– Это хорошо, – говорю я. – Можно мне воспользоваться вашим туалетом?

– Конечно, – заверяет Лаура.

– Вы знаете, где ванная комната, – говорит Тони, отстраняясь от меня, когда я прохожу мимо него.

Я не отвечаю. И выхожу из кухни.

3

Когда я возвращаюсь в комнату, Тони держит трубку телефона в ожидании связи. Заметив меня, он сразу же поворачивается ко мне спиной.

– Тони звонит в полицейский участок в Хитроу, – говорит Лаура. – Чтобы сообщить им о вашей пропавшей сумочке. И сказать, что вы здесь и что у вас проблемы с памятью. Не сомневаюсь, что служба паспортного контроля может проверить и просмотреть, кто прилетел сегодня из Берлина, сличить вашу фотографию со своими списками.

– Я жду соединения с участковой полицией 5-го терминала Хитроу, – говорит Тони, прикрывая рукой трубку и разочарованно закатывая глаза. – Это не придает вам уверенности, да?

Похоже, его раздражение рассеивается при взгляде на меня.

– Как вы себя чувствуете? – спрашивает он.

Я пытаюсь изобразить подобие улыбки и присаживаюсь на диван рядом с Лаурой.

– Нам пора идти в больницу?

Лаура смотрит на свои часы, «Фитбит» фиолетового цвета:

– Еще двадцать минут. Я вот что подумала: может, нам позвонить кому-нибудь из ваших знакомых? Родителям? Другу?

Я опускаю глаза; мои губы начинают подрагивать.

– Извините, – говорит Лаура. – Все будет хорошо. Память вернется. Вам только нужно успокоиться, дать голове отдохнуть.

– Ну наконец-то! – оживляется Тони, направляясь с телефоном на кухню. Он оглядывается на Лауру и улыбается.

– Он не слишком-то любит полицейских, – поворачивается от Тони ко мне Лаура, не в силах подавить смешок. – Они постоянно штрафуют его за превышение скорости.

– У меня была подруга, – признаюсь я. – Я хранила ее фотографию в своей сумке.

– Вы знаете, где она живет? – спрашивает, воодушевившись, Лаура. – Мы могли бы ей позвонить.

– Она умерла, – я замолкаю, стараясь воскресить в памяти лицо Флер. И через секунду вижу ее. С коленками, торчащими из ванной. Плачущей. Я пытаюсь припомнить еще что-нибудь. Но образ Флер исчезает. – Это все, что я знаю, – добавляю я.

– Ладно, – говорит Лаура.

Воцаряется неловкая тишина. И мы обе прислушиваемся к голосу Тони, разговаривающего по телефону на кухне. Он рассказывает о моей пропавшей сумке и неспособности вспомнить свое имя. И пытается бегло описать меня, поглядывая в нашу сторону сквозь стеклянную дверь:

– Около тридцати лет, темные волосы, короткая стрижка… Деловой костюм, чемодан… Мы собираемся заглянуть в него сейчас. Она прибыла на терминал № 5 сегодня поздним утром, возможно, ближе к обеду. Рейсом «Бритиш Эйрвейз» из Берлина… Говорит, что потеряла сумочку, или ее у нее украли, в зале прилета.

И опять, слушая, как другой человек меня описывает, я поеживаюсь. Оттого что мне не по себе. Лаура чувствует, что мне не по себе, и кладет руку мне на плечо. Она явно склонна к тактильному общению. Ее лицо оказывается очень близко к моему. Слишком близко.

– Еще чаю?

– Я в порядке, спасибо.

– Может, откроем ваш чемодан?

Я хочу встать, но Лаура опережает меня.

– Я принесу его, – говорит она.

Лаура завозит чемодан на колесиках в комнату как раз в тот момент, когда Тони кладет трубку.

– Они назвали мне сайт, на котором регистрируются все потерянные в аэропорту вещи, – сообщает он нам обеим. – Но надеяться пока рано. На процедуру регистрации таких вещей уходит до сорока восьми часов.

– А что с ее именем? Они проверят списки пассажиров? – спрашивает Лаура.

– У них есть дела поважнее. А в нашем случае опасности никто не подвергается, угрозы миру тоже нет. Они сказали, что это компетенция социальных служб. Ну, что там внутри?

Лаура позволяет мне расстегнуть молнию на чемодане.

– Думаю, тут только одежда, – говорю я, вставая на пол на колени и приподнимая его крышку. Сверху лежат две пары черных трусиков, кремовый топ-камисоль и черный бюстгальтер. Лаура вскидывает взгляд на Тони. Тот отступает назад, предпочитая держаться на почтительном расстоянии. Я ворошу одежду, лежащую ниже: еще один черный деловой костюм, похожий на тот, что надет на мне, – жакет, аккуратно сложенный поверх юбки; три блузки, джинсы, две майки, еще один лифчик, пара туфель на каблуках, две книжки в мягких переплетах, пачка тампонов, сумочка для туалетных принадлежностей, полиэтиленовый пакет с грязными колготками, трико и скрученный коврик для занятий йогой.

– Судя по всему, ваша командировка была длительной, – говорит Лаура.

– Похоже на то, – соглашаюсь я, начиная рыться в вещах еще энергичней. – Должно же найтись в этом чемодане хоть что-нибудь, что мне подскажет, кто я такая!

– Вы увлекаетесь йогой?

– Полагаю, да, – говорю я, все еще копаясь в своих вещах. «Ом мани падме хум».

– Я преподавательница. Виньясы-йоги. Мы могли бы позаниматься вместе. Вдруг это поможет.

– Это было бы здорово.

Лаура заставляет меня чувствовать себя все более виноватой. С того момента, как я пересекла ее порог, она была олицетворением доброты и участия. Я снова сажусь на пол и в беспомощном смирении захлопываю крышку чемодана.

– Не переживайте так, – говорит Лаура, снова дотрагиваясь до моего плеча.

– Там нет дневника? – спрашивает Тони, присаживаясь подле Лауры на диван. – Или счета за проживание в отеле?

– Думаю, все это было в сумочке. Извините.

– Вы ни в чем не виноваты, – говорит Лаура.

– Можно я вас кое о чем спрошу? – Тони косится на Лауру, и у меня складывается впечатление, что она порой очень беспокоится за слова, способные сорваться с его языка.

– Вы помните что-нибудь из того, что вы делали сегодня? До того, как постучались в нашу дверь с полчаса назад.

Я киваю.

– Вы помните вашу поездку сюда?

– Да.

– А полет в самолете не помните?

– Тони! – вмешивается Лаура, сжимая рукой его колено. Он кладет на ее руку свою.

– Все нормально, – говорю я.

Лаура меня защищает. Это мило с ее стороны, но мне все же нужно отвечать на вопросы Тони. Какими бы трудными для себя я их ни находила.

– Мне кажется, что все случилось, когда я направилась в бюро находок. В тот момент, когда его сотрудник спросил у меня имя и я не смогла его вспомнить. Мне тогда показалось, будто всему конец, мир рухнул.

– Не удивительно, – говорит Лаура. – Такое кого угодно выбьет из колеи. Полная дезориентация…

– Как страшный сон, – соглашается Тони, и в его тоне сквозит уже больше сочувствия.

– Я помню только один момент до этого – когда мой чемодан появился на «карусели», но… ничего из того, что происходило раньше.

У меня опять начинает кружиться голова.

– И вы не можете ничего вспомнить о своей семье? – спрашивает Тони.

– Я думаю, что нам не стоит продолжать этот разговор, – произносит, вставая, Лаура. – Пока ее не осмотрит доктор. Нам уже пора идти.

– Со мной все в порядке, правда, – смотрю я на Тони, внимательно изучающего меня.

– И свое имя тоже не можете вспомнить? Совсем ничего?

Я мотаю головой.

– Мне кажется, вас зовут Джемма, – продолжает Тони, откидываясь на спинку дивана. – Определенно Джемма.

– Не знаю, – пожимаю я плечами.

– Джемма? – переводит с меня взгляд на Тони Лаура.

– Вы можете, если хотите, остаться здесь, в комнате для гостей, – добавляет тот, одаривая меня все той же смущенной улыбкой, с какой встретил меня раньше, на крыльце дома. – На несколько дней, пока вы не решите свои проблемы. Это будет не так легко сделать.

– Конечно, – говорит Лаура. Похоже, она ждала, когда Тони предложит мне у них остаться.

– Но без вещного права проживания, – добавляет Тони. – Я читал о таком.

Думаю, он шутит.

Через минуту мы уже оказываемся у входной двери. Я нервничаю от того, что мне придется переступить порог и снова выйти из этого дома в мир. Лаура улавливает мою тревогу.

– Не волнуйтесь, я пойду с вами, – говорит она.

– Я уверен, что доктор вам сможет помочь, – добавляет Тони. – Она очень опытная. И подтвердит вам, что это наш дом.

Но в тот момент, когда мы открываем дверь, мимо проходит какой-то мужчина.

– Добрый вечер, – приветствует он Лауру. – Как вам новое жилье? Нормально обустроились?

4

Как только передняя дверь закрывается, Тони бросается наверх. Он понимает, что нужды в этом нет. Но Лаура жаждет удостовериться, что с ума сошли не они, а женщина, которая внезапно появилась на их пороге. Лауре удалось обуздать свое беспокойство – благодаря ее занятиям йогой. Но Тони-то знает: лучше разрешить ее опасения быстро, до того как они наберут силу.

Поднявшись наверх, Тони раскладывает на лестничной площадке стремянку и отпирает люк – вход в маленькую комнатенку, его «мужскую берлогу», как называет ее Лаура. Она сюда не заходит. Каждый квадратный фут в этой комнатке заставлен коробками. И на каждой из них помечен год. В этих коробках хранятся листовые негативы доцифровых времен. Большинство из них с их свадьбы, но у левой стенки комнатки стоят несколько коробок с негативами, которыми Тони гордится больше всего. Это его коллекция ежедневных снимков, которые он делает все 365 дней в году. Фотографии спящей Лауры, высоких ажурных облаков, ракушек на пляже.

Лаура частенько подкалывает его, говорит, что эти снимки – признак нежелания двигаться по жизни дальше или неспособности жить настоящим моментом. Но дело совсем в другом. Это – память, противодействие забвению. Некоторые люди ведут дневник. А он каждый день снимает. Правда, в последние годы он предпочитает не печатать фотографии, а загружать их в Инстаграм.

Тони наклоняется, выбирает наугад одну из коробок и достает из нее фотографию: сгорбленное под тяжестью позднемартовского снега дерево, снятое за несколько недель до их женитьбы. Тони легко вспоминает тот день. И тот самый момент. С синапсами у него все в порядке; и нейроны его мозга беспрепятственно взаимодействуют друг с другом. Сделав этот снимок, он помог потом Лауре смести толстый слой снега с ее фольксвагена «Жука». Они смеялись, Бросались друг в друга снежками. Было это спустя месяц после очередного выкидыша у Лауры, и она изо всех сил пыталась храбриться. Но они оба понимали: не случись у Лауры выкидыша, они бы гуляли уже втроем, и Лаура бы не бодрилась натужно, а была бы по-настоящему счастлива.

Тони убирает фотографию и поворачивается к коробке с документами на их дом. Вот акт по межеванию, вот сведения о недвижимости… экологическая экспертиза… и, наконец, копия свидетельства о праве собственности. Все документы на месте. Все в порядке. А разве могло быть иначе? Что себе надумала Лаура? Тони фотографирует бумаги на телефон и посылает ей фото с смс.

Лаура подозревает, что женщина, которую он окрестил Джеммой, могла проживать здесь какое-то время в прошлом. Она обсудила с ним такую возможность, пока Джемма была в ванной. Это объяснило бы ее тревожащее знание их дома.

Предыдущие хозяева передали Лауре пакет старых документов на дом, покоящихся теперь на дне коробки, и список его владельцев до них. Любопытство подвигло этих людей провести целое генеалогическое исследование и воссоздать историю дома вплоть до 1780 года, когда он был построен. Тони отыскивает список имен и быстро пробегает их глазами… Не стоит отправлять его снимок по телефону Лауре.

5

– Мы переехали сюда месяц назад, – рассказывает Лаура, пока мы идем по дороге вниз в сторону паба. – Мы снимали жилье в деревне почти год, дожидаясь, когда этот дом выставят на продажу.

– Дом старинный, – говорю я.

– Да, полагаю, восемнадцатый век. Тони очень хотел его приобрести – стать владельцем кусочка английской истории.

Мы проходим мимо молодой парочки, толкающей перед собой дорогую коляску. За ними петляет на деревянном беговеле еще один ребенок. В «Агнце Божьем» на углу главной улицы полно посетителей; на асфальт то и дело вываливаются перебравшие выпивохи. Тони остался дома готовить ужин к нашему возвращению – вдруг я захочу с ними поесть.

– А вы знаете, кто жил в этом доме до вас? – спрашиваю я.

– Молодая семейная пара с ребенком. Он – служащий «Водафона» и был вынужден переехать в связи с изменением места работы. А она была учительницей в начальной школе.

– Значит, не я, – говорю я, криво улыбаясь.

– Мы с Тони думали о такой вероятности. Будь этот дом раньше вашим, все было бы гораздо проще.

Мы подходим к местной больнице – сверкающему новому зданию со стеклянным фасадом, крыльцом со ступеньками и наклонным пандусом, ведущим к главному входу. Такое здание может быть только медицинским центром, обителью врачей, дезинфицирующих средств и острых инструментов. В животе у меня узлом скручивается напряжение. Мой разум как птица, которая ищет открытое море и время от времени приземляется на крохотные островки памяти.

– Может быть, вы жили в этом доме, когда были намного моложе? – спрашивает меня Лаура, когда мы поднимаемся по ступеням. – Вы явно чувствуете какую-то связь с ним.

– Я просто осознала, что должна сюда вернуться, – говорю я, присаживаясь в приемной.

– У нас на чердаке хранится список всех старых владельцев. Мы можем проверить, есть ли в нем ваше имя – когда вы его вспомните.

Пока Лаура набирает на экране компьютера дату своего рождения, чтобы дать знать врачу о своем прибытии, я беру со столика журнал.

Это старый экземпляр «Загородной жизни», полный фотографий красивых сельских домиков и коттеджей с плетистыми розами у дверей. Мне становится неуютно. Я чувствую себя отрезанной от остального мира и ужасно одинокой. Что я здесь делаю, сидя в больничке сельской Англии?

– Прошу прощения за беспокойство, – раздается надо мной мужской голос. Его тон неуверенный, колеблющийся.

Я поднимаю глаза. Мужчине под пятьдесят, может быть, больше. На нем кремовый льняной костюм, белая рубашка без воротника и галстука и поношенные коричневые замшевые ботинки. Через плечо перекинута желто-коричневая курьерская сумка. Я никогда не видела его в своей прежней жизни – по крайней мере, думаю, что не видела.

– Мы знакомы? – продолжает мужчина.

Я мотаю головой, мое замешательство очевидно. Этот парень что, клеится ко мне?

– Ох, ради бога, извините, – говорит мужчина, глядя на меня со смущением и смятением. – Похоже, я обознался.

– Люк, – обращается к мужчине Лаура, поспешно присоединяясь к нам.

– Лаура, я тебя не заметил, – целует он ее в обе щеки. – Твоя подруга показалась мне знакомой, – с губ мужчины слетает нервный смешок. Но, похоже, он находит нашу встречу совсем не смешной. – Из давнего прошлого, – добавляет он и замолкает.

Лаура смотрит на меня, тщетно пытаясь отыскать на моем лице проблески воспоминаний. Я отчаянно силюсь их пробудить, но все напрасно. Я совсем не узнаю собеседника.

– Извините, что разочаровала вас, – говорю я ему. Даже в смятении у Люка очень приятная улыбка, и на какой-то миг я ловлю себя на том, что мне очень хочется оказаться его знакомой.

– Вам не за что извиняться, – говорит он.

В разговоре возникает пауза. Ожидая, когда Лаура нас познакомит, Люк смотрит на нее, а потом снова переводит взгляд на меня. Едва наши глаза встречаются, улыбка слетает с его лица. О чем он думает?

– Я ошибся, – добавляет Люк более тихим голосом, заполняя неловкую тишину. – Забавная вещь – эта память.

Люк отходит, а Лаура садится рядом со мной.

– Неловко получилось, – говорю я, беспокойно заерзав в кресле.

– Я не могла вас познакомить, потому что…

– Я знаю, все в порядке…

– Я, было, подумала, что мы разрешили вашу загадку, когда Люк сказал, что узнал вас.

– Я тоже, – говорю я, откидываясь на спинку кресла. – Может, я действительно его знаю? Мне показалось, он – хороший человек.

– Люк? Он замечательный!

– Лаура Мастерс? – выкликает голос из глубины коридора.

– Это нас, – говорит Лаура, вставая. – Люк – журналист. Он написал статью о местном приходском священнике, запретившем от имени церкви мои уроки по йоге, потому что они «коренятся в индуизме».

– Не больно-то по-христиански, – говорю я.

– На самом деле священник не хотел, чтобы его обвинили в поддержке «альтернативного мировоззрения». Не удивительно, что к нему в церковь больше никто не ходит.

В тот самый момент, когда мы с Лаурой выходим из приемного отделения, сбоку от меня снова вырастает Люк.

– Прошу прощения, я забыл дать вам вот это, – говорит он, протягивая мне маленькую визитку.

– Спасибо, – говорю я, обескураженная его вниманием.

– Это так, на всякий случай.

6

Когда мы заходим в кабинет доктора Сьюзи Паттерсон, у Лауры жужжит мобильник. Она взглядывает на его экран, и, усаживаясь на один из двух пустых стульев, показывает мне текст сообщения от Люка:

«Кто эта новая женщина? Она мне показалась до странности знакомой».

Мы обе улыбаемся, хотя на самом деле его интерес заставляет меня нервничать. Я сажусь на другой стул и осматриваюсь. Невыносимая, гнетущая чистота в кабинете напрягает меня еще сильнее; в груди все сжимается. У одной стены стоит кушетка, покрытая белой бумажной простыней. А на столе, как столовые приборы, разложены медицинские инструменты. Я отвожу глаза в сторону, заламываю от волнения руки. В уме я представляла себе этот кабинет гораздо более безобидным. Я заставляю себя поднять глаза.

– Спасибо тебе, Сьюзи, за то, что так быстро нас приняла, – благодарит Лаура.

– Да пожалуйста, – отвечает доктор Паттерсон. На вид ей пятьдесят с небольшим. Держится уверенно, скорее учтиво, чем напыщенно. Серьезная. Одета в облегающий темно-серый джемпер; на шее скромная нитка жемчуга. Со слов Лауры, она в этой больнице лишь временно замещает отсутствующую коллегу, а раньше работала врачом общей практики в Девицесе. И я подозреваю, что они со Сьюзи – добрые приятельницы.

– Спасибо вам, – добавляю я от себя.

– Расскажите мне, что случилось, когда вы впервые осознали, что не можете вспомнить, как вас зовут.

Я повторяю ей все, что уже говорила Лауре и Тони.

– Это так тяжело – ничего о себе не знать, – признаюсь я.

– Могу себе представить, – кивает доктор Паттерсон.

– Я пытаюсь что-либо вспомнить, но в моей голове одна пустота.

Я стараюсь говорить ровным голосом, но мои ноги предательски дрожат.

– Вы не смогли ничего рассказать сотруднику бюро находок?

– Ничего. – Я замолкла, думая о встрече с Люком в приемном отделении. За кого он меня принял? – Наверное, будет проще, если вы станете называть меня Джеммой.

– Джеммой? Почему именно Джеммой?

– Мне нужно какое-то имя и…

– Тони показалось, что ей подходит это имя, – нервно смеясь, поясняет Лаура.

– А вы, – обращается ко мне доктор Паттерсон. – Что вы о нем думаете?

– Нормальное имя. На время сгодится… – пожимаю я плечами; мне же нужно как-то зваться.

– Как вы себя сейчас чувствуете?

Я глубоко вздыхаю: