Ксюша подняла веки, перевернулась на живот, взяла винтовку, и приняла положение для стрельбы с колена, уперев цевье в камень. Полгода назад, как раз при взрыве гриба, ее простенькая оптика вышла из строя, теперь приходилось пользоваться обычным открытым прицелом, но она и с ним показывала чудеса. Она вдохнула полной грудью, вжала приклад в плечо, выдохнула наполовину, замерла, и потянула спуск. Ее движения при этом больше напоминали движении точного механизма, чем живого человека.
Мощно щелкнул винтовочный выстрел, раскатившись по лесу. Пуля до цели на такой дистанции летит четверть секунды, я успел прильнуть к камню, когда впереди ярко полыхнуло мощным взрывом. Мы с Ксюшей вжались в землю, и тут до нас докатилась ударная волна с грохотом взрыва вдогонку. Но высовываться было рано, осколки летят медленнее, чем звук, и нужно было дождаться, когда они с воем промчатся мимо нас.
И тут, прямо на моих глазах, Ксюша исчезла. Но я знал, что никакой мистики в этом нет. Просто панцирный патрульник с такой скоростью подтягивает к себе жертву, что человеческий глаз не всегда успевает это движение отследить. Видимо тот, которого мы подстрелили, был в лесу не один, и его собрат подкрался к нам сзади, пока Ксюша целилась, а я глядел на ее девичьи прелести, вместо того, чтобы, согласно тактическим правилам, озираться вокруг.
В общем, в случившемся я был виноват. И я чуть было не вскочил на ноги, чтобы кинуться на тварь с водолазным ножом. Хорошо, что не успел. Осколки плотного хитина, разогнанные взрывом гриба, с воем и жужжанием разорвали воздух над головой и вокруг меня. Пока хитин покоится в полости гриба, там мокро, поэтому за осколками оставались отчетливые паровые следы. Пять таких полос угодили в морду патрульника раньше, чем он успел раскрыть створчатую пасть. Один, видать, попал в нервный центр под панцирем, потому что тварь тут же отпрянула назад, села на рачью задницу, подогнула лапы и испустила дух.
– Якорь тебе в зад! – выругалась Ксюша, опутанная еще дергающимися щупальцами патрульника. – Какого дьявола ты по сторонам не смотришь?
Правду мне говорить не хотелось, я лишь опустил глаза.
– И долго я так буду лежать? – поинтересовалась Ксюша.
Я, наконец, чуть пришел в себя, бросился к ней, и перерезал щупальца.
– Вот он мне спину дернул, аж позвонки разошлись… – пожаловалась Ксюша. – Резкая тварь. Помоги подняться.
У меня похолодела спина. У патрульника достаточно силы и скорости, чтобы рывком сломать позвоночник и взрослому человеку.
– Ногами пошевели, – произнес я, чувствуя, как сел голос.
– Вот дурак! – Ксюша пошевелила ступнями.
Я наклонился к ней, она обняла меня за шею, и я помог ей встать.
– Поясница будет болеть, – пожаловалась она.
Ее винтовка отлетела довольно далеко в сторону, но ломаться в ней уже было нечему, к тому же лиственный покров как ковер, способен и не такой удар погасить.
– Извини, – произнес я.
– Да ладно. – Ксюша отмахнулась. – Опять на грудь пялился, когда я глаза закрыла?
– Нет… – честно ответил я.
– А куда?
Я снова опустил взгляд.
– Трудно с вами, пацанами, – вздохнула она. – Но и без вас тоже не очень. Скучно. А так веселья, хоть отбавляй.
Я ощутил, как наливаются жаром кончики моих ушей и щеки.
– Ты вообще в курсе, что я уже выбрала? – спросила Ксюша, повернувшись ко мне спиной.
Жар на моей коже сменился ледяным холодом. Я понял, о чем речь, но заподозрил, что она назовет другое имя. Не мое.
– В курсе? – с нажимом переспросила она.
– Нет, – выдавил я из себя.
– Ну, тогда я ставлю тебя в известность, – не оборачиваясь, продолжила она. – Во избежание подобных, и других последствий, чтобы ты успокоился, и не пялился на меня в неподходящее время, я тебе официально сообщаю, что я в тебя влюблена, и выбрала тебя в качестве пары. И через несколько лет я стану твоей женой, мы с тобой будем спать в одной постели, и делать все, что на тот момент разрешит Дохтер.
У меня в горле застрял ком такого размера, что не получалось сглотнуть.
– В общем, подожди немного, не торопи события, – добавила она, закидывая винтовку на плечо.
Но позвонки ей похоже, действительно дернуло не слабо, она скривилась, и опустила винтовку прикладом на землю.
– Я виноват, мне нести, – твердо заявил я, усиленно отгоняя в воображении роящиеся эротические фантазии.
– Не имею возражений. – Она оставила в руке винтовку, а на меня нагрузила рюкзак поверх моего ранца. – И если в бухте спокойно, будешь еще, в наказание, мне массаж спины делать.
«Ага, в наказание…», – Мне пришлось представить вкус кислючей незрелой ежевики, чтобы губы невольно не растянулись в улыбку.
Мы двинулись вниз по склону, уже не нарушая правил. Ксюша впереди, я сзади. Есть хотелось сильно, но дохлый патрульник, оставшийся позади, не вызывал аппетита не смотря на схожесть с крабом. Никто из нас никогда не ел мясо биотехов, и не собирался этого делать. И дело не в каких-то табу, и не в отравленном мясе. Просто все знали, что для повышения сообразительности тварей, при их создании, использовались гены человека, в числе прочих.
Лес становился все реже, но на открытых участках, куда солнечный свет попадал беспрепятственно, разрастался густой и колючий подлесок, состоящий местами из христова терновника, а местами из ежевики. Некоторые ягоды уже созрели и почернели, другие оставались красными. Мы с Ксюшей не удержались, устроили привал, и принялись собирать урожай, стараясь не пораниться о длинные колючие ветви. Не смотря на голод, я почти не ел, все собирал для Ксюши. После пары жменей сладких ягод она перестала дуться, и на ее лицо вернулась привычная улыбка.
– Сам поешь, – рассмеялась она. – Извинения приняты.
– Мне оно не поможет, – признался я. – Что есть, что нету. Мне бы рыбки свеженькой.
Мы двинулись дальше. Ксюша расходилась после рывка, уже не морщилась, и винтовку закинула на плечо. А у меня от ежевики ладони стали фиолетовые, как у Дохтера, после того, как он пытался сделать чернила для ведения дневника поселения.
За кустами христовой колючки открылось море. Ну, не само по себе, а длинная узкая бухта, уходящая строго на запад. Оба ее берега были холмистыми и извилистыми, и на этих холмах виднелись развалины древнего города. В небо, подобно гнилым зубам, торчали бетонные каркасы многоэтажных домов, обломки заводских труб, а некоторые дома даже не плохо сохранились. Те, что были подальше от моря.
Примерно в двух километрах от нас к западу, из воды торчали стальные мачты и надстройки затопленных кораблей. Собственно, они и обозначали, хотя и очень приблизительно, границу безопасной зоны. Их потопили биотехи, но другие корабли, находившиеся совсем близко к нам, по-прежнему стояли у причалов. Некоторые накренились от воды, попавшей в трюмы, но большинство стояло ровно, хотя на бортах и виднелись пятна ржавчины вдоль ватерлинии.
Такая странная сохранность кораблей объяснялась очень просто. В бухту впадала река, и опресняла всю акваторию восточнее затопленных кораблей. Биотехи не могли зайти дальше. Ну, если река полноводная, то не могли. А когда пересыхала, то заходили, но уцелевшие корабли не топили, потому что не чуяли внутри людей. Какой смысл подрываться попусту?
А вот в затопленных, кораблях, люди когда-то были. Мы иногда находили после шторма на берегу человеческие черепа. Впрочем, трагедия с неудавшейся крымской эвакуацией произошла очень давно, задолго до моего рождения, и даже до рождения Дохтера. И задолго до нашего появления в этих местах. А потом стало еще хуже, поскольку биотехи перестали различать своих и чужих, а начали топить все суда, где чуяли людей. Без разбору. Видать, где-то кто-то ошибся, разрабатывая искусственные мозги.
Очень скоро в моря и океаны стало не выйти. Да и на побережье людям грозила опасность. Они надолго отпрянули от соленой воды, боясь к ней приблизиться. А Крым вообще опустел, и превратился из полуострова в остров, когда уровень суше чуть опустился. Тут до любого, фактически, населенного пункта, донные платформы могли добивать ракетами. Многие жители погибли в разгаре войны, при попытке эвакуации, а когда международный конфликт затух, как огонек без воздуха, остатки населения отсюда вывезли по воздуху, гравилетами и баллистиками.
А потом всего один человек взялся все изменить. Андрей Вершинский. Он первым создал подводный корабль-батиплан, и начал бить на нем биотехов страшным боем. Не он их боялся, они его. Затем он нашел уцелевшие военные корабли, вроде тех, что тут стоят, и пошел в наступление. Он целый торговый караван провел через океан от Суматры до Индии. Вот шороху понаделал! В него сразу из Метрополии начали инвестировать капиталы, и дело пошло.
Так, собственно, и появились первые отряды охотников. Сделали несколько учебок, и начали готовить людей для уничтожения биотехов. Охотникам даже разрешили получать данные с уцелевших сателлитов, построили заводы по производству вооружений и техники. Начался самый настоящий штурм бездны с целью вернуть человечеству океан.
Мало кто из мальчишек не мечтал стать охотником. Но у нас, в закрытом море, которое почему-то называлось Черным, шансов на это не было. Охотники не заявлялись сюда, у них полно было работы в других местах. Черное море отгородили автоматическими батареями, не давая биотехам из него выбраться, а людей на побережье почти не осталось, так что и защищать было некого. Вообще-то людей вокруг Черного моря не осталось вовсе, а мы тут оказались настолько случайно, что случайнее некуда. Никто и не знал, что мы тут, а сообщить никак не получилось бы. Да даже если бы про нас кто узнал, все равно на остров в Черном море никто бы соваться не стал ради сотни выживших после крушения баллистического лайнера.
С тех пор мы тут так и жили. Образовали нечто вроде колонии. Пока были взрослые, они делали вылазки в город, приносили оттуда оружие, боеприпасы, пригоняли технику. Поселок построили вдали от моря, куда земноводные не добирались. Зверья вокруг было много, можно было охотиться. Ну и ягоды, грибы, рыба в реке.
А потом взрослых не стало. Очень быстро. Все вымерли за две недели. Все, кроме Дохтера. Никто толком не знал, что случилось, но Дохтер предполагал, что дело в каком-то вирусе или бактерии, то ли передающемся половым путем, то ли как-то активизирующемся от секса. В общем, кто этим занимался, все умерли. А у Дохтера женщины не было, он выжил. Ну и дети выжили по той же причине. То есть, мы.
Без взрослых стало трудно. Дохтер строго запретил выбираться в город, кишащий земноводными. К тому же, именно там, в городе, кто-то из взрослых первым подхватил заразу, и принес ее в поселок. Боеприпасы стали дефицитом, их можно было расходовать только в бою, никак не для охоты. Наступили голодные времена. Рыба в реке иногда была, иногда уходила выше по течению. Звери быстро научились осторожности, и не всегда попадались в силки.
Зато в бухте рыба водилась всегда. И если река хорошенько наполнялась, появлялась возможность безопасно рыбачить. Рыба была хорошей едой, и ее было много.
К морю ходили только самые старшие. Мы с Ксюшей, и еще шестеро.
Так странно исполнились наши детские мечты. Мечтали стать охотниками, бороться с биотехами, вот, боремся. Не так, как хотелось нам в Метрополии, но все же.
Иногда мы мечтали угнать один из кораблей, выйти в море, и добраться до Босфора, где живут другие люди. Я не исключение. Все мечтали начать там новую жизнь, поступить в учебку охотников. Но потом мы взрослели, и понимали, что ничего такого не выйдет. С кораблем нам не справиться, с вооружением тоже. Да и если бы был среди нас настоящий капитан, из взрослых, из бухты не выйти, так как она полностью перекрыта затопленными кораблями. Их нужно либо взрывать, либо пилить плазменными резаками. На это у нас не было ни ресурсов, ни умений. Все что мы знали, черпалось из рассказов взрослых, из книг и фильмов, сохранившихся в базе баллистика.
А стоит выйти в открытое море, все окружающие торпеды и мины тут же возьмут корабль в оборот.
Хотя, последний аргумент мы всерьез не принимали. Все знали, что много десятилетий назад, когда ни меня, ни Ксюши, ни даже Дохтера еще и на свете не было, даже когда сам Вершинский был еще нашего возраста, ему с родителями удалось спастись от катастрофы на острове именно морским путем. Тогда мало кто выжил, но мы были бы готовы рискнуть. Любой из нас, и все вместе.
Тут у нас не было перспектив. Повзрослеем, постареем, умрем, ничего, после себя не оставив. Вряд ли, после произошедшего со взрослыми, кто-то из нас решился бы на полноценный секс ради зачатия новых детей. А Дохтер, по достижении соответствующего возраста, обещал нам рассказать об альтернативных способах удовлетворения основных инстинктов. Будто мы сами об этом не знали. С одной стороны смешно, с другой грустно.
Наконец, мы с Ксюшей вышли на берег моря. В бухте было спокойно, река разбавляла соленую воду пресной настолько, что за преграду из затопленных кораблей твари сунуться не могли, а потому ближайшая акватория, не смотря на ругающий вид открытой воды, опасности не представляла.
Ксюша скинула ранец, и достала из него рыболовную сеть, а я свинтил боковые держатели, продел их в металлические проушины на краях сетки, и мы получили отличный бредень.
Не раздеваясь, Ксюша первой залезла в мутную от речного ила прибрежную воду. Я предпочел бы увидеть ее без комбинезона, но не было смысла его снимать, ведь так он и выстирается, заодно, и высохнет потом прямо на теле. В такую жару это истинное удовольствие.
Ветра не было, воду в бухте покрывала лишь едва заметная рябь. Мы двинулись с Ксюшей вдоль берега, держась за концы сети, и вдруг меня кто-то крепко ухватил за ногу. Первой мыслью было, что это донный капкан, и я изо всех сил выкрикнул Ксюше:
– Беги!
Обычно капкану нужно секунд пять на анализ ситуации, понять, что попалось. И когда поймет, он взорвется, и тогда не только меня разнесет в клочья, но и Ксюшу покалечит подводной ударной волной, если ноги в воде останутся.
Ксюша, умница, мешкать не стала, бросила сеть, и рванула к берегу, подняв тучи брызг. Но в следующий миг я понял, что схватил меня не капкан. Во-первых, у капкана двустворчатый хитиновый захват очень твердый и цепкий, тогда как через ткань комбинезона я ощущал на лодыжке скорее плоть, чем хитин. Во-вторых, то, что меня держало, было скользким. Настолько, что у меня появилась идея вырваться.
Я коротко присел, и, хотя вода доходила почти до шеи, рванулся в сторону берега, сразу ощутив, что нечто, державшее меня, соскочило с ткани комбинезона, даже не повредив ее.
– Вырвался! – крикнул я Ксюше.
Она не обернулась, выскочила на берег, и вскинула к плечу ракетное ружье, готовая в любой миг прижать спусковую пластину. Ствол был направлен на меня, но обижаться тут было не на что. Ксюша права, ведь в такой ситуации что угодно могло выскочить из-за моей спины.
Но через пару секунд мне пришла первая здравая мысль.
– В реке полно пресной воды! – озвучил я ее. – В бухте не может быть биотехов!
Ксюша ружье не опустила. Умница.
– Но что-то там есть? – спросила она, не сводя с меня взгляда через окошко прицельной планки.
– Что-то мягкое и слабое, – ответил я. – Может, занесло биотеха в пресную воду, и он подыхает?
– Выбирайся, давай! – посоветовала Ксюша. – Если он подыхает, может и рвануть.
Мысль была дельной, но не успел я сделать и шага, как из воды позади меня что-то вздыбилось. Я заметил само движение лишь периферийным зрением, но силуэт предмета мне показался поразительно знакомым, и не смотря на желание дать деру, я обернулся.
Из воды торчал заряженный гарпунный карабин. Таким оружием были вооружены лишь охотники, другим оно было без надобности. Сверкающий наконечник крупнокалиберного активно-реактивного гарпуна вздымался из воды, а ниже была видна часть ствола и магазинный короб. Через секунду оружие начало снова погружаться, но я уже не стал мешкать, схватил карабин за обрезиненное цевье и потянул на себя. Карабин не поддался, кто-то его держал под водой, за рукоять. Тогда я нырнул, и нащупал в мутной воде человеческое тело в облегающем гидрокомбинезоне.
– Тут охотник! – высунувшись из воды, выкрикнул я. – Живой!
Ксюше не надо было это объяснять и доказывать, наконечник гарпуна она тоже прекрасно видела. Через полминуты мы уже обвязали невидимое под водой тело веревкой. И, поднатужившись, общими усилиями вытащили его на берег.
Это определенно был взрослый мужчина, одетый в ладный гидрокостюм из толстого губчатого материала, со шлемом на голове. Видимо ощутив, что теряет силы, он накинул лямку ремня гарпунного карабина себе на запястье, чтобы не лишиться оружия. В сознании был мужчина или нет, понять было сложно, да и сложно было определить, жив ли он до сих пор. Дело в том, что когда охотники ныряют, они делают себе инъекцию особой грибковой культуры, которая, потребляя сахар, выделяет кислород прямо в кровь чтобы заменяя дыхание. При этом дыхательный рефлекс отрубает начисто, обычным путем не поймешь, жив человек или нет.
Я подумал, что надо послушать сердце, но Ксюша меня опередила, опустилась на колени, и прильнула ухом к груди охотника.
– Жив, – через несколько секунд заявила она. – Надо шлем снять, а то когда действие грибка кончится, охотник не сможет дышать.
О проекте
О подписке