3

Вопреки опасениям, Юрий уснул быстро и спал крепко, его не тревожили сны.

Проснулся князь от того, что кто-то его бесцеремонно расталкивал.

– Вставай, великий князь!

Открыв глаза, Юрий увидел широкое лицо склоненного над ним Кавгадыя, цепкие глаза.

К губам татарина словно намертво приклеилась зловещая ухмылка.

– Что-то случилось? – спросил Юрий.

– Вставай! – громко сказал Кавгадый. – Пошли!

Юрий не мог спорить с темником великого хана, поэтому спустя несколько мгновений был уже на ногах.

Он сразу понял, куда его приведут.

…Михаил лежал на торговой площади, на холодной земле, уже слегка припорошенный снегом – зима наступила даже в южных улусах.

Тверской князь был полностью обнажен, в груди зияла свежая рана, и Юрий понял, что татары вырезали у него сердце.

Юрий отвернулся – но сразу натолкнулся на колючий взгляд Кавгадыя. И увидел презрение в черных глазах татарского воина.

– Ты почему отворачиваешь взор, великий князь? – криво усмехнувшись, спросил татарин. – Почему не радуешься? Ты же хотел его смерти!

Юрий молчал. Он был великим князем, но этот титул даровали ему татары, и они же могли его отнять – как и жизнь. Поэтому он не имел права им противоречить. Михаил вот попробовал – и теперь лежит на мерзлой земле с вырванным сердцем.

На мгновение взгляд Юрия остановился на лице Михаила. Оно было спокойным, можно даже сказать – умиротворенным, словно это не он умер ночью лютой смертью.

Юрий вспомнил икону Спасителя, которая стояла в углу темницы – и ему показалось, что он сейчас видит не князя, а распятого Иисуса, которого сняли с креста.

Юрий зажмурился, помотал головой, чтобы отогнать наваждение.

– Это ты его убил, – услышал он голос великого хана. И, так и не открывая глаз, поклонился ему.

Тяжелая рука Азбяка опустилась на плечо великого князя.

– Почему он лежит нагой? – услышал Юрий злой шепот. – Почему ты надругался над братом? Вы же, Рюриковичи, все братья?

Юрий кивнул – глаза застилала тьма, а плечо горело, словно его сжимали не пальцы хана, а касались раскаленные щипцы палача.

– Так сними с себя одеяния и прикрой тело брата! – велел хан.

4

Князь Дмитрий крепко держал в руках свиток, не решаясь развернуть. Костяшки пальцев побелели – и это наверняка не ускользнуло от взора великого хана.

Который одним движением пальца мог и уничтожить его, и возвысить…

Хан молчал, ожидая.

И князь, уняв волнение, все-таки развернул свиток – верхний его край остался в руках, а нижний коснулся земли.

Бумажный лист ровно в два аршина длиной и чуть больше пяди шириной. Черная уйгурская вязь на ярко-белой поверхности. И его имя, выделенное красным цветом. И, чтобы отпали всякие сомнения, перевод на язык русов – «Мы, Великий Хан Султан Узбеги Гийас ад-Дин Мухаммед, властью, данной нам, подтверждаем право князя Дмитрия Михайловича на Великое княжение над подвластными нам землями улуса Русь…»

Татарский джарлик, который давал Дмитрию право быть великим князем.

Он все-таки поднял глаза на Азбяка.

Великий хан был не молод – ему недавно миновал тридцать шестой год, но он был крепок телом и по-прежнему легко держался в седле.

Круглое лицо, широкие скулы, длинные усы. И глаза – узкие, колючие. Умные и жестокие одновременно. Взгляд этих желтых глаз проникал в самые глубины души, и князь Дмитрий чувствовал, что невозможно скрыть ни одной мысли от великого хана.

Он не мог вынести тяжелого взгляд Азбяка и опустил глаза. Снова увидел вязь уйгурского письма…

– Я вижу в твоих глазах огонь, – нарушил молчание великий хан. – И слышу твое сердце.

Азбяк замолчал, словно желал услышать ответ.

Но великий князь знал, что сейчас не время что-либо говорить.

Надо покорно внимать.

– Твое сердце жаждет мести, а не справедливости, – уронил тяжелые слова Азбяк.

И снова замолчал.

На этот раз надолго.

А Дмитрий стоял, сжимая в руках свиток-джарлик. Или, как говорили на Руси, ярлык. Ханская грамота, которая давала право князю зваться «великим». Право, которое было у него, Дмитрия, по рождению. Как и у его отца, Михаила…

Но татары, которые пришли на Русь из далеких степей, рассудили иначе.

Они считали, что только им дано право решать – не только кому княжить, но и кому жить.

И это было неправильно. Несправедливо!

– Твой обидчик – гурган, – снова заговорил хан. – Но он обманул меня. И в его жилах не течет кровь великого Чингиса.

И снова – длительное молчание.

Великий хан был прав.

Московский князь Юрий, который обманом получил ханский джарлик, став великим князем Владимирским, посчитал, что ему всё позволено. Собрав с подвластных ему земель Руси дань, которая предназначалась татарам, Юрий не сразу отправил её в Орду, а отвез в Новгород, где княжил его брат Афанасий.

Убийца князя Михаила надеялся, что новгородские купцы пустят серебро в оборот, и он положит в кошель хороший барыш.

Прознав об этом, Дмитрий сразу помчался в Орду – он надеялся, что великому хану придется не по нраву обман.

Так и случилось. Хан был вне себя от гнева. Назвал князя Юрия шакалом и отправил в Новгород грамоту, в которой было повеление немедля явиться в Сарай-ал-Джедид, где недавно построили новый стольный град Великой Орды.

Путь из Орды до Новгорода и обратно не очень близок, и всё это время Дмитрий провел гостем великого хана. Никто не стеснял его свободы, он мог ходить по городу, который напоминал библейский Вавилон – столько в нем было разноязыких мастеров и торговцев со всех земель, и подвластных великому хану, и очень далеких, а потому свободных.

Иногда Дмитрий садился на коня, выезжал в степь и скакал вслед за солнцем – словно хотел поверить, что он на самом деле свободен…

…Когда из Новгорода явился гонец и сообщил, что Юрий отказывается явиться на суд к великому хану, Азбяк вызвал к себе Дмитрия и вручил ему джарлик.

И вот тверской князь стоит перед суровым взором великого хана, сжимает в руках шершавый свиток, не решаясь поднять взгляд. Видит только ноги Азбяка в войлочных туфлях, которые свисают с ложа, заменяющего ему княжеский престол.

По воле великого хана он, тверской князь Дмитрий, только что стал великим князем Владимирским, то есть старшим князем всех русских земель. И теперь он может так же, как это сделал его отец, прислать своего наместника в Новгород, и тот потребует, чтобы Юрий подчинился воле великого хана, и явился в Орду. И если Юрий по-прежнему будет противиться, великий князь попросит у великого хана войско, и Орда сама придет за тем, кто посмел ослушаться её волю.

Конечно, Дмитрий понимал, что если ордынская рать снова придет на Русь, то опять будут гореть города и умирать люди. Но у него, великого князя, нет другого пути. Он должен отомстить тому, кто оклеветал отца. А потом продолжить его дело – объединить Русь, которую разоряют не только набеги ордынцев, но и междоусобицы удельных князей.

Дмитрию недавно миновал двадцать третий год, но он давно не считал себя юным – в двенадцать уже командовал тверской княжеской дружиной, поэтому понимал, что его жизни не хватит, чтобы сделать Русь снова единой. Он ненавидел татар, ненавидел великого хана, – но понимал: нужно скрывать свою ненависть, и если не быть покорным, то делать вид, что готов покориться воле Азбяка. Ведь за ним – сила.

Сила не только Великой Орды, но всех монгольских улусов…

Монголы покорили весь мир – кроме западных земель.

Отец не раз говорил ему об этом. Рассказывал, как его дядя, великий князь Киевский и Владимирский Александр, ездил в далекий Каракорум – столицу главного из улусов. Один только путь туда длился почти полгода…

И везде на этом пути – разоренные земли, сожженные города…

Отец не помнил своего дядю – тот умер задолго до его рождения, когда в очередной раз возвращался из Орды, где был, по слухам, отравлен, – но его слова, сказанные незадолго до смерти, передавались из уст в уста по всей Руси: «Татары – это огромная сила. Никто не может с ней совладать. Но мы когда-нибудь это сделаем! Рано или поздно царство Чингиса падёт – как пали все древние царства, вплоть до Рима! Все эти царства канули в Лету, и только руины царских дворцов напоминают о них. Так что придет время, когда исчезнет и царство Чингиса! И все, кто страдает под игом татар, обретут свободу! И Русь тоже станет свободной! И единой!».

Возможно, именно за эти слова великого князя Александра и отравили в Орде.

У потомков великого Чингиса не хватило смелости его казнить…

Об этом тоже говорил Дмитрию отец, которого тоже не казнили – а подло убили. Руками удельного князя Юрия, правнука великого князя Ярослава Ярославича, которому Михаил приходился сыном…

И не важно, что сам Юрий не участвовал в убийстве отца, и даже не видел, как его убивали – он, подобно прокуратору Иудеи Понтию, умыл руки, сбежав из темницы, в которой сидел в колодках тверской князь. Но он оклеветал Михаила – поэтому виноват в его смерти. И он, Дмитрий, не успокоится, пока не отомстит за смерть отца!

И если для мести надо покориться татарам – он сделает вид, что покорен…

– Ты не гурган, – вновь подал голос Азбяк. – Но ты мне верен. Ты вернешься в русский улус великим князем. С тобой пойдут мои нукеры, которые подчинят моей воле всех, кто пытается ей противиться…

Дмитрий молчал – но внутренне ликовал: великий хан не только прочитал его мысли, но и решил помочь их осуществить!

Великий князь услышал шуршание одежд хана – тот встал с ложа.

Дмитрий остался на месте, он по-прежнему не поднимал глаз.

– Посмотри на меня, – приказал великий хан.

Дмитрий поднял взгляд.

Азбяк стоял на возвышении, его лицо было спокойным, но в желтых тигриных глазах чувствовалась сила.

Дмитрий понимал, что не надо пристально смотреть в глаза татарина, тот может проникнуть в его сокровенные мысли, и чем это может грозить – одной степи известно…

Но великий князь уже не мог отвести глаз.

А великий хан – тем более.

Азбяк сошел на земляной пол, быстрым шагом приблизился к князю. Стиснул его плечо могучей ладонью, словно хотел сломать.

Ни один мускул не дрогнул на лице Дмитрия – князь с детских лет умел терпеть боль.

– Принеси мне голову того, кто меня обманул, – прошептал хан. Его тигриные глаза пылали адским огнем. – И тогда ты сможешь от моего имени карать и миловать, великий князь!

Рука хана отпустила плечо князя – оно горело, словно туда вонзился меч. И князь чувствовал, что там сейчас рана, которую надо немедленно перевязать, иначе истечешь кровью…

Но он не мог покинуть шатер хана, пока тот его не отпустил. И, стараясь не скривиться от жуткой боли, великий князь, по-прежнему глядя в хищные глаза татарского тигра, громко сказал:

– Я всецело в твоей власти, великий хан Великой Орды! Я принесу тебе голову твоего врага!

Огонь в желтый глазах Азбяка разгорелся еще ярче, на губах появилась кривая, как татарская сабля, усмешка.

Но он ничего не сказал, лишь небрежным движением толстых пальцев указал, что князь может идти.