Глава 2

В которой в воронежскую больницу «Скорой помощи» доставляется неизвестный с переломами и воспалением легких, травматологи думают, что с ним делать, терапевт предупреждает о приказе из Москвы, а врач-лаборант РПН нарушает инструкцию

Солнце перевалило за полдень, и летняя жара уже властвовала вовсю, местами разливая по асфальту зеркальные лужицы миражей. Автомобилей на дорогах было немного, так как одни их владельцы уже воспользовались возможностью оказаться на даче, а кто таковой не имел, томились на работе, мечтая оказаться на месте первых.

Машина «Скорой помощи», завывая сиреной и посверкивая синими маячками, выскочила с грунтовки промышленной зоны на окраине Воронежа, оставив за собой облако пыли. «Скорая» выкатилась на асфальт и повернула в сторону города.

– Юра, куда дали? – спросил водитель у сидящего рядом фельдшера в синей униформе.

– Погоди минуту, Михалыч! Еще не решили, – не отрывая телефонную трубку от уха, ответил тот. – Должны травматологию нам выделить. И не спеши, я парню не могу дать наркотик, у него все признаки черепно-мозговой. Так что не растряси, сам видел, у него перелом!

– Не учи отца кататься! – пробурчал Михалыч.

Он выключил сирену, въехав в жилую зону, из спецсигналов оставил только проблесковые маячки над крышей «Газели».

Созвонившись с отделом госпитализации, старший в бригаде фельдшер Юрий выяснил, что неизвестного пострадавшего готовы принять в травматологическом отделении больницы «Скорой помощи». Он сообщил об этом водителю и обернулся через плечо. Там, в салоне, рядом с парнем, лежащим без сознания на носилках, сидел второй фельдшер бригады по имени Василий.

– Как он? – спросил Юрий.

– Никак. – Василий пожал плечами. – В сознание не приходит. Сопор-кома «один». Джинсы бы надо срезать с него, голень, где перелом, сильно распухла.

– Довезем уже через десять минут, – успокоил его Юрий. – На хрен брать на себя лишнюю работу? Шину наложили, и хватит! Сдадим травматологам, а те уж пусть решают, что дальше делать.

Машину снова тряхнуло, но лежащий на носилках парень никак не отреагировал. Василий придержал трубку, ведущую от капельницы к вене пострадавшего.

Вскоре водитель повернул, и «Скорая» подкатила к приемному покою больницы, укрывшийся в прохладной тени шумящих на ветру тополей.

Фельдшеры выскочили из машины, один открыл дверь приемного, второй вместе с водителем вытащил носилки из машины, и вместе они закатили их по пандусу в приемный покой. Там бригаду встретил травматолог приемного отделения Башмин. Увидев шину, побои и капельницу, сразу понял, что больной его.

– К нам? С чем? – с ходу спросил он у старшего фельдшера бригады.

Юрий ответил:

– Закрытая черепно-мозговая травма темени. Множественные ушибы правой стороны тела, плеча, предплечья, перелом правой голени. Двойной. Да и еще. У него то ли ушиб легкого, то ли пневмония двухсторонняя. Сложно понять на ходу. Хрипит сильно. Больше склоняюсь к пневмонии, так как в блистере, найденном у него в кармане, не хватает четырех таблеток бисептола. Но раз уж травма тут тяжелая, то однозначно к вам – с пневмонией разберетесь, терапевты помогут.

– Безымянный, что ли? – с недовольством уточнил Башмин. – Ладно, молодой, одет хорошо, значит, родственники найдутся.

Юрий облегченно выдохнул, решив, что проблемы в приемном отделении не возникнут. Впрочем, ввиду ряда обстоятельств о проблемах думать было нужно. Да, безымянный, да, без сознания, да, без полиса. Но парень молодой, как справедливо заметил Башмин, родня найдется. Как только физиономия вернется в норму, фото отправят на опознание в полицию, если к тому времени сам не придет в себя и не расскажет, кто и откуда. А заодно кто отметелил и что украли.

Башмин сходил в кабинет за перчатками, но быстро вернулся в смотровую, уже в них, и принялся бегло осматривать пострадавшего.

– Криминал стопроцентный, полиция в курсе? – спросил медик. – Что сказали? Что при нем есть?

Он подумывал, удастся ли сбагрить неизвестного в другую больницу, но никаких мотивов не обнаруживал. Травматология забита, несмотря на лето и сезон отпусков. Придется принимать.

– Кроме бисептола, при нем был только этот разбитый смартфон, – показал Юрий. – Точнее, валялся рядом. Но вряд ли он чужой. Тем более разбит в хлам. И вероятно, парень еще был в сознании, когда понял, что аппарат разбит, потому и бросил его. Больше ничего по существу не скажу.

– Ладно, запишем как личные вещи. – Башмин вздохнул с заметной грустью. – Где обнаружили пострадавшего, кто нашел? Ребята, давайте поподробнее, мы его еще несколько дней не сможем толком расспросить. А следователь наверняка придет и будет вопрошать. Так что дайте в деталях картинку.

– Нашла его дама с собачкой, в промзоне возле улицы Богатырской. У самой дороги.

– Дама с собачкой? «В Крыму гуляли две собаки, один был шпиц, другая – Ия^[4]», – толкая каталку с носилками, фыркнул фельдшер Василий. – Это уж скорее было чудовище, только видом схожее с собакой^[5]. Да еще без намордника. У меня до сих пор мурашки по коже от этого монстра.

– Ага. – Юрий усмехнулся. – Какой ты Вачику намордник предлагаешь? Ему корзина для бумаг с трудом на нос налезет.

– Вачик? – Башмин покосился на Юрия. – Кличка больше для чохи подходит.

– Не, там не чоха-чиха! – решил излить душу Василий. – Там помесь бобтейла со всеми известными науке видами овчарок, включая кавказскую. И полное имя зверюги Вахтанг. Вачиком его та тетка звала, которая нас вызвала.

– Менты были? – уточнил Башмин, который никак не мог привыкнуть к слову «полицейские». – Помогите аккуратно на кушетку парня переложить.

Вчетвером они бережно переложили пострадавшего на кушетку, медсестра прикатила стойку для баллонов капельницы.

– Да, полицейские приезжали, – ответил Юрий. – Их эта дама с собачкой вызвала, поначалу вроде бы как на труп. Потом парень застонал, и она уже вызвала нас. Кстати, полицейский просил связаться с ними, как пациент придет в себя, потому что случай откровенно криминальный. Вот его визитка.

– Да, конечно. – Башмин забрал картонку с телефоном и данными следователя, достал из кармана халата платок и протер лоб от пота. – Нашли его у дороги, говорите? Есть признаки ДТП?

– Ну, что-то вроде. Большинство травм, скорее всего, получены в драке, – рассказал Юрий о результатах осмотра. – Но есть множественные ушибы и перелом ноги, голени, судя по гематоме обеих костей. И еще, очень пострадали глаза. Мне кажется, ему из баллончика в лицо брызнули. Да и с легкими непонятно что. Дыхание ослаблено, и хрипы с обеих сторон. Но это вам разбираться.

Фельдшер облегченно выдохнул. Ему не давала покоя ситуация с дыханием у доставленного больного.

Пострадавший парень лежал на кушетке, рядом стоял штатив с капельницей. Обезболивать наркотиками фельдшеры не стали, ведь на затылке больного имелась огромная гематома, и на первый взгляд что там, под ней, не определить. Поэтому первым делом Башмин написал направление в рентген-кабинет и вызвал санитаров. На грудь больного легла история болезни с короткой записью «Неизвестный», а рядом карандашом, чтобы легче было понимать, о ком именно идет речь, – «Удав», по рисунку на футболке. Так его и катали санитары по приемному отделению, а пострадавший кашлял, покрывая свое лицо и клеенчатое покрытие каталки розовыми брызгами мокроты.

Когда фельдшеры уехали, а рентгенологи закончили делать снимки, пострадавший остался на кушетке в смотровой, под капельницей. Джинсы с него срезать не стали, аккуратно стянули, придерживая отломанную ногу, отчего пострадавший окончательно потерял сознание, сняли футболку, на которой был изображен мультяшный удав, забрали все вещи, включая телефон и блистер. Все это оформили как личные вещи. Оставили на нем только серые трусы. Взамен снятой одежды на «Удава» натянули хлопковую больничную рубаху серо-голубого цвета с завязками. А так как предполагалось, что рубаху придется периодически снимать для осмотров и процедур, ее натянули задом наперед, через руки, прикрыв только грудь и живот. Разговорить больного никак не удавалось. На все обращения он только стонал и кашлял, быстро истощаясь и теряя сознание. Одно утешало, что сердце работало хорошо, хоть и в бешеном ритме, да и пульс был весьма уверенный, давление не снижалось меньше ста десяти на пятьдесят. А значит, никаких тяжелых скрытых кровотечений подозревать повода не было.

Кашель одновременно и обнадеживал и расстраивал. Если пострадавший реагирует на мокроту в бронхах, значит, рефлексы сохранены и он не в коме, но с другой стороны, постоянная одышка и хрипы постепенно выходили на первый план по мере решения проблем с травмами, которые только на первый взгляд производили впечатление ужасных. В основном это ушибы мягких тканей, ссадины, гематомы, и только перелом голени представлялся наиболее серьезным. Да огромный синяк на затылке и темени как бы намекал, что там под слоем кожи, крови и жира могут быть еще разбитые кости черепа и даже внутричерепная травма. О коварстве таких образований Башмин знал не с чужих слов. Эпидуральные гематомы развиваются незаметно, иногда часами, постепенно сжимая изнутри мозг и приводя к его вклинению в отверстие между черепом и первым позвонком, а это уже верная смерть.

Врача этот неизвестный парень уже немного раздражал. В коридоре стояли каталки и кресла с другими травмированными, требующими осмотра, а «Удава» никак не удавалось отправить в отделение. Слишком уж много травм было у него. И все требовали исключения более тяжелых, что могли быть скрыты под ушибами.

«История болезни» понемногу обрастала заключениями и данными анализов. Незаполненным пока оставался только «Осмотр в приемном отделении».

Травматолог понимал, что без помощи ему быстро не управиться.

Медсестра принесла и поменяла баллоны для капельницы, а Башмин принялся задумчиво изучать снимок черепа на негатоскопе. Рядом был закреплен снимок голени, на столе остались пленки с легкими в двух проекциях. Башмин почесал щетинистый подбородок, решительно направился к телефону и созвонился с Сергеем Герасименко, исполнявшим обязанности заведующего травматологией.

Пока вызванный врач добирался до приемного отделения, Башмин наспех оформил двух пострадавших с бытовыми травмами, не требующими операций. Одного с переломом предплечья отправил на рентген, выслушав упреки рентген-лаборанта, что их «неизвестный» обхаркал весь кабинет, и теперь, пока не уберутся, приема не будет. Травматолог развел руками, но этот жест рентгенологи не увидели. Говорить было нечего. Ну, обхаркал, что теперь? Он больной, ему можно. Вот если б он, Башмин, завалился в рентген-кабинет и сделал то же самое, было б странно.

Вместе, проведя короткий, но продуктивный консилиум, травматологи пришли к выводу, что травмы черепа у «Удава» нет. Более детальное обследование решили пока не проводить, так как безымянного пациента не отправишь на компьютерную томограмму без веских, обоснованных показаний, отделению это влетит в копеечку. С ногой все было ясно, голень перебита ровненько, как топором, но мягкие ткани при этом не рассечены, и, судя по гематоме, удар пришелся во что-то очень твердое, но при этом не острое.

– Как о бордюрный камень, – прикинул Башмин. – Если на угол, на излом, и еще сверху чем-то тяжелым. Но размозжение мягких тканей незначительное, значит, воздействие было коротким, как удар.

Герасименко осторожно ощупал ногу пострадавшего.

– Я такое видел однажды у девицы, – вспомнил он. – Пьяная ехала с кем-то в машине, додумалась высунуть ноги в открытое окно. И что думаешь? О столб на скорости, к счастью, не очень высокой, а то б без ног осталась. Вот у нее точно такой же след был на коже. Линейная гематома на голени, наискосочек. Остальные травмы – это побои, тут все очевидно. В глаза ему прыснули перечным газом, видимо, в драке. Так что происхождение ожога роговицы понятно. Офтальмологу покажем, когда в себя придет и если будут показания. Запиши: «Химический ожог роговицы». Однозначно тут какой-то криминал. Нужно медсестрам дать указание, как в себя придет, чтобы вызвали полицию.

– Хорошо, с этим все ясно. – Башмин снял снимки черепа и ноги с негатоскопа, взамен вставил снимки грудной клетки. – Сергей Семенович, повреждений ребер и легких я не вижу, но рентгенолог уверен, что тут, очевидно, воспаление. Говорит, плотность повышена, будто крупозная пневмония двухсторонняя в стадии разгара. И еще. Вот тут, в синусах, немного выпота. Видите? Экссудативный плеврит? Может, в реанимацию отправим сразу?

– Лучше вызови терапевта, пусть осмотрит и даст свое заключение. Чего нам голову ломать? Он не настолько тяжелый, реаниматологи завернут.

Прибыв по вызову Герасименко, терапевт Татьяна Васильева внимательно выслушала легкие пострадавшего, но тот вдруг закашлялся, не приходя в сознание. На кафельный пол из его рта вылетели розовые брызги.

– Легкое травмировано? – отскочив от неожиданности, спросила Васильева.

– Нет, – хором ответили травматологи и синхронно пожали плечами.

– Ребра целы! Плевра цела. Пневмоторакса нет, – добавил Башмин.

– Ладно, пневмония тут на сто процентов, – уверенно заявила Васильева. – Даже плевропневмония! Я назначаю ему кефзол по грамму два раза в день. Раствор Рингера до двух литров в сутки. Обезболивающие сами дадите, они ему температуру снизят. А вечером его еще раз в отделении осмотрит дежурный терапевт. Да, мальчики, утром пришел приказ МЗ^[6], все пневмонии, особенно если есть подозрение на атипичное течение, отправлять на бактериологию без задержки по cito!^[7] В Москве отловили какую-то дрянь из категории ООИ, ставили ТОРС, и Роспотребнадзор разослал циркуляр настороженности. Я советую этого парня до получения результатов бактериологии мокроты положить в отдельную палату.

– Смеетесь? – Герасименко поморщился. – У нас в коридоре лежат, правда, недолго, день-два. Вот и он пока ляжет в коридоре. Максимум, что можем сделать, так это ширмочкой отгородить.

– Как хотите, мое дело предупредить! Если у него высеется какая-нибудь гадость – вам отвечать!

– Вы реально верите, что приличный парень в новой одежде может оказаться носителем опасной инфекции? – удивился Башмин. – Чего у него высеется? Пневмококки, пневмоцисты? Если он спидонос – то возможно. На ВИЧ кровь взяли. Ждем результатов.

– Мое дело предупредить, – ледяным тоном повторила Васильева, на выходе обернувшись через плечо.

Травматологи переглянулись и хмыкнули.

Через минуту медсестра шпателем собрала с пола мокроту в стерильную баночку, подписала этикетку: «М. примерно 25–30 лет, тр. от. И/Б № 18954. 12.45». Водитель больницы, чертыхаясь, что оторвали от лотка с разогретым обедом, отвез баночку в лабораторию.

Ногу пострадавшего упаковали в гипсовую лангету – на всякий случай, если все-таки найдутся документы и полис, в связи с чем, возможно, будет решено произвести операцию остеосинтеза штифтом. Место перелома отлично подходило для такой операции. Но пока парень неизвестный, нет полиса ОМС, вопрос с операцией по остеосинтезу отложили. Обломки состыковали, мелких осколков не было, кости переломились ровно, будто по линейке. Через два-три месяца уже будет хромать с палочкой, а еще через три хоть с парашютом сможет прыгать.

Около двух часов дня коробочка с образцом мокроты для анализа прибыла в лабораторию, но в руки лаборанта образец попал только к пятнадцати часам. Тот смазал ватным тампоном с мокротой предметные стекла для микроскопического исследования и положил их в окраску по Романовскому и Грамму. Пока таймер считал время, необходимое для качественного прокрашивания, лаборант заложил пробы в бульон, затем нанес питательную среду в чашку Петри. Все это, пометив специальными марками, он заложил в термостат на шесть часов. Это был тот временной минимум, который позволял получить рост колоний микроорганизмов для дальнейшего рассеивания на средах и типирования по серологическим вариантам. Стекла после окраски позволяют выяснить, только какие виды бактерий в мокроте есть вообще. Их там может быть несколько типов: стрептококки, стафилококки, палочки, цисты. А может, и грибы.

Из сушки стекла вышли к шестнадцати часам, но лаборант не спешил. Сходил к кофейному автомату, потом в туалет. Лишь через полчаса он вставил стекло с образцом мокроты под иммерсионный объектив микроскопа, капнул кедрового масла для увеличения светосилы оптики и настроил освещение от светодиодной матрицы. Приложившись глазами к окулярам, он принялся наводить резкость.

Когда мутное изображение наконец сфокусировалось, лаборант отпрянул от микроскопа, поднялся из кресла, снова шагнул к кулеру, чтобы глотнуть воды. От увиденного на предметном стекле во рту внезапно пересохло, а сердце заколотилось в бешеном ритме. Он сам удивился первой мысли, ворвавшейся в разгоряченный эмоциями ум.

«Домой попаду не скоро», – подумал лаборант.

В следующий миг отреагировал кишечник, и лаборант на собственном примере ощутил, что означает фраза «обгадиться от страха». Не без труда он заставил себя вернуться к микроскопу и снова прильнуть к окулярам. В круге изображения, отливающем желтизной из-за масла под иммерсионным объективом, он отчетливо разглядел заостренные по краям веретенообразные объекты с более темными кончиками и узким светлым пятнышком в центре. Чем-то эти бактерии напоминали кошачьи глаза с белым зрачком. Но лаборант прекрасно осознавал, что этими глазами на него смотрит сама смерть. Эта картинка раньше ему встречалась только в учебнике.

Лихорадочно меняя стекла с мазками, лаборант среди синих эритроцитов и лейкоцитов видел массы страшных палочек, и казалось, что в каждом новом стекле их становится все больше и больше, но такого просто не может быть.

Откуда она взялась тут?

Даже мысленно было трудно произнести слово, означающее болезнь, вызываемую этими микроорганизмами. Но лаборант вспомнил, что утром из Москвы пришло письмо о выявленном очаге завезенной атипичной лихорадки. Точного диагноза и возбудителя указано не было, только аббревиатура ТОРС^[8] указывала, что болезнь относится по категории к классу болезней органов дыхания. А к нему четкое предписание о необходимости внимательно относиться ко всем случаям пневмонии.

Лаборант бросился к столу и посмотрел направление на лабораторное исследование, сопровождавшее образец мокроты. Диагнозом числилась двусторонняя пневмония.

Лаборанта от этой записи прошибло холодным потом. Он ледяной струйкой стек между лопатками и неприятной испариной выступил на лбу.

«Вот это пипец…» – подумал он.

Его судьба на ближайший месяц прорисовалась для него во всех ужасающих подробностях. Скорее всего, процентов на девяносто его ждала смерть. Смириться с этим было сложно, но и в панику впадать смысла было еще меньше.

«Может, и выживу… – Лаборант попытался себя успокоить. – Но жену и детей надо срочно убрать из города. В любом случае им тут теперь не место».

Он поколебался несколько секунд, поглядывая на стационарный телефон. В принципе, то, что он собирался сделать, делать было нельзя. Категорически. Нужно не жене звонить, а поднимать трубку стационарного телефона и докладывать о чрезвычайной ситуации. Но родственные чувства пересилили. Лаборант достал мобильник и набрал номер жены из контактов.

– Валя! – произнес он, едва произошло соединение. – Замолчи и слушай. Я ничего не буду объяснять. Сейчас ты приедешь домой, соберешь детей, и вы уедете к моим старикам в деревню. Срочно! Не спорь! Прямо сейчас, даже если тебя уволят за это. Собралась и вышла. Ясно? Да, делай, как я сказал, и молчи! Не до причитаний! Как-как? Хорошо! Ладно, отпуск возьми! За свой счет! Хоть на три дня! Только быстро. Чем быстрее, тем лучше. Да по херу! Не заставляй меня ругаться. Уезжайте! Я ничего не могу объяснить! Ты знаешь, где я работаю. Знаешь? Повтори, где я работаю? Вот. Осознала? Молодец. А теперь срочно валите из города. Просто сделай, как я сказал.