Содержимое карманов, точнее, полное отсутствие в них хоть чего-нибудь, меня не обнадежило, поэтому следовало переходить к изучению возможностей самого помещения. Осмотр в темноте – дело бессмысленное, так что всю информацию пришлось получать посредством осязания и обоняния. Слух нес исключительно сторожевую функцию, на осязание же легла функция информативная. Стены, на ощупь из многокомпонентного строительного композита, не имели и следов штукатурки – проведя по одной из них ладонью, я ощутил шершавую, очень сырую поверхность. Значит, подвал, раз так мокро. Пол, наоборот, оказался по большей части сухим и пыльным, лишь у стыка со стенами труха скаталась от влаги. Слой пыли был настолько толстым, что ее можно зачерпывать горстями. Уже неплохо – в ближнем бою это подходящее средство для ослепления противника.

Подумав о глазах, я взялся искать лампы. Меня держали в темноте, подобный подход вполне логичен, но, скорее всего, для себя противник приготовил более комфортный режим освещения. Я ожидал найти стандартные химические гирлянды, которые давно уже стали привычным источником света для большинства помещений. Их можно было с успехом использовать в качестве оружия, если разомкнуть подводящие нити без активации. Газ выделяющийся при этом в окружающее пространство настолько едок, что с успехом заменяет боевую слезогонку. Но химических светильников я не нашел. Вместо них на невысоком, чуть больше моего роста, потолке обнаружились электрические газообменные лампы, почти как на боевых кораблях. От них по стенам к технологическим отверстиям бежали высоковольтные кабели. Ладно, на худой конец сойдут и они.

Я осторожно снял кабель-трассу, отломил цанговые цоколи ламп и обнажил провода. Теперь, если противник приведет в действие выключатель, то вместо вспыхнувших ламп, которые выбили бы мое неадаптированное после темноты зрение, у меня в руках окажутся две длинных электрических плети. Не ахти как круто против плазмоганов, но все же не голой задницей ежей давить. А включить электричество мои похитители просто обязаны, не поверю я, что хоть одна живая душа решится драться с российским винд-трупером в темноте. Пусть и при наличии оружия у нападающей стороны.

Чтобы обеспечить себе дополнительный шанс на выживание, я решил еще немного поиграть с электричеством. Двумя плетями драться все равно неудобно, того и гляди сам себя током стукнешь, так что от лишнего провода в руке я решил избавиться с пользой для дела. Похитители ведь не бесплотные призраки, через стены просачиваться вряд ли умеют, значит, пойдут через дверь. А я постараюсь приготовить им прием погорячее.

Не откладывая задумку в долгий ящик, я собрался примотать оголенный конец провода к перилам короткой металлической лесенки, ведущей от двери к месту моего заключения, но понял, что это не так просто, как могло показаться на первый взгляд. Дело в том, что жил в проводе было две, а из уроков электротехники винд-кораблей я помнил, что провода эти неравноценны. Один является источником переменного тока и называется «фаза», другой почти полностью заземлен, и его называют «нулем». Примотай я к перилам «ноль», боевая эффективность такого подключения тоже бы равнялась нулю, поскольку разницы потенциалов между проводом и землей не будет почти никакой. Кидать на противника надо «фазу», тогда шарахнет как следует. Но как определить где ноль, а где фаза, если разомкнут рубильник? Тока нет, фазу искрой не проверишь.

Я призадумался. Честно говоря, докой в электротехнике я не был, у меня, в отличие от корабельных стрим-мастеров, специализация была совершенно в другой области. Пришлось как следует напрячь память, чтобы припомнить, что вещала нам в кадетском корпусе Красотка Кира, преподававшая там основы электротехники. Будь на ее месте суровый педагог-мастер мужского пола, я бы, честное слово, запомнил больше. А так мы всем курсом пялились на структурные элементы ее тела, какие можно было различить под мундиром. Различить можно было не так уж много – не очень большая грудь и довольно узкие бедра, но остальное дополняла наша фантазия, на работу которой уходила почти вся энергия двух академчасов целой роты.

В общем, в памяти если что и осталось, то все эти остатки были жестко модулированы эротическими переживаниями. Следовательно, для дешифровки данных следовало в первую очередь вызвать те самые фантазии, а с ними могли вспомниться и слова педагог-мастера Киры Канаа, которые она произносила, пока мы на нее пялились. Наверное, для службы в ее должности требовалась изрядная доля эксгибиционизма, без этого ежедневно работать с кадетами женщине было бы трудно. И у нее эта изрядная доля определенно имелась, она от наших взглядов получала явное удовольствие, а зачастую сама же нас провоцировала. Кира была намного старше нас всех – нам по двадцать, а ей почти сорок, но эта разница в возрасте не являлась препятствием для установления некоего визуально-эротического контакта между нами и ею. Других женщин в кадетском корпусе все равно не было, даже на камбузе. При этом каждому из нас хоть раз приходила в голову недоуменная мысль, мол, почему начальство не пыталось заменить ее мужчиной. Ответ был получен мною от кадетского медик-мастера.

– Думаете это случайно? – усмехнулся он, продавая мне склянку медицинского спирта за несколько дней до выпуска. – Нет, ребята. В каждом кадетском корпусе есть такая базыга, призванная доводить вас до того накала, который помог бы вам потом сбрасывать сексуальное напряжение в одиночестве.

Думаю, он не шутил. Как бы там ни было, но вспомнив, как мы пялились на ее сиськи, я действительно выудил из памяти кое-что электротехническое. Например, то, что полным нулем нулевой провод на практике никогда не бывает. Собственное сопротивление не позволяет ему полностью сбрасывать всю нагрузку с включенных в эту сеть электроприборов, поэтому между ним и истинной землей всегда существует небольшая разница потенциалов – вольт десять. А десять вольт можно запросто проверять на язык, если напряжение есть, щипнет как следует. Выключатель размыкает только один провод, скорее всего, фазу, это безопаснее для монтеров, потому они так и делают. Значит, оба провода надо проверить на язык – тот что щипнет будет нулевым, а другой, соответственно, фазовым.

Но, честно говоря, сам вид силового провода не внушал ни малейшего желания прикасаться к нему языком. Вроде все рассчитал, все понятно, но цифра напряжения в триста вольт сама по себе пугала в достаточной мере. Однако выхода другого не было – не имея иного оружия, я должен был заручиться поддержкой хотя бы электрического тока. Я уже собрался с силами и высунул язык, когда мне в голову пришла альтернативная мысль. Чтобы убедиться в отсутствии на любом из проводов высокого напряжения, можно было коснуться кабелем перил металлической лесенки. От трехсот вольт, в таком случае, неизбежно ударит искра. Если ударит, то другой провод будет «нулем», а если не ударит, то «ноль» можно отыскать «на язык». Довольный возможностью хоть временно воздержаться от «языкового теста», я шлепнул концом провода по стали и чуть не ослеп от шарахнувшего в темноте дугового пламени. Еще несколько секунд после этого у меня перед глазами плыли огненные круги, а сетчатка хранила изображение окружающего пространства. И пульсировала мысль: «Вот бы коснулся язычком».

Попытка проанализировать произошедшее привела к двум возможным выводам. Либо монтеры нетрадиционно сориентировали фазу с нулем, соединив провода так, что выключателем размыкался ноль, а не фаза, либо только что кто-то снаружи включил рубильник. Второе предположение показалось мне более вероятным, поскольку иначе меня бы шарахнуло током, когда я разбирал цоколь лампы. А раз так, значит, времени на подготовку к встрече мне отпущено с десяток секунд, не больше. Тут уж было не до страха перед электричеством. Сунув искрящий фазовый провод в щель сварного шва лесенки, я рухнул на корточки и затаился возле ступеней, зажав в руке второй силовой кабель. Тут же за дверью послышались шаркающие шаги и голоса на арабском. Я напрягся, готовый дорого продать свою жизнь. А хоть за сколько-то продавать ее было просто необходимо, поскольку смерть от попадания плазменного заряда во всех отношениях лучше пыток на допросе с пристрастием.

Щелкнул замок, дверь распахнулась, впустив в помещение тугой поток электрического света. Я ожидал, что первый визитер наступит на лестницу, но он в запале с разбегу перепрыгнул все ступеньки и приземлился на пол, подняв в воздух клубы пыли, скрывшие его по пояс. Эта пелена меня выручила – пока партизан размахивал плазмоганом, не зная, куда целиться, я перекатился, невидимый для него, и нанес удар силовым проводом по бедру. Араб тут же рухнул, а я, для верности, добавил ему фазой по шее. Он затих, только ступня продолжала ритмично подергиваться в конвульсиях перед моим лицом. Пора было завладеть его оружием, но попытавшись рвануть плазмоган из пальцев, я понял, что их так скрючило судорогой, что не разогнуть.

В это время второй араб шагнул на лесенку, к которой было подведено напряжение в триста вольт. Он тут же скорчился и покатился по ступеням, высекая из них электрические искры. Рухнул партизан прямо у моих ног, продолжая содрогаться в конвульсиях, но я не стал ждать, когда он окончательно успокоится, – в правой руке мусульманина был зажат скорострельный малокалиберный плазмоган, а от такой добычи в моей ситуации отказываться было до крайности вредно для здоровья. Выхватив из подрагивающей руки оружие, я, как на тренировке по тактике, перекатился в самый темный угол, в движении пальнув короткой очередью через дверной проем наружу, где маячили еще несколько фигур. Раздались вскрики, пара особо горячих голов снова рванулась на лестницу, но их ждала та же участь, что и первых двух – пораженные током, они скатились на пол. Свет из дверного проема протискивался в пыльное помещение трепещущим белым блоком, как нечто совершенно материальное, обо что можно удариться в темноте. Остальные партизаны, видимо, поняли принцип моей ловушки, а потому решили не рваться в подвал, а подумать, как сделать это безопасным для себя. Но делать что-то без стрельбы арабские террористы почти не умеют, потому свои размышления они густо приправляли выстрелами через дверной проем.

Оставаться на месте в моей ситуации было опасно – помещение почти полностью простреливалось снаружи. К тому же у нападающих вполне могли оказаться термические гранаты, хотя можно было надеяться, что ребята попытаются обезвредить меня живым, а значит, пустят в ход гранаты в последнюю очередь. Оставалось двигаться, чтобы не быть слишком легкой мишенью. Размышляя об этом, а на размышления ушло не больше пары секунд, я заодно прикинул возможную численность противника. По опыту было известно, что меньше, чем впятером, мусульмане на русских и католиков не нападали, это при наличии у нападавших оружия. Если же оружия не было, то счет начинался с десятка. В данном случае партизаны выступали при поддержке карманной плазменной артиллерии, но и противником у них был винд-трупер российского флота, что должно было сподвигнуть их на увеличение численности отряда. Получалось, что арабов должно быть не меньше десятка, но и больше пятнадцати им самим, наверное, пригнать было бы стыдно. Хотя слово «стыд» в отношении городских партизан было нонсенсом, все помнили события пятилетней давности под Ростовом, когда сотенный отряд арабов захватил родильный дом Святой Марии и шнурками от штурмовых ботинок успел передушить до подхода винд-крейсеров всех рожениц вместе с младенцами.

Это воспоминание придало мне решимости, и я рванул вперед, прикрывшись пущенной в дверь плазменной очередью. Как раз в этот момент в проеме возникли два силуэта и вспышка плазменного выстрела. Целились, понятное дело, мне по ногам, ведь даже арабский партизан способен смекнуть, что безного допрашивать проще, чем безголового. Но от подобной атаки, характерной для ряда ситуаций, нас научили ловко уходить на занятиях по тактике огневых контактов. Я кувыркнулся влево через плечо, продолжая держать мусульман на прицеле и прижимать спусковую пластину. Недаром приходилось потеть на уроках – оба партизана, приняв на грудь по нескольку капель разогнанной плазмы, отлетели далеко от двери, оставив в воздухе клубы дыма и запах горелой плоти. Попадание заряда такого калибра не бывает смертельным, если не влупить прямо в голову, поскольку капля плазмы не проникает глубоко в тело. Она лишь перегревает воду в поверхностном слое тканей, на глубине полутора сантиметров, не больше, моментально превращая ее в пар под высоким давлением. Происходит подкожный взрыв, оставляющий в теле неглубокую рану диаметром с двадцатирублевый жетон. Плюс ожог, понятное дело. В результате мощный удар и шок, выводящий противника из строя гарантированно и надолго. О потере крови при таком ранении можно не беспокоиться – плазма прижигает все порванные сосуды, оставляя рану обугленной, но сухой и стерильной. Именно поэтому партизаны вооружились против меня малокалиберными пушками – хотели взять живым.

На самом деле в их планы, я думаю, не входило столько возни, сколько вышло. Ребята собирались зажечь свет, а потом, под прицелом десятка стволов, замкнуть мне руки в молекулярки и отвести в помещение, переделанное за время моего «отдыха», в комнату для допроса. Видно, им не приходилось еще иметь дело с российским спецназом. Я слышал только о похищении партизанами в Европе функционера иезуитского ордена. Тоже спецназ не последний на планете, у них подготовка сравнима с нашей, хоть и без присущей винд-флоту специфики. Но все же к подготовке должен прилагаться соответствующий боевой дух, так мне кажется. И хотя у иезуитов боевого духа тоже хватало, но у русского спецназа попросту больше опыта столкновений с мусульманами, чем у европейских коллег. Такой протяженности границ с варварами, как у нас, нет ни в одной стране мира. И у нас на них накоплена особая злость – все же иезуитам еще ни разу не приходилось выносить из своих роддомов задушенных рожениц и младенцев десятками, а нам приходилось. В том числе и мне лично. Так что я внутренне был готов спустить с любого партизана шкуру живьем.

Однако, пока я еще находился в таком положении, что шкуру запросто могли стянуть с меня самого. Надо было что-то кардинально менять. И тут меня осенило. Я так спешил выхватить у первого же поверженного мусульманина плазмоган, что не удосужился обыскать тело получше. А ведь если термические гранаты могли оказаться у тех, кто пребывал в раздумьях снаружи, то они могли найтись и у тех, кто навек упокоился внутри. Подстегнутый этой идеей, я, сильно пригнувшись, ринулся к лесенке. Пыль все еще стояла столбом. С одной стороны, это помогало мне двигаться почти невидимым для противника, с другой – и мне снижало обзор, так что я с разбегу налетел на тело, споткнулся и растянулся, едва не коснувшись лбом ступеньки под напряжением. Вот это был бы номер. Собаки бездомные на окраине полопались бы от хохота. А на моей могиле начертали бы надпись: «Не рой другому яму». Но раз Господь Вседержитель отвел меня от столь позорной участи, значит, дело мое правое.

Отдышавшись пару секунд, я ощупал поверженного, и у меня сердце забилось чаще, когда пальцы наткнулись на гладкие сферы термических детонаторов. Их было три штуки. А раз так, то рядом, с оставшихся трех жмуриков, можно снять еще девять. Что я и проделал с великим воодушевлением.

Прикинув расстояние и траекторию полета гранаты внутрь дверного проема, я сорвал чеку и запустил снаряд в цель. Там с глухим хлопком шарахнуло фиолетовое пламя перегретой плазмы, и вместе с пылью ноздрей коснулся резкий запах озона. Я сорвал фазовый