Похожим образом движение за права человека в Америке, которое началось с попыток исправить одну из величайших исторических несправедливостей, казалось, приближалось к какому-то долгожданному разрешению. Но опять же, ближе к моменту победы все начало портиться. Как только все стало казаться лучше, чем когда-либо прежде, риторика сменилась: согласно ей, дела никогда еще не обстояли хуже. Внезапно – после того, как большинство из нас надеялось, что проблема уже решена – все свелось к вопросу расы. Как и с другими вопросами-подножками, только дураку или сумасшедшему придет в голову даже подвергать сомнению – не говоря уже о том, чтобы оспаривать – такой поворот событий.

Затем, наконец, мы все, сбитые с толку, наткнулись на самую неизведанную территорию. То было утверждение о том, что среди нас существует значительное число людей, которые живут в неправильных телах, и что, как следствие, все однозначные понятия, оставшиеся в нашем обществе (включая понятия, укоренившиеся в науке и в языке), должны быть полностью переформулированы. В некотором смысле споры вокруг трансгендерности дают наибольшую пищу для размышлений. Несмотря на то, что самый новый из вопросов прав также затрагивает меньшее число людей, за него, тем не менее, борются с почти несравненной свирепостью и яростью. Женщины, которые приняли неверную позицию по этому вопросу, преследуются людьми, которые в прошлом были мужчинами. Пригодность родителей, которые озвучивают то, что еще вчера было распространенным обсуждением для того, чтобы быть родителями, подвергается сомнению. В Великобритании и в других местах полиция интересуется людьми, которые не признают, что мужчины могут быть женщинами и наоборот^[13].

Все эти новые проблемы начинали свое существование как законные кампании по защите прав человека. Это та причина, почему они так далеко продвинулись. Но в какой-то момент эти кампании преодолели некий водораздел. Недовольные равенством, определенные группы стали выбирать нестабильную позицию, основанную на том, что они «лучше». Многие могут возразить, что цель состоит в том, чтобы попросту оставаться какое-то время на позиции своего превосходства, чтобы сравнять историческое игровое поле. На заре движения #МеТоо такие высказывания можно было услышать часто. Как сказал один ведущий канала CNN: «Возможно, это чрезмерная компенсация, но ничего страшного. Нам нужна компенсация»^[14]. К сегодняшнему дню никто не сказал, когда эта чрезмерная компенсация будет завершена и кому мы можем доверить объявление о ее завершении.

Что известно всем, так это то, как будут называть людей, если их ноги лишь слегка зацепятся за эти новенькие подножки. «Ханжа», «гомофоб», «сексист», «мизогин», «расист» и «трансфоб» – и это только начало. Борьба за права, происходящая в наше время, сконцентрировалась вокруг этих токсичных и взрывных проблем. Но в процессе эти проблемы прав превратились из продукта системы в основание для новой системы. Чтобы продемонстрировать принадлежность системе, люди должны доказать свои полномочия и свою приверженность. Как можно продемонстрировать свою добродетельность в современном мире? Будучи «анти-расистом», конечно. Будучи «союзником» ЛГБТ-сообществу, разумеется. Подчеркивая, насколько сильно ваше желание – будь вы мужчиной или женщиной – уничтожить патриархат.

Это создает проблему «прослушивания», когда публичные признания в лояльности системе должны многословно озвучиваться – вне зависимости от того, есть в этом необходимость или нет. Это – продолжение известной проблемы либерализма, которая осознавалась даже теми, кто однажды вел благородную борьбу. Это тенденция, выявленная ныне покойным австралийским политическим философом Кеннетом Миноугом и названная синдромом «Святого Георгия на пенсии». Убив дракона, храбрый воин обнаруживает, что бродит по земле в поисках новых славных сражений. Ему нужны его драконы. В конце концов, утомившись в погоне за все более мелкими драконами, он даже размахивает мечом в воздухе, воображая, что борется с драконами^[15].

Если это является искушением для Святого Георгия, то представьте, что может сделать человек, который не является святым, у которого нет ни лошади, ни копья, и которого никто не замечает. Как бы они могли убедить людей в том, что, будь у них исторический шанс, они бы тоже без лишних вопросов убили дракона?

В тех заявлениях и в поддерживающей их риторике, которые будут цитироваться в этой книге, можно увидеть множество тому примеров. Наша общественная жизнь сейчас полна людей, страстно желающих занять места на баррикадах уже после того, как революция завершилась. Или потому, что они принимают баррикады за свой дом, или потому, что возвращаться домой им некуда. В каждом из случаев демонстрация добродетели требует преувеличения проблемы, что приводит к тому, что она и впрямь увеличивается.

Но во всем этом есть еще одна проблема, и в этом и состоит причина того, почему я не просто разбираю все эти основы новой метафизики не только всерьез, но и одну за другой. В случае каждого из этих вопросов растущее число людей, имея закон на своей стороне, притворяется, что и их вопрос в отдельности, и все они, вместе взятые, являются решенными, и по ним достигнуто всеобщее согласие. Но все обстоит совершенно противоположным образом. Природа того, по поводу чего все должны были достичь единогласия, такова, что согласие по этому поводу не может быть достигнуто. Каждая из этих проблем бесконечно более сложна и нестабильна, чем готово признать наше общество. Поэтому, собранные вместе как фундамент для новой морали и метафизики, они формируют основу всеобщего безумия. Действительно, сложно себе представить более шаткую базу для социальной гармонии.

Ибо, хотя расовое равенство, права меньшинств и права женщин относятся к одним из лучших достижений либерализма, они представляют собой самые непрочные основы. Попытка превратить их в фундамент сродни тому, чтобы перевернуть барный стул вверх ногами и попытаться балансировать, стоя на нем. Плоды системы не могут воспроизвести стабильность системы, которая их создала.

Хотя бы поэтому каждый из этих вопросов сам по себе является глубоко нестабильным компонентом. Мы представляем каждый из них как решенный и получивший ответ. И тем не менее, хотя бесконечное число противоречий, фальсификаций и выдумок в каждой из них очевидны для всех, их признание не только поощряется, но и буквально контролируется. И вот нас просят согласиться с вещами, в которые мы не можем поверить.

В этом состоит главная причина того, почему и онлайн-, и офлайн-дискуссии столь уродливы. Поскольку нас просят выполнить целый ряд прыжков и скачков, которые мы не можем сделать, и которые, возможно, делать неразумно. Нас просят верить в то, во что невозможно поверить, и нам говорят не протестовать против того, против чего многие люди сильно возражают. Например, речь идет о том, когда детям выписывают лекарства, нацеленные на остановку у них полового созревания. Боль, возникающая из-за того, что от вас ожидают, что вы промолчите в связи с одними важными темами и выполните невозможные трюки в связи с другими, огромна – не в последнюю очередь потому, что проблемы (включая внутренние противоречия) столь очевидны. Как может подтвердить любой, кому доводилось жить при тоталитаризме, в этом есть нечто унизительное и в конечном итоге разрушающее душу – в том, чтобы соглашаться с утверждениями, в которые вы не верите и которые не можете считать правдивыми. Если речь идет о вере в то, что каждый человек должен иметь в глазах других равнозначную ценность, и к нему нужно относиться с равносильным достоинством, то это может быть хорошо. Если вас просят поверить в то, что не существует разницы между гомосексуальностью и гетеросексуальностью, мужчинами и женщинами, расизмом и антирасизмом, то это со временем приведет вас к сумасшествию. Это сумасшествие – или безумие толпы, – то, в центре чего мы оказались, и то, из чего нам нужно найти выход.

Если у нас это не получится, то направление дальнейшего движения уже очевидно. Мы столкнемся с будущим, не только полным еще большего разобщения, гнева и насилия, но и будущим, в котором возможность ответной реакции против всех предложений по улучшению прав – включая хорошие – становится более вероятной. Это будущее, в котором на расизм отвечают расизмом, на очернение по признаку пола отвечают очернением по признаку пола. На каком-то этапе унижения у большинства попросту не будет причин не ответить тем же, что так хорошо сработало на них самих.

Эта книга предлагает несколько способов выйти из этой ситуации. Однако лучший способ начать – это не понять основу того, что происходит сейчас, а иметь возможность свободно обсуждать это. Когда я писал эту книгу, я узнал, что у британской армии есть устройство для разминирования, которое теперь называется «Питон», а в более ранней версии было известно как «Гигантская гадюка». Когда эта система, установленная на прицепе, стреляет по минному полю, она выпускает ракету, за которой разворачивается похожий на шланг след длиной в сотни метров, весь начиненный взрывчаткой. Когда все это укладывается поперек минного поля (видео о том, как это выглядит, можно, как и многое другое, увидеть в Интернете), оно вызывает то, что называется «симпатической детонацией». Это означает, что весь этот шланг взрывается, взрывая также мины в пределах значительного радиуса от ракеты и ее хвоста. Хотя этот метод не может очистить минное поле целиком, он может очистить путь через минное поле, позволив людям, грузовикам и даже танкам безопасно перемещаться через пространство, которое до этого было непроходимым.

Я скромно считаю эту книгу своей «Гадюкой». Я не стремлюсь расчистить целое поле, и я не мог бы сделать этого, даже если бы захотел. Но я надеюсь, что эта книга поможет расчистить некий проход, по которому впоследствии люди смогут ходить с большей безопасностью.