Глава 7

Маша

Макс держал мою ладошку в своей и молчал. Все эти месяцы он винил себя в смерти родного человека, а я никак не могла понять почему. Мне казалось, что я что-то упускаю, но словить это «что-то» пока не получалось. Знала точно только одно: он действительно был виноват, но лишь в том, что Лизонька была без его поддержки.

– Ты должен был ее забрать к себе.

– Куда? В Нью-Йорк?

– В каком смысле?

– В прямом, блин, – он устало посмотрел на меня. – Я живу там уже много лет. А по работе меня мотает вообще по всему земному шару. Но каждые полгода я приезжал и оставался здесь на неделю. И неужели ты думаешь, я не предлагал ей переехать ко мне?

– Она не согласилась, – я кивнула. – Я тоже предлагала ее забрать к себе. Но она и ко мне не поехала. Даже после выписки из больницы бабуля оставалась у меня всего на несколько дней, а потом просила отвезти ее домой.

– Я настаивал, потом говорил, что найму ей сиделку. Она и от этого отказалась. Говорила, что есть девочка, которая приезжает и присматривает за ней. Это была ты?

– Не знаю, – я улыбнулась определению. – Я не девочка уж точно. Но действительно приезжала. Задержаться надолго не получалось, но я всегда отвозила и привозила ее с больницы.

– Маш, почему ей не сделали операцию на сердце? Она же так часто ложилась в стационар, значит, проблема была, – он запустил руки в свои волосы. – Но кроме капельниц и таблеток…

– Подожди, а при чем тут сердце? – нетерпеливо перебила я.

– В каком смысле? – брови Максима, а точнее одна, в которую не попала сковорода, взлетела вверх.

– В прямом, – я сощурила глаза, заподозрив неладное. – Сердце у нее было хорошее, врачи еще удивлялись, что при таком диагнозе оно отлично справлялось со своей задачей.

– Диагнозе? – Максим развернулся ко мне всем корпусом и задумчиво продолжил. – Однажды, когда я был здесь, она плохо себя чувствовала. Только вернулась из больницы и все время лежала. Я тогда и переехал в смежную с ней комнату, чтобы быть рядом. Еще злился, почему ее выписали в таком состоянии. А она утверждала, что все нормально, что скоро все пройдет.

– Терапию для сердца проводили, конечно, – говорила, но сама не могла поверить, что я, посторонний человек, знала о Лизоньке больше, чем ее родной внук. – Но не сердце было причиной плохого самочувствия Елизаветы Георгиевны.

– А что? – он затаил дыхание.

– Максим, у нее был рак, – я взволнованно следила за ним. – После операции и агрессивного лечения – ремиссия… И вот, через пять лет снова обнаружили. Но уже ничего не помогло. Слишком быстро распространялся.

– Она мне врала, – произнес полушепотом после паузы и в следующее мгновение сорвался на крик. – Она все время мне врала! А куда я смотрел?! Как мог не заметить?

Макс вскочил и заметался по кухне снова. Взъерошив свою густую шевелюру, с разбитым лицом он выглядел пугающе.

– Я не верю! – он подскочил и, схватив меня за плечи, встряхнул. – Ты мне врешь! Я должен был видеть последствия!

– Перестань! Иначе опять врежу! – я нахмурилась. – Ты и видел тогда, когда она из больницы вернулась. Обычно после химии она оставалась несколько дней в больнице, потом несколько дней у меня, пока не окрепнет, а потом я отвозила ее домой. Но так совпало, что должен был приехать ты. Не знаю как, но она уговорила врача отпустить ее, а мне сказала, что ты за ней присмотришь. Да я вообще была уверена, что ты знал о ее болезни.

– Она мне не сказала настоящую причину ее состояния, – он развернулся и стал шарить по шкафчикам. – Мне надо выпить.

– Макс! – он продолжал исследовать кухню. – Максим, ты ничего не найдешь!

– Дай ключи от машины, я быстро смотаюсь в город.

– Нет.

– Тогда я сам! – он прошел мимо меня и схватил ключи на тумбочке в коридоре.

– Прости, – я не дала ему опомниться, подскочила и врезала между ног.

– Машааааа! – завыл Максим, держась за самое ценное. – Если я говорю, что не хочу детей, не принимай все буквально. Пожалуйста.

– Ты порядком меня достал, – я наклонилась и подняла выпавшие ключи. – Но я же заранее извинилась.

– Это не помогло, поверь, – он присел. – И ничуть не смягчило удар.

– Вижу, – я смерила его взглядом. – Я старалась несильно. Но, если так дальше пойдет, ты будешь похож на один сплошной синяк.

– Ёжкин крот! Я рискую своей жизнью рядом с тобой. Знал бы, то вообще бы сюда не поехал.

– Вот, а еще жениться на мне собрался, – я присела на корточки. – Быстро пришёл в себя, принял холодный душ и бегом на кухню.

***

Я не знаю, что мною двигало, ведь этот парень – настоящая заноза. А у меня и без него своих проблем накопилось выше крыши. Однако, вопреки разуму, я хотела ему помочь. Возможно, в память о милой старушке с белоснежными кудряшками, яркой помадой на губах и ясными голубыми глазами.

– Прости меня, – он стоял в дверях и с его волос капала вода.

– У тебя закончились майки? – я мысленно выругалась.

– А тебя смущает мой голый торс? – он похлопал ладонью по своему плоскому животу и подмигнул, вот же гаденыш.

– Садись, – указала кивком на стул и поставила перед ним крепкий кофе. – Пей и слушай.

– Я уже тебя боюсь, – Макс ближе придвинул чашку. – У меня только глаз начал открываться.

– Ну так веди себя хорошо, – я улыбнулась.

– Уж поверь мне, буду стараться, – он отхлебнул кофе и принялся вытирать волосы.

– С Лизонькой я познакомилась, когда сама лежала в больнице, – начала без предисловий и он нахмурился. – Только моя опухоль была доброкачественной, в отличии от той, которую обнаружили у твоей бабушки.

– Прости, а как давно это было?

– Шесть лет назад, – я встала и подошла к окну. – Елизавета Георгиевна пришла в поликлинику с обычной простудой, а вышла оттуда с подозрением на неутешительный диагноз. Дальше все развивалось достаточно быстро: анализы, госпитализация и уже через несколько дней Лизонька лежала на операционном столе.

– Она должна была мне сообщить, – Макс покачал головой.

– Я тоже так думаю, но тогда ее контактным лицом был нотариус, а не ты. Про тебя она рассказывала лишь то, что ты фотограф, что живешь очень далеко и тревожить тебя не имеет смысла, потому что пока приедешь, ее уже выпишут. Верила, что со всем справится сама, – я вздохнула. – В общем, меня вписали, а она продолжала лечение. Через несколько дней я заглянула к ней, а медсестра мне сказала, что она с тобой так и не связалась и кроме дедули-нотариуса ее никто больше не навещал. Тогда я стала приходить чаще.

Химиотерапия делала свое дело. Но кроме положительного результата, были и побочки. Иногда Елизавета Георгиевна не могла встать с постели. Сначала я брала выходные и сидела с ней, а потом и вовсе ушла в отпуск. Только обратно вернуться на работу не получилось. Меня уволили. Бабуля же быстро поняла, что мой отдых уж слишком затянулся и предложила помощь. Уж извини, так как сбережения таяли на глазах, отказываться от предложения я не стала.

– Бабушка всегда была щедра. Не важно, кому и какая нужна была помощь, – Максим тепло улыбнулся. – Её магазинчик процветал и после того, как она перестала им заниматься лично. Деньги не тратила, всегда копеечка к копеечке. А мне постоянно повторяла: смог подняться, не жадничай и нос не задирай, помоги другому.

Макс встал и подошел к окну:

– Шесть лет назад я только встал на ноги в чужой стране, начал хорошо зарабатывать. Как говорят, был нарасхват. Видимо, поэтому она решила оставить меня в неведении. Однако, всегда утверждала по телефону, что все в порядке, – Макс посмотрел на меня. – У нас с ней договоренность была, что общаемся только по видеосвязи, и из-за разных часовых поясов созванивались в одно и то же время. И только один из наших созвонов был необычным. Лизонька сказала, что уронила телефон и разбила камеру.