9

В шесть утра привокзальное кафе понемногу наполнялось посетителями.

Чистильщик стоял в отдалении у одного из столиков в самом углу, перед ним была оставленная кем-то грязная чашка. Засунув руки в карманы серой куртки и надвинув на глаза кепку, он всматривался в посетителей, сменявшихся у барной стойки. Провинциалы, ехавшие на работу, были без багажа, они быстро впихивали в себя завтрак перед тем, как отправиться в офис. Те же, у кого были чемоданы, устраивались поудобнее, попивали кофе и поглядывали на часы, готовясь двинуться к нужной платформе. Чистильщик спрашивал себя, откуда все эти люди и куда они едут. Вернутся ли они еще или оказались здесь, чтобы исчезнуть навсегда. Где они живут, с кем расстались, ждет ли их кто-то там, далеко.

Так, размышляя о жизни, он то и дело поглядывал в экран на стене, где мелькали кадры последних новостей. Он уже выучил наизусть повторяющийся не первый раз порядок роликов и знал, что после международной хроники на экране появятся мужчина и женщина с фотографии, которую он видел в палате.

Под вспышки камер, окруженный микрофонами, отец девочки с фиолетовой челкой делал заявление на пороге больницы Святой Анны. Его голос то и дело перебивали объявления о прибывающих и отправляющихся поездах.

– Мне бы хотелось посмотреть в глаза человеку, рискнувшему жизнью, чтобы спасти мою дочь, – говорил он, приобняв за плечи красивую жену, слишком потрясенную, чтобы говорить на камеру. – Не знаю, почему он решил остаться неизвестным, но я уважаю это решение, хотя как отец я бы хотел пожать ему руку.

Чистильщик переслушивал эти слова снова и снова, но каждый раз ему слышался в них какой-то подтекст. Он понимал, что не отличается особой сообразительностью, но все же мог предвидеть возможные последствия.

«Не знаю, почему он решил остаться неизвестным…»

Уже эта фраза бросала на него какую-то тень. Кто-то задавался вопросом, что же такое скрывает добрый самаритянин, раз решил не афишировать свое геройство.

«Они придут за мной, будут искать», – думал он. Сомнений почти не осталось. Микки был прав, они придут. И потому он снова и снова винил себя в том, что не смог избавиться от девчонки. А новой возможности уже не выпадет. Микки будет очень недоволен.

– Наша девочка скоро поправится, – говорил мужчина журналистам.

От него исходило ощущение силы, уверенности, власти. Чистильщик не знал, почему журналисты заинтересовались этой историей, кто отец девочки. Но по всей видимости, он был какой-то шишкой, раз трагедия этой семьи заинтересовала телевидение. Уже этот факт заставлял беспокоиться. Люди не уймутся, им захочется подробностей, расследования. Судя по тому, как смотрели на экран посетители бара, об этой новости будут говорить еще долго.

Было и еще одно обстоятельство, из-за которого журналисты не остановились бы на достигнутом. Когда мужчина отвечал на вопрос репортера о том, как все произошло, по его лицу пробежала какая-то тень. Чистильщик сразу ее заметил, распознав скрывавшийся за нею страх.

– Моя дочь поскользнулась и упала в озеро, когда фотографировалась. Она сломала лодыжку. Она едва не поплатилась жизнью за какой-то снимок, но вы же знаете подростков – все они думают, что бессмертны, – заметил он с деланой улыбкой. – Наверное, хотела сделать селфи.

Было видно, что мужчина лгал и пытался это скрыть. Неуверенность в собственных словах выдавали глаза. Он хотел защитить дочь, но правда была другой, и она его пугала.

Чистильщик уже разгадал его тайну.

«Как комично», – подумал он. Этот мужчина знать не знает, что какой-то незнакомец, сидящий за столиком привокзального кафе, прекрасно понимает те сомнения, которые сейчас его гложут. Он понятия не имеет, что некто, ни капли не похожий на него ни образом жизни, ни положением, не имеющий ничего общего с людьми, которые обычно его окружают, не разделяющий ни его представлений о жизни, ни его идеалов, мог знать что-то такое, что касалось его семьи. Такое, что в один миг могло уничтожить его хрупкую, идеальную жизнь.

Он знал ответ.

Ему просто нужно было проверить свою догадку. Но это бы связало их еще больше, это стало бы следующим шагом к свету. А он был совсем не уверен, что готов покинуть царство теней. Вот почему он уже битый час сидел на вокзале.

Нужно было что-то решать. Например, сесть на первый попавшийся поезд и исчезнуть навсегда.

Ему уже не раз приходилось так делать, оставляя за спиной все накопленное за годы. Дом, немногочисленные предметы обихода, одежду в шкафу… Ничего другого он не нажил. Никто бы его не хватился.

Не боялся он и за комнату с зеленой дверью.

Конечно, поначалу она вызовет много вопросов, но, осознав, что не в состоянии понять, они бросят об этом думать.

Наверное, ему тоже следует перестать думать о девочке с фиолетовой челкой, надеясь, что и она о нем не вспомнит. Переехать в другой город, найти новую квартиру. Покрасить дверь в зеленый и спрятать за ней свою тайну. Вернуть все на свое место. В конце концов, он уже десять лет прожил в Комо. Он еще никогда нигде не задерживался так долго. Наверное, уже хватит.

Приняв решение, он поднялся со стула. В руках немного покалывало, они затекли от долгого сидения в одной позе или же из-за того, что плечи были слишком напряжены. Опустив голову вниз, чтобы оставаться незамеченным, он вышел из кафе и направился по переходу к платформам.

Мимо шли люди, некоторые задевали его при ходьбе. Никто не знал, что это за человек шагает рядом с ними. Он был лишь незаметным пятнышком, готовым вот-вот исчезнуть из их поля зрения. Иной раз он спрашивал себя, что бы случилось, если бы чей-то взгляд задержался на нем хоть ненадолго. В тех редких случаях, когда Чистильщик вливался в толпу, он это делал затем, чтобы почувствовать свою силу, силу человека-невидимки.

Но сейчас все было по-другому.

На самом деле он задержался на вокзале потому, что там еще были телефонные кабинки. Его поездка в Комо затевалась ради звонка, который он собирался сделать.

Он поднял трубку и кинул в щель несколько монет. После чего набрал те самые цифры, которые увидел в больнице на ноге девочки с фиолетовой челкой.

В трубке раздались гудки. После бесконечно долгого ожидания мужской голос ответил:

– Слушаю…

Чистильщик молчал. Он ждал.

– Алло… Вы меня слышите? – раздраженно вопрошал голос на том конце провода.

Он знает, что это я, он слышит мое дыхание.

– Да кто это?

Чистильщик бросил трубку. Нескольких фраз было достаточно, чтобы узнать этот голос.

Так ты хотел со мной познакомиться? Ну вот, теперь мы знакомы.

22 октября

– Они ведь отрастут, правда?

Мартина отвлеклась – она собирала вещи и не услышала вопрос.

– Что?

Мальчик прижал нос к стеклу, но не мог разглядеть, кто входит и выходит из больницы. Взгляд застыл на отражении, из стекла на него смотрело грустное мальчишеское лицо.

– Волосы, – уточнил он, глядя в стекло. – Они отрастут?

Мартина застыла на месте, положила сумку на пол и подошла к нему.

– Ну конечно, – успокоила она, поглаживая его по голове, через кожу которой клочками пробивались короткие волосы.

– А шрамы? Они исчезнут?

– Боюсь, что нет. – Мартина всегда говорила ему только правду, поэтому он ее и любил. – Но когда волосы отрастут, шрамов уже не будет видно.

Обнадеженный этим обещанием, мальчик успокоился.

– А я тебе кое-что купила. – Мартина вернулась к сумке и достала кепку, которую надела ему на голову. – Ты теперь крутой! – заверила она.

Мальчик снова посмотрел на свое отражение. Оно не слишком ему понравилось, но расстраивать Мартину не хотелось. Сегодня важный день. Мартина счастлива, что после месяца в больнице он наконец-то выписывается. Но сам он был не особо этому рад.

– Ты веришь в рай?

– Иногда верю. А что? – спросила Мартина.

– Если, например, ты умрешь и никто не знает, как тебя зовут, что тогда напишут на твоей могиле?

– Это что еще за разговоры? Что ты такое выдумал?

Но мальчик не унимался:

– Как же Господь узнает меня и призовет в рай, если на моей могиле ничего не написано?

– Господь узнает тебя, он знает, кто ты, – уверила Мартина.

– Когда меня сюда привезли, никто не знал, как меня зовут…

Все вокруг кричали, даже в машине, он бился в судорогах, поэтому врачам пришлось запихнуть ему в рот платок, чтобы он не откусил себе язык. Но с платком во рту он не мог сказать им, как его зовут. И поэтому никто не называл его по имени. Он был совсем один.

– Теперь уже все прошло, – успокоила, не переча ему, Мартина.

Наверное, он должен был радоваться, что выписывается из больницы, – запах средств для дезинфекции ему уже сильно надоел. Но в то же время ему было грустно.

– Мне точно нужно возвращаться домой?

– Я нашла вам отличную квартиру, большую. У тебя даже будет своя комната.

– Но Вера не хочет, чтобы я жил с ней. Я слышал, как вы говорили. Вы думали, я сплю, а я не спал.

Вы думали, я уже умер, а я не умер.

– Твоя мама может наговорить что угодно, ты же знаешь. Но теперь у нее есть работа, и она сможет позаботиться о тебе. Все будет хорошо.

– А как же Микки?

Вопрос застал Мартину врасплох. В воздухе повисло напряжение: так камень, брошенный в воду, исчезает в глубине, но на поверхности остаются круги.

– Вера обещала, что больше не будет с ним видеться, – торжественно заверила Мартина.

– Я ей не верю.

– Его разыскивают, не думаю, что он объявится.

– Они никогда его не найдут.

От этой мысли у него на глаза навернулись слезы.

– Не бойся. Микки больше не навредит тебе.

Мартина не понимает, но Микки был не из тех, кто обычно связывался с Верой.

– Если я останусь с Верой, он вернется!

– Нет, не вернется, – заверила его Мартина.

– Клянешься?

Мартина задумалась. Мальчик сразу это заметил.

– Поклянись!

Такое простое слово, от которого взрослые сразу впадают в ступор.

Шестилетний мальчик уже понял, что к чему. Если хочешь, чтобы взрослый сказал правду, нужно, чтобы он поклялся. Но срабатывает не всегда. С Верой, например, этот метод не работает. Но Мартина не такая. Она не умеет врать, ей сложно это делать.

Она села на кровать и кивнула на место рядом с собой. Мальчик послушно вскарабкался и устроился подле нее.

– Давай-ка мы с тобой кое-что сделаем.

Она подняла его ногу, закатала штанину и приспустила носок. Пока мальчик задавался вопросом, что же она задумала, Мартина уже достала ручку, стянула зубами колпачок и принялась что-то писать у него на ноге. Ручка приятно щекотала ногу.

– Это мой номер, – сказала Мартина, надевая колпачок обратно. – Постарайся никогда его не смывать. Я буду приходить к тебе каждую неделю, посмотрим, как будет вести себя Вера. А если сотрется, напишем заново.

– Но зачем мне твой номер? – спросил он, пусть и с чувством некоторого облегчения.

– Это наша маленькая тайна. Если с тобой что-то случится, ты сможешь мне позвонить или найдешь человека, который мне позвонит. И я тут же приеду.

– А если я умру?

От этого вопроса Мартина похолодела. Тогда мальчик ответил за нее:

– Ну ладно, если я умру, ты хотя бы скажешь, как меня звали.

10

Идите в супермаркет и положите стеклянную банку маринованных овощей в морозильник с полуфабрикатами.

Она повторяла это в каждой школе, в каждом социальном центре, девочкам и женщинам. Нужно было донести до них важность такой простой истины. Никто не знал, понадобится ли это когда-нибудь, хорошо, если нет. И все-таки было важно, чтобы все об этом знали. И знали, что мужчинам ничего говорить нельзя. Что это женская тайна.

Стеклянная банка маринованных овощей в холодильнике супермаркета – это особый знак.

Когда работник супермаркета занимался раскладкой продуктов и вдруг обнаруживал банку с закатками в холодильнике, он должен был немедленно сообщить об этом менеджеру магазина. А менеджер сообщал ей. Никто не знал, что это значит. Знала только она, придумавшая эту схему. Охотница на мух могла с уверенностью сказать, что если в супермаркете нашли в холодильнике банку овощных консервов, в городе есть женщина, которая ждет помощи. Быть может, над ней издевается муж или парень и она боится заявить в полицию, быть может, ее похитили или, не дай бог, что-нибудь еще.

Охотница на мух тут же бралась за дело, чтобы помочь несчастной. Она уже больше недели днем и ночью торчала в засаде у супермаркета на окраине города. Того самого, где в холодильнике нашли банку консервированных огурцов.

Она весь день ходила между рядами, делая вид, что рассматривает продукты, а на самом деле наблюдала за клиентами, надеясь распознать среди них ту, кто подал беззвучный сигнал. Если женщина, которая просила о помощи, вернулась бы в магазин, Охотница бы ее узнала. Разумеется, никто из этих женщин не ходил с табличкой «несчастная жертва», и все же кое-какие приметы всегда очевидны. Например, синяки, порезы, переломы. Или кофта с высоким горлом, повязанный на шею платок (не в сезон), чересчур крупные темные очки.

Вычислив жертву насилия, Охотница пыталась установить с ней зрительный контакт. Едва ей удавалось встретиться с ней взглядом, в глазах жертвы проскальзывала надежда на спасение. В этих глазах читались смятение, отчаяние и страх.

Многие из таких женщин были под колпаком у своих тюремщиков, им не разрешалось ни звонить, ни пользоваться интернетом, – впрочем, они бы вряд ли нашли в себе силы просить о помощи. Поэтому положить банку маринованных овощей в морозильник было уже большим шагом вперед. В жизни такой женщины, когда любой поступок, вплоть до разбитой тарелки, мог повлечь за собой жестокое наказание, консервы стояли рядом с консервами, а замороженные овощи лежали рядом с замороженными овощами. Таково было одно из правил, которые не нарушались под угрозой побоев. Так что поставить банку в холодильник было уже первым сигналом бунта.

Но в этот понедельник Охотница едва не растеряла свой обычный оптимизм. Вот уже несколько дней она кружила по магазину с тележкой, сначала набивая ее продуктами, а затем расставляя их обратно на полки. Спина болела, ноги устали. Организм требовал никотина – не могла же она выходить курить каждые двадцать минут. С тех пор как она приступила к слежке, она старалась не курить, понемногу уменьшая количество сигарет. Обычно, если она резко бросала, у нее начинался сильный, мучительный кашель.

Ей было уже пятьдесят три, и состояние здоровья интересовало ее меньше всего.

Она не заботилась о себе, вообще не думала на эту тему. Психолог убеждал ее в том, что она на грани депрессии. Но за пять лет терапии ожидаемая депрессия так и не наступила. Зато наступила запоздалая менопауза, симптомы которой постоянно мучили ее, а она мечтала только о покое. Она не боялась ни старости, ни морщин, ни лишнего веса. Когда-то она была даже миловидной, но то время прошло, и она не слишком тосковала по молодости.

Она носила короткую стрижку, так было практичней. И совсем не красилась. Что до одежды – брала только самое удобное.

Часы показывали без четверти два. Обычно после часа магазин пустел. Домохозяйки закупаются с утра и в это время уже готовят обед. Осталось только несколько одиночек да старушка, неспешно разглядывающая ценники в поисках скидок по акции. Тогда Охотница решила, что заслужила сигаретку. Но, опершись на доверху набитую тележку, чтобы снять туфлю и размять болевшую ступню, и на секунду подняв глаза, она увидела в отделе готовых завтраков девушку.

На вид ей было лет двадцать пять, не больше, модельная внешность, рэперская бейсболка, цветные леггинсы, кроссовки, в руке большая сумка «Луи Вюиттон», флисовый кардиган по колено. Девушка разглядывала коробки с хлопьями. Но внимание Охотницы привлекла не столько сама девушка, сколько парень, стоявший в паре метров от нее. Длинные светлые волосы, которые он то и дело откидывал назад, дорогие кеды, жилетка, футболка – одним словом, на вид испорченный красавчик. Классический пример того, из-за кого можно потерять голову, а потом об этом пожалеть.

Парень стоял, скрестив руки на груди и вперившись взглядом в девушку, точно держа ее на невидимом поводке. Но может быть, Охотнице так только казалось. С виду на девушке не было очевидных следов побоев. Хотя слишком свободные вещи могли что-то скрывать. Кроме подозрительного поведения парня, других странностей в этой паре не было.

И все же что-то тут было не так.

Слишком уж дорогие вещи, чтобы ходить в дешевый супермаркет. Они явно живут в центре. Это она уговорила его зайти в магазин, а он не в восторге. Стоит и думает, какого черта они тут делают, вокруг одни мигранты и домохозяйки-неудачницы. «Дома он ей покажет», – подумала Охотница.

Нужно было проверить свои догадки.

Она направилась в сторону пары, и вскоре все трое оказались рядом с холодильником. Не спросив разрешения, она протиснулась между парнем и девушкой, открыла дверцу и вытащила бутылку молока. Затем покосилась на девушку, надеясь привлечь ее внимание. Но их взгляды встретились всего на несколько секунд. Слишком мало, чтобы девушка могла подать ей знак. Тогда ей пришла в голову внезапная идея. Она открутила крышку и резко повернулась.

Молоко выплеснулось, окатив парня с головы до ног.

– Прости, ради бога, я не заметила, что крышка открыта! – воскликнула она, делая вид, что вот-вот рассмеется.

Парень отреагировал ровно так, как она и думала. Он мгновенно вскинул руку и собирался уже сжать ладонь в кулак, но в последний момент сдержался. Повисло неловкое молчание. Девушка тоже заметила его жест. Не заметить было довольно сложно.

– Ничего, все в порядке, – пробормотал красавчик, но вздувшиеся на шее вены говорили о том, как он взбешен. И весь его вид как бы говорил: «Исчезни с глаз моих, пока не поздно».

– Такое со мной уже случалось, – сказала она, не двигаясь с места. – Только в прошлый раз попалась банка с огурцами.

Услышав эти слова, девушка вздрогнула, но промолчала. Она вытащила из кармана упаковку бумажных платочков и стала вытирать лицо парня, чтобы таким образом повернуться к Охотнице спиной и дать ей спокойно уйти. Та ретировалась.

– Брось, дай сюда, я сам, – услышала она.

Цель была частично достигнута. Охотница вышла из магазина.

Вычислить на парковке нужную машину не составляло труда. Само собой, белый «порше», сильно выделявшийся на общем фоне. Охотница закурила и стала поджидать парочку. Ждать пришлось недолго.

Оказавшись на улице, парень наконец-то позволил себе выплеснуть переполнявший его гнев. Девушка шла впереди, немного потупившись.

– Найди себе другие хлопья, я в эту дыру больше не вернусь! – крикнул он.

Когда они приблизились, Охотница выбросила окурок и направилась к парню.

– Эй, парень! – крикнула она.

Блондин обернулся, не веря своим глазам:

– Чего тебе еще?

Она порылась в кармане и выудила пять евро.

– Я натворила дел. Хочу оплатить тебе химчистку.

Парень не знал, как реагировать: послать ее куда подальше или рассмеяться в лицо. Наконец он выдал натянутую улыбку.

– Не стоит, правда. – Его слова звучали как предупреждение. Они означали «не стоит со мной связываться».

Но Охотница напирала, переступая черту, которую психологи назвали бы «зоной опасности» при общении с агрессивным субъектом.

– Слушай, мне это важно.

– Да отвали ты уже, – зарычал парень.

Вместо того чтобы отступить, она шагнула вперед. Девушка стояла рядом ни жива ни мертва. Красавчик сорвался с цепи.

– Я чувствую, что виновата, – вкрадчиво сказала Охотница, пытаясь засунуть банкноту в карман его брюк.

От неожиданности парень попятился назад, но тут же спохватился, огрызнулся и, схватив Охотницу за горло, прижал ее к ближайшей машине.

– Не трогай меня, сучка ты гребаная!

Пытаясь высвободиться, Охотница одновременно покосилась на девушку, которая, будто окаменев, наблюдала за этой сценой. «Отлично, – подумала Охотница. – Теперь она поняла, что он может сделать что угодно и с кем угодно, – может, до нее дойдет, что пора делать ноги. Может, она рискнет сделать что-то посерьезнее, чем поставить банку огурцов в морозильник. Может, даже в полицию обратится».

Охотница высвободила руку и запустила ее в карман. Поначалу он ничего не заметил, но выражение его лица внезапно изменилось, а хватка резко ослабла.

Он почувствовал, что она приставила лезвие ножа к его причинному месту.

Охотница откашлялась и плюнула ему прямо в лицо комком мокроты.

– Извини, дорогуша, – сказала она хрипло. Горло горело.

Мошкара попала в сети. Теперь дело было за девчонкой.

Охотница повернулась к девушке.