Часть 2

– Я каждый день ждал, когда всё получится!

– Тогда почему не получилось?

– Наверное, я перестал ждать…

– Не думаю, что это закон подлости. Твоя история… Я не был в такой ситуации. Не стоял перед выбором между двумя шансами. Не был в условиях, когда делаешь, делаешь что-то, а толку нет. Но твоя история напомнила мне один случай. Он отличается от того, что ты рассказываешь. Однако же есть в нём одно общее.

Этот случай произошёл на войне. Вернее сказать, когда война уже закончилась.

Поступила информация, что в одном из районов, освобождённых от немцев, действует диверсионная команда. Тогда всюду шла зачистка районов от фрицев. И обычно отправляли отряд из тридцати–пятидесяти человек, в зависимости от количества замеченных немцев. Но в тот раз отправили разведгруппу перепроверить информацию.

Всё подтвердилось. Но немцев оказалось гораздо больше, чем ожидалось. В итоге разведгруппа сама попала в засаду, была вынуждена вступить в бой до прихода основных сил. В том бою выжил один командир.

Пока дед говорил, его голос становился всё более грустным и каким-то тяжёлым. Он так и не притронулся к яичнице, размазывая её по краям тарелки. Взгляд его стал стеклянным, уставившимся в тарелку, словно в экран телевизора.

– Что же общего у этой истории с моей? И какое отношение эта история имеет к тебе, если ты не воевал? Ну, или откуда ты про неё знаешь?

– Общее в ней одно. Выживший командир всю войну прошёл первым в бой. Имел множество наград за опасные операции. Прошёл всю войну и победил в каждом своём бою. Кроме того, последнего. Он всегда знал, за что воюет, и верил в этом. Знал, что победа будет за его страной. Верил, что вернётся домой и обнимет свою жену, что восстановит мирное небо над родной деревней.

С каждым словом вилка всё сильнее вдавливалась в тарелку, издавая раздражающий скрип.

– Этот командир так же, как и ты, пробивал стену, надеясь увидеть за ней победное небо. И вот он его увидел. И осталось только пролезть в это отверстие. Преодолеть этот разлом. И цель достигнута.

И война закончилась. И дома ждёт его семья. И тогда впервые его посетили мысли о том, зачем нужен этот последний бой. Поселился страх в душе, что в конце лучше не рисковать.

Борис слушал старика и понимал, что дед говорит о себе. Но не понимал, как это возможно, так как все в семье знали, что дед не воевал. Никогда не ходил на парад. Не имел никаких наград.

– Дед, но… ты же не воевал.

Старик посмотрел на него исподлобья.

– Я не знаю, кто устроил этот мир и почему он так работает. Но тот бой я запомнил на всю жизнь.

Может, ты и прав. И это действительно закон подлости или иной противной человеческой натуре силы.

Этот закон я выучил и могу им с тобой поделиться. Когда долго к чему-то идёшь, вкладываешь, как ты, силы и душу в правое, верное и нужное дело, на финишной черте обязательно появляется судьба-злодейка, которая начинает предлагать другой путь.

Дорогу, которой ты никогда не шёл или с которой стремился сойти. И в этот момент эта дорога кажется самой лёгкой и, чёрт возьми, самой верной и правильной. Видится моментом истины, когда весь прошедший путь вдруг становится глупым, долгим, напрасным и бесполезным именно без прохождения этого последнего боя.

В том бою я смалодушничал. Позарился на её тридцать серебряников и сошёл с дороги, что потом и кровью шёл пять лет. Стоило ли оно того?

Я вернулся живой и здоровый к вашей бабке. Родил дочь и сына. Вас вырастил. Наверное, оно того стоило. Четыре моих сослуживца домой не вернулись. Не родили и не воспитали детей, как это сделал я.

Может быть, если бы я пришёл на помощь, кто-нибудь из них вернулся бы живым из того боя, а может, и не вернулся бы. Может, и меня бы застрелили, и вы бы выросли с другим дедом. Не знаю, как бы было.

Тебе с уверенностью могу сказать, чего бы точно не было.

Жёсткость и мрачная решимость на лице деда стянули сухую кожу на его черепе, превратив лицо в маску.

– Моего внутреннего гнилого червяка, который поселился в том бою где-то внутри моей души и пожирает меня эти семьдесят лет.

Один единственный бой, последний, который я проиграл, оставил этого паразита во мне на всю жизнь.

Возможно, я носил его всё это время, чтобы сейчас ты не подцепил такого же.

Чтобы взвесил своей головой, что ты можешь потерять, а что – обрести.

Идти вперёд, оставляя своё прошлое, тяжело. Нужно иметь много сил, чтобы вырваться из жизни, которая тебя окружала в прошлом, что ты так долго создавал, пока не решил всё изменить. Жизнь, в которую ты когда-то верил, тебя так просто не отпустит и не раз проверит твою решимость не свернуть с выбранной дороги.

Считай, что сейчас та самая судьба-злодейка вышла к тебе, чтобы проверить, насколько твоё яблоко спелое и нельзя ли в него запустить своего червяка. Чтобы он потом пожирал тебя каждый день: чувством вины, обиды за сделанный выбор, досадой за то, что ничего нельзя изменить, и желанием, безумным желанием найти второй шанс, чтобы исправить, искупить эту проклятую ошибку прошлого.

Борис слушал деда и не понимал, что делать, не мог разобраться в себе. Он ещё больше запутался от его рассказа. Потому что в какой-то момент решил, что его жизнь навсегда связана с воровством. Он это умеет и этим всегда жил. И дорога работяги – это не его путь. Но дед акценты ставил на противоположном выборе.

Старик, словно чувствуя его смятение, смягчил голос:

– Потому что в конце тяжелее всего. Особенно когда ты не знаешь, что финиш впереди, когда кажется, что просвета нет, но он, эта треклятая дыра в стене, всё же рядом, и ты уже чувствуешь её всем своим нутром.

В этот момент и наступает пик сомнений. Потому что приходится черпать силы только в себе, в своей вере. Но силы на исходе, а конца пути не видно, и хочется остановиться. Именно тогда приходит она. В этот момент мир присылает её, чтобы она придала сил и сказала: «Зачем тебе идти в этот бой, когда есть возможность все сделать гораздо проще?..»

Дед поднялся.

– Я сделал самую большую ошибку в своей жизни, послушав эту стерву. Я запретил в нашей семье говорить о том, что я воевал. Спрятал все свои награды в сундук и никогда за всё это время их не надевал. Я предал всё то, во что верил четыре года войны, испугавшись, что умру, когда надо мной от горизонта до горизонта раскинулось мирное небо. Подумай, Борис, стоит ли оно того.

После чего резким размашистым шагом вышел из кухни.

Борис остался в полной тишине.

Дед прошёл в свою комнату, закрыв дверь на засов. Достал ключ, открыл замок, висевший на стоявшем в углу сундуке. С самого низу вытащил жестяную банку, откуда выложил на кровать медали и ордена.

В носу щипало, и отвыкшие от слёз глаза неожиданно поплыли туманом накатившей влаги. Он прошёлся пальцами по каждому ордену, вспоминая каждый свой бой, за что он получил ту или иную медаль.

Открыв внуку хранимый столь долгое время секрет, он вдруг почувствовал неимоверное облегчение и, уже не сдерживая себя, зажав в кулаки все свои медали, он поднёс их к губам, целуя и шепча: «Простите меня, ребятки, простите родненькие».

Сухо и беззвучно он плакал, прижимая ордена к груди. Его исповедь вдруг дала надежду, что, возможно, сейчас, его внук всё сделает правильно. Что жертва прошлого окупится, и в новой жизни внук сделает выбор, ради которого тогда он совершил ошибку в семьдесят лет молчания.

P.S.

Борис сидел возле кровати сына, держа руку на его голове. Тот тихо сопел, уже час как погружённый в сладкий сон. В свои десять лет он по-прежнему просил, чтобы отец был рядом, когда он засыпал. Именно отец, а не мать, чем очень подкупал самолюбие Бориса и поддерживал особую связь между ними.

«Я смогу, сынок. У меня всё получится. Я не подведу вас с мамой».

В этот момент пришло СМС. Борис достал телефон: «Да или нет?»

Переведя взгляд на лицо сына, он почувствовал, как тот сильнее сжал пальцы вокруг его ладони.

«В этот момент и возникает пик сомнений. И приходит она, и показывает дорогу».

Пальцы напечатали короткий ответ, он осторожно высвободил руку и вышел из комнаты.

15. Убийца, Смерть и кошка

Надоело дерьмо в жизни – обрати внимание на цветочки.

Убийца ожидал свою Жертву. Он напевал песню AC/DC Highway to Hell.

Смерть лениво потягивалась возле подъезда, подпевая словам песни, ожидая действий Убийцы. Жертва вышла из магазина и направилась к своему дому, находящемуся в квартале, или, проще говоря, в девяти минутах пешком от того места, где был магазин.

Смерть собиралась получить новую Жертву. Очень рассчитывала на Убийцу, хотя определённые сомнения были. Прошлый раз с кошками Убийца не довёл задуманное до конца. Сегодня его энергия пылала жаждой крови, и Смерть очень хотела, чтобы незапланированная гибель Жертвы стала для неё хорошим подарком.

Подарком, потому что по её графику человеку ещё предстояло жить лет двадцать. Следовательно, подарок.

Убийца ждал. Жертва всегда ходила в это время в магазин. Раб привычек. Всегда шла пешком, в руках два пакета с едой на неделю вперёд. Не понятно, зачем и почему Жертва так поступала, когда можно было спокойно доехать на машине. Эта нелогичность сыграет ему на руку. Пять минут.

Жертва шла и обливалась потом. Она никак не ожидала, что в сентябре будет так жарко, даже вечером. Тяжёлые пакеты в руках оттягивали пальцы, подмышки и спина промокли от пота. Грузный живот добавлял отдышку. Для Жертвы это была своего рода тренировка, волевой силовой жест. На спортзал времени не находилось. Но старая привычка делать что-то не как все и упорство привели его к мысли носить еду домой пешком. «Пятьсот метров, и дом. Эх, ну и жара… Эта отдышка меня когда-нибудь доконает». Сиплое дыхание заставило его остановиться передохнуть. Вот и дом.

«Странный тип, – подумала Жертва про стоящего на дороге человека. Одетый во все чёрное, с балаклавой на лице. – Типичный отморозок, такой нападёт, и ничего не успеешь сделать», – почему и отчего возникла мысль, Жертва не поняла.

Она не понимала, что синапсы её мозга и нейроны считали предстоящую угрозу, впитали в себя энергию опасности, исходящую от человека, стоявшего на пути к дому, заглянули в будущее, просканировали энергию ближайших предметов материального мира и выдали в сознании мысль: «Тревога».

Однако анализ и логика отфильтровали сигнал, погасив опасность, сведя к нулю вероятность нападения и какие-то негативные последствия. Вместо этого мысль снова вернулась к жаре и пакетам в руках. Поравнявшись с сомнительным типом, он подумал о подъёме на третий этаж. Подъезде, где нет лифта.

– Извините. У вас что-то упало.

Жертва вернулась мыслями от подъезда к словам незнакомца.

– Что? Упало? У меня? И начал поворачиваться в поиске потери.

В это мгновение Убийца сделал быстрый шаг в его сторону и ударил каким-то предметом в шею. Жертва дёрнулась вперёд, подчиняясь инерции, тяжесть тела увлекла её вперёд. Боль и вспышка: «Знал же, что-то не так».

Смерть устремилась к лежачему, но тот ещё дышал.

– Давай! Добей его. Он уже почти готов.

Внутренний голос объединился со словами Смерти в голове Убийцы.

«Рано, сначала я хочу слышать боль».

Он знал, что был психом. Или психопатом. Или социопатом. Психологи однозначно определили его опасность для общества после того случая с кошкой. Когда он стал «знаменитым» на весь двор. Тогда он впервые ощутил, как внутренняя боль находит дорогу наружу. Вместе с диким криком кошки, криком боли от отрубленного хвоста, его боль нашла выход в мир, и он получил удовольствие, которого раньше не знал. Мучение животного стало катализатором химических реакций, что освободили боль и привнесли в его внутренний мир спокойствие. Но в тот раз он не убил. Хотя именно этим и «прославился». «Мне нужна боль, а там посмотрим»

Смерть отпрянула от лежащего человека и зашипела:

– А вдруг он сбежит, вдруг не получится и кто-то помешает? Сейчас, здесь закончи начатое!

Убийца некоторое время смотрел на распростёртое тело, разбросанные пакеты. После чего потащил тело в припаркованную рядом машину. Из двора было два выезда, и только один просматривался камерой. Маршрут отхода был просчитан. Со сменой машины и транспортировкой до пыточной. Но сначала ещё два дела.

Жертва вытянула руку и пододвинула к себе инвалидное кресло. Неуклюжим движением рук она перенесла тело с кровати в инвалидное кресло. Впереди был утренний туалет, завтрак и ещё один день «игры» в инвалида. Бесконечные сериалы, робкие слова матери, незаметно превратившейся в бабушку, в виде мольбы взять себя в руки и попробовать жить. После пыток он превратился в беспомощного калеку.

Его тело исхудало, живот и второй подбородок исчезли, оставив в прошлом отдышку. Его желание похудеть. Как долго он об этом мечтал. «Своеобразно оно исполнилось», – подумала Жертва. Обычно худеют, когда много двигаешься. Он же не двигался совсем. Обе его ноги превратились в тонкие безжизненные культяпки. Перебравшись в ванну, Жертва закрыла глаза и в который раз погрузилась в воспоминания жизни до и после электродов на теле.

Жертва была прикована наручниками к железному стулу. Хотя смысла в наручниках она не видела. Ноги были переломаны по всей длине не по одному разу.

Тем не менее она не сдавалась. Желание жить ещё пульсировало в голове, пытаясь понять, как можно выбраться из этого ада. Жертва держалась на обезболивающих, не знала, сколько времени прошло с момента нападения и сколько продолжаются пытки.

Это всё страх. Жертва всегда боялась, что когда-нибудь эти наручники будет надевать не она, а на неё. Работа накладывает свой отпечаток. Пожарные боятся огня, полиция боится другой стороны. У каждого полицейского внутри сидит этот страх – посмотреть на тюрьму глазами заключённого. С кандалами на руках. В нём этот страх был особенно живуч. Слишком много и долго он боролся с преступностью, сажая в тюрьму насильников и убийц. И вот он стал Жертвой. Того, кого ещё не нашли, не задержали, не посадили.

В этот момент рядом раздался вопль. Крик боли ворвался в его сознание холодом, парализовав нервную систему выбросом адреналина и страха. «Господи боже, я здесь не один!»

Крик продолжался, чуть падая в тональности, переходил в стон, затем – в мычание.

«Где-то рядом этот маньяк режет на кусочки ещё одну Жертву. Нужно что-то придумать… Не сдавайся!»

Убийца смотрел в лицо Жертвы и чувствовал, как с её криком его внутреннее состояние наполняет спокойствие. Боль и ненависть оставляли его тело и мысли, наполняя удовлетворённостью за восстановление гармонии.

Смерть неистово металась по комнате:

– Давай же, добей его! Он визжит, как та кошка. Он мне нужен. Я поверила в тебя. Дай! Дай мне его жизнь!

Мысль о сходстве крика с кошкой вызвала улыбку на лице Убийцы. Воспоминания о высвободившейся боли наложились на ощущение, испытываемое в момент сейчас и здесь. «Всё правильно. Я всё делаю правильно. Мне хорошо».

Человек корчился от боли, ныл, стонал, заливался слезами и молил о пощаде:

– Нет (мычание)… Пожалуйста, нет… Отпусти (стон)… Пощади меня (всхлипывание)… Я тебя не знаю. Я ничего тебе не сделал…

И снова рёв.

– За что? А-а-а!