Я швыряю ему в лицо жемчужины. Он едва вздрагивает. Но когда он делает следующий шаг, они оказываются у него под ногами, губительные, как шарикоподшипники, и он дико взмахивает руками, а его ноги разъезжаются в разные стороны.
Вчера он довел меня до первого оргазма, еще не раздевшись. Я заметила, что ему это нравится. Оставаться полностью одетым, снимая с меня все, кроме ожерелья, и превращая меня в дрожащую немочь пальцами и языком. Ему как будто мало сохранять контроль над собой: надо, чтобы я его утратила. Только тогда он может спокойно кончить.
Он направляется к, если я не ошибаюсь, самому именитому архитектору Англии, члену палаты лордов, и с непринужденной улыбкой протягивает ему руку. Ту самую, которая несколько секунд назад побывала во мне.
Ладно, теперь моя очередь. Как у тебя расставлены специи?
Специи?
Да. Я не смог найти кумин, и теперь этот вопрос не дает мне покоя. Они явно расставлены не в алфавитном порядке и не по сроку годности. Может, по вкусовому профилю? Или по континентам?
Шутишь, что ли?
Он смотрит на меня. Ты хочешь сказать, что они стоят в случайном порядке?
В абсолютно случайном.
Ого, говорит он.
Тебе не кажется, что это уже… не знаю, одержимость?
– Нет, – говорит он. – Это называется противоположность лени. – Он задумывается. – Возможно, щепетильность.
– Ты не считаешь, что жизнь слишком коротка, чтобы каждый раз вытирать душевую?
– А может быть, – рассудительно говорит он, – жизнь слишком коротка, чтобы проживать ее не так идеально, как можно.
Лишь когда мои чувства затуманивает оргазм, он наконец позволяет себе кончить; его ляжки дергаются, сжимаются, он содрогается внутри меня, раз за разом громко произнося мое имя.
Я, конечно, знала слова Мис ван дер Роэ[3]: «Меньше – значит больше», но даже не думала, каким чувственным может быть это «меньше», каким роскошным и богатым.