– По правде говоря, я еще не ложился, – говорит Шон. В джинсах и мешковатой футболке он выглядит неряшливей, чем обычно. Вразрез с каждодневной однородностью собравшихся пассажиров. – Пытаюсь добить третий акт своей пьесы. Ты как, задержишься в городе?

– Думаю, да, на пару деньков, – Люку не терпится погрузиться в анонимность Лондона, подальше от подконтрольности деревенской жизни.

– О нашей загадочной беспамятной есть новости? – спрашивает Шон.

– Я не видел ее сегодня, – Люк вспоминает эсэмэски, полученные ночью от Лауры, и ее предположение о том, что Джемма в прошлом была психически больной. Сам он пока остается при своем собственном мнении – Джемма каким-то образом связана с Фрейей Лал.

– Я только что встретил пару сыскарей в штатском, – небрежно роняет Шон.

– Где?

– Они шли к больнице.

Люк инстинктивно бросает взгляд в ее сторону, хотя от станции больницы не видно. Несколько опоздавших направляются к поезду.

– С чего ты взял, что это были сыщики? – спрашивает он Шона.

– Узнал одного из них по новостям. Из Солсбери.

Шон всегда внимательно смотрит новости. И всегда в курсе всех событий, происходящих в деревне.

– Это навело меня на кое-какие мысли, – продолжает он. – Ты заметил, как эта Джемма отвечала на вопросы о России на викторине? Она даже знала адрес штаб-квартиры КГБ.

– И что? – Люк скашивает глаза на свои часы и потом снова переводит взгляд на железную дорогу. Его поезд выползает с запасного пути на главный. Люку нравится Шон, но сейчас он совершенно не расположен выслушивать его очередную конспирологическую теорию. Он их наслушался вдоволь: Фидель Кастро – отец Джастина Трюдо; Тейлор Свифт – сатанистка; Хантер Стоктон Томпсон не застрелился, а был убит… А что до атаки с нервно-паралитическим веществом в Солсбери… К чему Шон приплел ее?

– В 2010 г. сотрудники ФБР выследили и арестовали в Америке десятерых советских «спящих» агентов, – рассказывает приятель. – Они сумели глубоко внедриться во все круги американского обывательского сообщества и, затаившись, выжидали, когда Москва сочтет нужным их активировать. Короче говоря, они были дерьмовыми шпионами – ФБР прослушивали и вели их годами. Но я считаю, что их целью была обычная Америка. Эти люди жили в Нью-Джерси, ходили в бизнес-школу при Колумбийском университете и уверяли всех, что родились в Америке.

– Ты действительно хочешь, чтобы я поверил, будто Джемма была русским «кротом»? – бросает через плечо Люк Шону, вводя в билетный автомат свои данные. А потом наклоняется, чтобы сочувственно погладить за ушами его пса. Бедная псина вынуждена выслушивать бредовые теории Шона каждый день.

– После Солсбери они вернулись на свои места. Должны были вернуться. По предписанию Москвы. Старая школа. А эта Джемма оказалась дезориентирована, сбита с толку, она не помнит, кто она такая. Возможно, ее слишком рано пробудили, и она не может сообразить, на кого она работает.

– Запиши все это, Шон, – у тебя получится отличная комедия. Позабавь народ! – Люк достает свой билет из автомата в тот самый момент, когда его поезд подъезжает к платформе.

– Где была предпринята третья и последняя попытка отравить Александра Литвиненко? – кричит Шон вдогонку Люку, заходящему в вагон. – На четвертом этаже отеля «Миллениум» на Гросвенор-Сквер. Кому, мать твою, могли быть известны такие подробности на викторине сельского паба, Люк? Только бывшему русскому агенту, черт подери.

Люк недоверчиво качает головой; и двери поезда закрываются у него за спиной.

17

Я смотрю на Тони, проходящего в холл.

– Разве я похожа на человека, который собирается кого-то убить? – спрашиваю я.

– Они должны исключить эту версию, только и всего, – говорит Тони, забирая с подоконника ключи от дома.

Я пытаюсь соображать быстрее; сердце заходится бешеным стуком. Не нужно было приезжать в эту деревню. Это была ошибка. Если я никому не могу назвать свое имя, как мне убедить их, что я – не убийца?

– Можно я соберу свой чемодан? – спрашиваю я.

Тони кивает:

– А потом я пойду с вами в больницу.

– А куда побежала Лаура? – воспоминание о том, как она пронеслась мимо окна, словно затравленный зверь, не дает мне покоя.

– Повидаться с подругой, – отвечает Тони и, выдержав паузу, добавляет: – Она боится.

– Меня? – этот вопрос, срывающийся с моих губ, звучит до жути нелепо.

Встав перед дверью, Тони ждет, когда я пройду мимо и поднимусь по лестнице наверх. От адреналина мои ноги наливаются свинцовой тяжестью. Я пытаюсь представить себе спальню, в которой спала, вспомнить наружный план дома, одноэтажного сзади. Под окном, над кухней, крыша скатная. Покрыта черепицей и со световым люком.

Я кидаюсь в спальню и бросаю взгляд на свой чемодан. В нем нет ничего нужного мне, так что смысла брать его с собой я не вижу. Зато я забираю с прикроватной тумбочки свои рукописные записи, еще раз пробегаю их глазами, складываю и запихиваю в задний карман джинсов. Мои руки дрожат. Тони все еще стоит у основания лестницы. Я пересекаю лестничную площадку и застываю возле двери в ванную.

– Еще минутку, – кричу я Тони.

Потом с силой тяну за шнур выключателя. Его резной деревянный набалдашник выполнен в виде морского конька. От моего рывка конек начинает быстро вращаться. А у меня при взгляде на него начинает кружиться голова. Решительно встряхнувшись, я с хлестким стуком захлопываю дверь ванной и под дребезжание ее шпингалета на цыпочках возвращаюсь в свою комнату, тихонько прикрывая за собою дверь. Опускное окно открывается более шумно, чем я ожидала. Но я все равно выставляю одну ногу на крышу, отчаянно желая сбежать.

– Что, черт возьми, вы делаете?

Я оглядываюсь и вижу Тони, стоящего в дверях спальни со скрещенными на груди руками. Наши глаза встречаются, и я поворачиваюсь обратно к окну. Малиновка на дереве в саду за домом таращится на меня так, как будто я – самая глупая женщина на Земле.

– Побег вам никак не поможет, – произносит Тони.

Я не двигаюсь с места. Он прав. Я совершила ошибку, потрясенная историей Джеммы Хаиш и тем, что она жила в этом доме. Мне нужно расслабиться, довериться системе.

– Я опасаюсь, что полицейские могут принять меня за нее, – говорю я.

– Послушайте, – говорит Тони, – я терпеть не могу копов, но ваше бегство сейчас будет означать только одно: вы виновны. И вас будут считать виновной энное время.

Я затаскиваю ногу обратно и соскальзываю по подоконнику в спальню. Я сконфужена из-за своей попытки сбежать. Это был неверный ход. Даже малиновка улетела с отвращением.

– Простите меня, – говорю я. – Я не знаю, о чем я думала.

– Не берите в голову. Мы все сбегаем от проблем. Только толку от этого чуть.

Атмосфера в комнате вдруг становится тихой, спокойной, интимной. И, когда я прохожу мимо Тони к лестнице, он внезапно преграждает мне путь и обвивает меня руками.

– Иди ко мне…

Я подавляю рефлективное желание оттолкнуть Тони и позволяю ему удерживать меня в объятиях. Секунду, две, три… А потом высвобождаюсь из его рук. Мое дыхание становится частым и поверхностным. Я молча спускаюсь следом за Тони по лестнице вниз и говорю ему, что мне нужно в туалет. Заперев дверь уборной, я прижимаюсь лбом к ее холодной стене, закрываю глаза и стараюсь представить себе дерево бодхи.

18

– Рад снова тебя видеть, – произносит Сайлас, заходя в кабинет Сьюзи Паттерсон. Подождав, когда дверь закроется, он целует ее в обе щеки. – Хорошо выглядишь!

– Ты тоже, – отвечает доктор, садясь за свой стол. Но Сайлас продолжает стоять, оглядывая кабинет и висящую на стене карту мира. Он любит путешествовать. – Только постройнел, – добавляет Сьюзи, – и сильно постройнел.

До чего же она любезна! Ведь Сайлас отлично понимает – видок у него изможденный, как у человека, слишком быстро теряющего вес. Его кожа, особенно вокруг лица, свисает, как рваные обои.

– Я постился один день и опал как поросенок, – говорит Сайлас. – Сейчас ты меня видишь, – добавляет он, обхватив голову руками, – а сейчас нет, – крутанувшись на пятках, он изгибается как марионетка, вставая к ней боком: – Сейчас ты меня видишь… – повторяет он, снова крутанувшись, – а сейчас нет. Как по волшебству, правда?

– Ты изводишь себя на работе, – говорит Сьюзи.

Сайлас намерен наслаждаться своим новым худощавым видом, пока сможет. А прежним он всегда успеет стать – дай ему полгода.

– Ты все еще куришь? – спрашивает Сьюзи.

– Иногда, – присаживается в кресло Сайлас. Он, на самом деле, пытается бросить.

В последний раз, когда они случайно встретились в баре театра «Уотермилл» в Ньюбери, Сьюзи открыто флиртовала с ним. А вскоре после того до Сайласа дошел слух, что она рассталась со своим мужем. Не потому ли он приехал сегодня в больницу?

– Ты стала счастливей? – спрашивает он Сьюзи.

– Мы – разные люди. Это давно пора было сделать.

– А дети есть? – интересуется Сайлас. – Я забыл.

– Да, дочка. И она ужасно злится на нас из-за развода.

– Со временем она все поймет.

– А как у тебя?

Инспектор на миг замолкает:

– Пока, как и прежде, у меня один сын. Конор… – Сайласу не хочется вдаваться в подробности.

– Полагаю, ты проделал весь этот путь не для того, чтобы поболтать на семейные темы, – говорит Сьюзи, улавливая его дискомфорт.

– А по мне это так заметно?

– Я на самом деле не знаю, это Джемма Хаиш или нет. Это всего лишь подозрение.

– Я люблю подозрения. Женщина, потерявшая память, для нас интереса не представляет – пусть ею занимаются психиатрические службы. Но если она, потеряв в последний раз память, убила свою лучшую подругу, твое подозрение становится более занимательным.

– А ты действительно ее не помнишь? – Сьюзи знает, что Сайлас работал в столичной полиции (и это одна из причин, по которой она позвонила ему прошлой ночью). Но ей ничего не известно о его личной причастности к этому делу. – Как она выглядела?

Сайлас трясет головой:

– Меня тогда больше волновало, как спасти жизнь ее подруги… Но у меня ничего не вышло.

– Ты пытался. Это главное.

– Возможно, раз ты так думаешь, – Сайлас вскидывает на Сьюзи глаза и улыбается. Он знает, что жизнь той девушки выскользнула и из ее рук.

– Ты можешь хотя бы проверить номер ее паспорта? – спрашивает Сьюзи, меняя тему. – Посмотреть, действительно ли она была вчера утром в Хитроу?

– У Хаиш не было паспорта, когда она совершила свое преступление. И она никуда не отлучалась из Уилтшира до отъезда в Лондон. А уж за границу точно не выезжала, – говорит Сайлас. Как бы глупо это ни было, но он всегда считал себя отчасти виновным в том, что случилось с Хаиш. Возможно, именно поэтому он вскоре после того случая перевелся из столичной полиции и вернулся в Уилтшир – попытаться сделать что-то хорошее, хоть как-то исправить ситуацию. – Все, чем мы располагаем, это описание ее физических характеристик, последняя оценка риска общественно опасного поведения, информация о родственниках и финансовом положении и фотография из полицейского досье. Все эти сведения не обновлялись с тех пор, как она покинула Эшуорт пять лет назад.

– Могу я взглянуть на фото?

– За этим я и приехал к тебе.

– А я подумала, что ты захотел сводить меня на ланч.

Отчаянно стараясь держать свои чувства под контролем и не выходить за рамки рабочей беседы, Сайлас кладет на стол Сьюзи расплывчатый снимок Джеммы Хаиш:

– Это она?

Засевший в его памяти образ Хаиш двенадцатилетней давности уже слишком сильно трансформировался под воздействием медийного освещения трагедии, так что пользы от него мало.

– Не уверена, – колеблется Сьюзи, придвигая к себе фото, чтобы получше его рассмотреть.

– Я понимаю – снимок не ахти какой, – говорит Сайлас. – Мы пытались сегодня утром связаться с ее последним медицинским координатором, а также психиатром, который наблюдал ее постоянно. Пока безрезультатно.

– Я тоже пыталась, – признается Сьюзи. – И тоже впустую.

– Нам бы найти кого-нибудь, кто относительно недавно работал с Хаиш, и провести с ними опознание. Много архивных данных системы здравоохранения тоже потеряны или отсутствуют. Даже не знаю, как ты выдерживаешь такое.

– Надо думать, что отпечатки пальцев Джеммы Хаиш тоже не сохранились?

– Естественно! – заглядывает Сайлас Сьюзи в глаза, нагнувшись над столом и приблизив свое лицо почти вплотную к ее лицу. – Но мы найдем их. А пока что мне нужно пообщаться с вашей беспамятной Джеммой.

– Она в соседнем кабинете. Я тебя туда сейчас отведу. Только, пожалуйста, будь с ней помягче – она надломлена и очень уязвима сейчас, – Сьюзи на мгновение замолкает, а потом спрашивает: – Ты действительно думаешь, что она может оказаться Джеммой Хаиш?

Сайлас снова садится в свое кресло, рассматривая карту на стене за Сьюзи. Индия – вот куда, он хотел бы еще раз съездить. Он бывал только на севере этой страны – в зоне «Золотого треугольника» и в Ладакхе… Выдержав паузу, Сайлас вскидывает глаза на Сьюзи: – Кем бы ни была эта Джемма, она приехала в вашу деревню не просто так… – помолчав еще пару секунд, Сайлас добавляет: – Двенадцать лет назад кое-кому не удалось достаточно оперативно отреагировать на звонок в службу спасения, сделанный Джеммой Хаиш. Она предупреждала нас, а мы промедлили. Я не хочу, чтобы такая же ситуация повторилась еще раз в мою смену.

Раздается стук в дверь, и на пороге кабинета появляется Стровер. Она переводит пристальный взгляд со Сьюзи на Сайласа, словно выискивая свидетельства интимной связи между ними:

– Простите, что прерываю, но Джемма исчезла.

19

Я должна была вырваться из больницы, чтобы не сойти с ума, чтобы сохранить здравомыслие, если таковое у меня еще осталось. Ноги привели меня на кладбище, расположенное через дорогу. Здесь так тихо – как в библиотеке. А надгробия – словно обложки книг. Некоторые из них – более эмоциональные. За их пылкими посвящениями угадывается жизненная драма, достойная романа: «Дорогой жене, почившей на заре своей будущей жизни». Другие более сдержанные, обдуманные, как традиционные фолианты: «Отцу и брату – нам вас не хватает».

Я брожу среди могильных камней, рассматривая их и размышляя. С той самой минуты, как я пробудилась сегодняшним утром, я чувствовала себя не в своей тарелке. У меня не было ощущения, что я контролирую себя и ситуацию. Этот ранний звонок из полиции; убегающая по улице Лаура, переменчивое поведение Тони. Почему я приняла его предложение называть себя Джеммой? Выбери я себе другое имя, ни у кого бы и мысли не возникло искать во мне Джемму Хаиш.

Я останавливаюсь возле надгробия с надписью: «Мэри Хаиш, любимой жене и матери». Волна эмоций захлестывает меня. Я закрываю глаза и снова представляю себе дерево бодхи; я слышу в его листве шелест теплого ветерка, нашептывающего мне чудесную мантру принятия. И делаю глубокий вздох – внутри меня крепнет надежда: я скоро снова увижу мамочку.

Мне следует вернуться к доктору Паттерсон. Мое отсутствие создаст еще больше проблем. Но мне не хочется общаться с полицейскими. Одна мысль об этом заставляет меня нервничать. Как нервничал Тони, когда отводил меня в больницу. Я старалась не думать о нем, как о «конвоире», но жесты и мимика Тони подсказывали мне, что полицейские ему наказали «не спускать с меня глаз». Я не могу его винить – тем более что незадолго до этого я попыталась сбежать из его дома через окно. Только из этого ничего не вышло. И вообще все запуталось. Через несколько минут после моей попытки бегства Тони обнял меня на лестнице…

Я поднимаю глаза и вижу Сьюзи Паттерсон; она стоит возле покойницкой; а рядом с ней топчутся незнакомые мне мужчина и женщина. Наверное, сыщики. Не проходит и минуты, как докторша оказывается рядом со мной. Детективы остаются в пятидесяти ярдах от нас. Сьюзи Паттерсон изучает надгробие Хаиш.

– Должно быть, это ее мать, – бормочет она, скорее, самой себе.

Сдвинувшись с места, я начинаю обходить старые надгробия; многие из них клонятся в высокой траве под разными углами, словно мачты беспомощных суденышек в бурном, бушующем море.

– Вам действительно не о чем беспокоиться, – догнав меня, говорит доктор Паттерсон. – Им нужно всего лишь задать вам несколько вопросов… Взять ваши отпечатки пальцев, сделать ДНК-тест. Один мазок изо рта, и готово.

Все мое тело разом напрягается. Она замечает это или нет?