и переменные, необходимые для последующего квантитативного анализа, призванного их подтвердить или опровергнуть. Мой «диапазон», всего семь государств, слишком узок, чтобы извлекать из него статистически значимые выводы. Понадобится гораздо больше работ, чтобы «операционализировать» мое повествование и такие квалитативные понятия, как «успешное разрешение кризиса» и «честная самооценка»; чтобы преобразовать эти вербальные выражения в то, что возможно оценить через цифры. Посему данная книга является повествовательным исследованием, которое, я надеюсь, побудит к квантитативному тестированию.

Из более чем 210 стран мира в данной книге рассматриваются только семь государств, с которыми я знаком. Я неоднократно посещал все семь стран. На протяжении длительных периодов я жил в шести из них, и началось это еще 70 лет назад. Я говорю (или говорил раньше) на языках этих шести стран. Мне нравятся все эти народы, я восхищаюсь ими и с радостью возвращался в места их обитания; в каждой стране я побывал снова за последние два года и всерьез обдумываю, не перебраться ли на постоянное место жительства в две из них. В результате я получил возможность писать, скажем так, сочувственно, опираясь на собственные впечатления из первых рук и на рассказы моих давних друзей в этих странах. Мой опыт и опыт моих друзей охватывают достаточно долгое время, а потому нас вполне можно считать очевидцами крупных и важных перемен. Среди семи указанных стран о Японии я знаю, пожалуй, меньше всего, поскольку не говорю на японском языке и наезжал туда лишь на краткое время, причем впервые побывал в Японии всего двадцать один год назад. Зато этот недостаток восполняется тем, что мне выпало счастье иметь японских родственников по браку и моих японских друзей и учеников, к которым я всегда мог обратиться за советом.

Конечно, те семь стран, которые я выбрал на основе своего личного опыта, ни в коей мере не являются случайной выборкой среди народов мира. Пять из них относятся к богатым и промышленно развитым, одна богата умеренно и лишь одна принадлежит к числу бедных, но развивающихся. Среди них нет африканских, имеются две европейских, две азиатских, по одной американской (северо- или южноамеркианской) и Австралия, страна-континент. Пусть другие авторы проверяют, в какой степени мои выводы на основе этой неслучайной выборки применимы к прочим государствам. Я принял это ограничение и выбрал именно эти семь стран, потому что мне показалась неоспоримым преимуществом возможность исследовать только те страны, которые я изучил лично, изучал долго и интенсивно, которые познал близко благодаря дружеской поддержке и (в шести случаях) знакомству с языком.

Эта книга почти полностью посвящена современным общенациональным кризисам, случившимся при моей жизни, что позволило мне писать с точки зрения собственного современного опыта. Отступление, в котором я обсуждаю изменения, случившиеся ранее, касается, опять-таки, Японии, и я специально отвел этой стране сразу две главы. В первой обсуждается нынешняя Япония, а вот в другой речь идет об Японии эпохи Мэйдзи (1868–1912). Я включил в книгу главу об эпохе Мэйдзи, поскольку Япония тех лет олицетворяет собой яркий пример сознательных выборочных изменений, причем эти изменения произошли в относительно недавнем прошлом, а память о событиях и проблемах эпохи Мэйдзи до сих пор жива и актуальна в современной Японии.

Разумеется, общенациональные кризисы и перемены также происходили в прошлом и тоже вызывают аналогичные вопросы. Я не могу отвечать на вопросы о прошлом, опираясь на личный опыт, но укажу, что эти масштабные кризисы минувших лет хорошо изучены и описаны. К числу наиболее известных кризисов такого рода относятся упадок и гибель Западной Римской империи в четвертом и пятом столетиях от Рождества Христова; взлет и падение государства зулусов на юге Африки в девятнадцатом столетии; французская революция 1789 года и последующее преображение Франции, а также катастрофическое поражение Пруссии в битве при Йене в 1806 году, оккупация страны Наполеоном и последующие социальные, административные и военные реформы. Через несколько лет после того, как начал писать данную книгу, я обнаружил, что работа, название которой отсылает к моей теме («Кризис, выбор и перемены»), уже опубликована моим американским издателем «Литтл, Браун» в 1973 году!^[9] Та книга отличается от моей, среди прочего, описанием ряда тематических кейсов из прошлого, а также в нескольких иных отношениях. (Это коллективный труд под общей редакцией, а метод исследований его авторов зовется «системным функционализмом»^[10].)