На смену ей из-за того же чана, гордо держа голову над невероятным бюстом и величаво перемещая дородное тело, появилась распорядительница кухонь. Вся в белом, аккуратная, с убранными под белый же платок седыми волосами.

– Кавалер нор Амос, – она уперла руки в бока. У нее на поясе, словно на перевязи рыцаря, висели небольшой нож в деревянных ножнах и огромная ложка на удивительно длинной рукояти. Альбину доводилось видеть, как она ею пользуется, и отнюдь не для приготовления пищи.

В тот раз, крепко держа ложку в кулаке, мадам Велис охаживала конюха, посмевшего зажать Сару в уголке, не внимая ее отказу. Сара тогда только появилась в кухнях, и мало кто знал о ее грозной тетушке. Молодые люди с конюшен или из охраны дворца частенько ошивались у кухонь, норовя приударить за красоткой.

– Вы опять морочите девушке голову? Не будь я знакома с вашим батюшкой… – и она погладила рукоять ложки.

Они оба знали, что это пустая угроза. Мадам Велис полгода назад, обливаясь слезами, ворвалась в «варварскую» часть и, подметая белоснежным подолом порог его покоев, благодарила за спасение племянницы из рук знатного насильника.

Нор Амосу и Саре тогда повезло. Забыв в саду шляпу, он вернулся за ней, когда слуги после бала уже убирали столы и приводили в порядок сад. По всегдашней своей любознательности, поспешил на звуки тихой борьбы и успел вовремя. С тех пор и пошла странная дружба между молодым щеголем и красавицей служанкой, впрочем, никогда не переходящая рамки дозволенного.

На людях мадам была строга с ним, как и с другими мужчинами, но втайне мечтала об их союзе. А что? Кавалер – не такой уж и высокий титул, да и браки между простолюдинами и дворянами не запрещены, не будет мезальянса. И племянница диво как хороша, к тому же она – единственное, что осталось у мадам от семьи, и та испытывала к девчонке неожиданную нежность. Своих-то детей у нее, перенесшей тяжелую болезнь в юности, не было.

– И варвара притащили, на мою кухню! – она грозно нахмурилась, хотя всегда симпатизировала этим северным воинам, наверное, женским чутьем замечая не маску, носимую для всех, а внутреннюю сущность. – Ну, долго вы тут будете мешать работе?

– Ах, какой цветок! – Север, глупо ухмыляясь, попытался обойти Альбина, явно заинтересовавшись бюстом главной поварихи. – Ты ж как этот… – он пощелкал пальцами, изображая кипучую мыслительную деятельность, – этот, цветок огня в ночи ужасной, оберегающим теплом он изгоняет мрак… эээ… Какой там мрак был, Альбин? Я забыл, какой там мрак был, – он снова яростно защелкал.

– Ненастный мрак был. Пойдем. Нам пора взглянуть на бочки, – юноша потянул пьяного приятеля прочь от засмущавшейся поварихи.

Мимо разделочных столов и бочек с водой, мимо угольных, дровяных и газовых печей, к широким дверям, ведущим в хранилища, к подвалам, забитым снедью и припасами.

– Ты сдурел совсем, то, что она повариха, не значит, что она не умеет читать. Ты не мог обойтись без долбаной поэзии? – нор Амос спешно шагал в глубь подземелий.

– Ой ли. Вряд ли мадам Велес настолько знакома с поэтами древности. Снаружи ты становишься слишком подозрителен, – Север вяло отмахнулся от него. – Но теперь тебе придется поймать шесть крыс.

– Почему?!

– А куда делась та булка?

– Э, дак я же оставил ее на столе наверху, – Альбин улыбнулся.

– Аль!

– Ну серьезно. Там на столе возле плиты положил, – он улыбнулся еще шире.

– Сотри соус с подбородка.

– Черт, – стянув перчатку, Альбин провел рукой по подбородку и ничего не обнаружил. – Где?

– А нигде! – расхохотался Север. – Но ты себя выдал. И потому шесть крыс. И дай-ка мне одну пулю из тех, что тебе подкинул Володар. Думал, не замечу? Одни мошенники кругом!

Некоторое время они шли молча, минуя коридоры и повороты, забираясь все глубже. Здесь уже не было газовых ламп, а редкие держалки для факелов были пусты. Только прихваченный сверху фонарь освещал путь. Давно уже кирпичная кладка уступила место тесаным блокам, а после и дикому камню.

– А вообще-то, как булка? – Север хитро прищурился.

– Мммм, божественно! Мягкая внутри, с чуть хрустящей тонкой корочкой, с нежной индейкой и травами. Восхитительно, только мало, – вздохнул юноша.

– Сара сама испекла, да?

– Ага. Знаешь, она делает успехи. В прошлый раз у нее вышел отличный кекс. И хотя я равнодушен к сладкому, признаюсь, я бы не отказался от еще одного.

– К тому же она красавица, – посмеивался варвар.

– Эй, постой-ка, ты на что намекаешь? Мы с ней просто друзья, – Альбин возмущенно рубанул воздух ладонью.

– Ааа, ну ладно, – Север уже смеялся. – Впрочем, наш урок на сегодня не закончен. Рассмотрим-ка с тобой ситуацию: в конюшню нашего дорогого императора, чтоб ему не познать поноса, привезли нового жеребца, дикого и злобного. Как станешь укрощать?

– Хм, ну это просто: буду приходить к нему каждый день. Сначала просто разговаривать, подходить поближе, потом легкие прикосновения, словно случайные касания, потом уже явная ласка, поглаживать, не прекращая разговоров. Кормить буду его… вот тьма! – Альбин сбился с шага и пораженно замолчал.

– Легкие поглаживания, говоришь, – варвар расхохотался в голос. – Случайные прикосновения, кормить… – он стал сползать по каменной стене, пытаясь справиться со смехом. Отдышался. – Я слышал, она и читать учится…

– Ну, да. Но я тут ни при чем, она меня не просила.

– А начала она месяца эдак полтора назад, да?

– Да.

– Слушай, это не после того случая, когда ты нагрузился фолиантами в библиотеке и рассыпал их на лестнице? Ну, ты помнишь, тебе еще одна молоденькая служанка помогла их собирать, – Север снова заржал.

– Тьфу на тебя, – раздосадованный Альбин ринулся в темноту перехода. – Ты все передергиваешь! Мы – друзья. И точка.

– Ну, как скажешь, малыш. Я-то что, так, мимо проходил. А девица-то хороша, и умна, и красива, и булочки у нее, – вновь расхохотался Север. – Нет, определенно мы всех крыс так распугаем. Ты-то с голоду не умрешь, а кто принесет кусок мяса старому немощному варвару?

– Знаешь, я вот подожду, пока тебя снова скрутит приступ твоего знаменитого ржания, что ты так упорно зовешь смехом, и стукну тебя по темечку, и все.

– Все?

– Несомненно. И ты отмучаешься – старый, немощный и голодный, и я избавлюсь от твоих издевательств, Всем хорошо, все счастливы, да и крысам на прокорм кое-что останется. А Оресту скажу, что ты заблудился.

– Я! – взревел Север. – Заблудился?! Да чтобы ты знал, я никогда не блудю… блужу… боги… я не могу заблудиться! У меня ветер охоты в крови.

– В голове у тебя ветер, – парировал Альбин, раздвигая густые полотнища паутины. – И шило в заднице, – добавил он тихо. И куда громче: – Я лично не уверен, что мы вообще выберемся отсюда. Ты приблизительно представляешь, куда нас завел?

– В смысле, я завел?

– Ты же впереди идешь. Ты и дорогу выбираешь.

Север вдруг посерьезнел:

– Вообще, я тут тоже не был никогда. Не беда. Вернемся по следам. Ну, если масла хватит, – он подозрительно потряс замигавший фонарь. – Да и от голода не умрем. Крыс наловим, они сырые, правда, не очень, но на худой конец поголодаем. А там выберемся обязательно.

Блуждали они еще долго. Серый камень стен заметно увлажнился. Вскоре спутников встретили звонкие ручейки, что, стекая по стенам, собирались в общий поток по центру прохода.

Прикинув, Альбин понял, что они все время спускались и, скорее всего, этот ход завел их глубоко под реку. Временами дикий камень уступал место каменной кладке, а в одном месте они даже обнаружили каменное литье, сравнительно новой технологии. Они бы провели больше времени у бетонной заплаты, рассуждая о том, кому понадобилось приводить в порядок древние подземелья, но запас масла в лампе был совсем не бесконечен.

По общим прикидкам, их путешествие длилось уже часов шесть. Ход разветвлялся, петлял, то поднимаясь, то вновь уводя глубже. Давно уже перестала прибывать вода, и исчезла заброшенность ходов. Паутина, прежде свисающая плотными шторами, раздвинулась к стенам. Кое-где стали встречаться следы грубой уборки, а на стенах появились отметины от факелов и непонятные значки с указателями. Впрочем, понятных подписей не было. Друзья выбирали путь на свой страх и риск, даже не рискуя оставлять отметины на стенах и стараясь запомнить дорогу.

Север вытащил из потайных ножен тонкую фалькату^[17] с широкой елманью^[18], однолезвийную и грозную, а Альбин сжимал в замерзшей руке костяной черен керамбита^[19]. Утолив жажду из совсем маленького ручейка, стекающего в каменную чашу, явно вырезанную местными обитателями, они оказались перед очередной развилкой. Вдруг открытое пламя фонаря, а Север сдернул закопченный колпак как раз для таких случаев, явственно отклонилось, указывая на левый проход. Переглянувшись в полумраке, парни дружно шагнули в каменный портал.

Вскоре ток воздуха ощущался замерзшими товарищами уже совсем явно, и Север накинул колпак на догорающий фонарь. Впрочем, это мало помогло, и уже через двадцать шагов фитиль затрещал, зачадил тонкой струйкой и, пару раз мигнув, словно извиняясь, погас.

Остановившись, друзья быстро провели ревизию карманов, но горючих средств не обнаружили. Север развернул свой пояс-змею, перевязал и вложил фол^[20] кнута в руку юноше.

Перебирая пальцами жесткий волос крекера, Альбин поплелся следом за варваром. Тот, выставив фалькату перед собой и коснувшись правой рукой стены уже явно рукотворной пещеры, медленными, короткими шагами побрел вслед за потоком воздуха.

Хотя спутники еще не встречали здесь опасных трещин, да и вообще проход оказался на диво в хорошем состоянии, но поберечься все же стоило. Да и разного мусора под ногами вполне хватало: от небольших булыжников, вывалившихся из стен, до костей различного размера и принадлежности. Ранее они уже видели и человеческий скелет, и обглоданные крысами кости каких-то животных, не слишком больших, но с хорошо развитой челюстной системой.

В темноте время идет иначе. Неизвестно, сколько они бродили. Альбину казалось, что не меньше десятилетия. Живот уже перестал жаловаться и теперь с легким урчанием примерялся к почке, видно печень уже достаточно обглодал.

Сейчас нор Амос был готов убить за съеденный утром бутерброд. А появись здесь Сара со своим божественным кексом или даже просто с куском черствого хлеба, принес бы ей все три клятвы, не раздумывая, вручив имущество, жизнь и душу. Но увы, симпатичные девчонки не выпрыгивали из-за угла, стремясь накормить свежими яствами молодого кавалера, и не претендовали на его фамилию или тело.

Вспоминая вчерашние расстегаи и еще более ранний завтрак в поместье герцогини, он корил себя за глупость. При расставании ван Дерес пыталась вручить ему сумку с припасами, а он, зная ее натуру и справедливо предполагая, что еды там на неделю, вежливо, но твердо отказывался. Слишком твердо, как полагал теперь юноша.

Темнота раздражала. Похрустывание камней под подошвами сапог грохотом горных обвалов терзало обострившийся слух. Непрерывное бормотание Севера также не способствовало успокоению нервов.

Чуть дернув за кнут, Альбин шепотом попросил его замолчать. Как попросил? Не очень, наверное, вежливо говорить такие слова наставнику, но Север был ему скорее старшим братом, чем строгим отцом.

– Да это не я вроде, – прошептал Север.

Обратившись в слух, нор Амос сообразил, что шепот слышится уже довольно давно. И идет как будто бы из-за стены. И в последнее время звук явно усилился. Завернув за угол, они ясно расслышали приглушенные голоса. Камень обманывал, разнося звук далеко по проходу. Более того, чуть дальше, в каменной кладке стены проглядывали светлые полосы: выкрошившийся за годы цемент открыл доступ свету и звуку из помещения, расположенного за стеной перехода.

Голоса стали громче, но слова разобрать было невозможно. Подкравшись к щели в кладке, друзья попытались заглянуть в нее. Но стена была достаточно широка, и, кроме скудных отсветов жаровни или открытого фонаря, разглядеть ничего не получилось.

Альбин хотел было крикнуть, позвать на помощь, но Север ткнул его кулаком и, постучав по лбу указательным пальцем, шепнул прямо в ухо:

– Не спеши. Надо послушать, а потом подумать.

Юноша кивнул, забыв о том, что во мраке его жест останется незамеченным, и приник ухом к щели. Отрешившись от стука крови в ушах, он явно различил два голоса: один – глубокий, сочный, смутно знакомый, другой – то шипящий, словно капля дождя на раскаленном клинке, то скрежещущий, как ржавая пила по кости.

Слова, произносимые вторым, разобрать было совсем невозможно. А вот первый голос был достаточно громок и уверен. Его обладатель словно вещал, а не вел беседу. Привыкший приказывать, может, даже командовать войсками или рабочими.

Альбин прислушался:

– Ваша задача предельно проста: найдите помощника и убедитесь, что он никому ничего не рассказал и не расскажет. Учтите, что и Тайная канцелярия, и Надзорная палата будут его искать. Не дайте им преуспеть, – этот голос будто декламировал эдикт, но зато ответа собеседника расслышать не удавалось.

– Да, – снова зазвучал первый. – Старик мертв, но он хорошо на нас поработал. Я не знаю, известно ли кому-нибудь о его помощнике, но склонен предполагать худшее. Его надо найти непременно. Император не должен избежать ловушки. Я загоню его в угол, как крысу, и буду травить, как бешеного пса. Уже почти все готово, и было бы неприятно потерпеть неудачу. Не так ли, мастер? Учитывая, что за неудачей нас всех ждет не совсем долгая и очень неприятная жизнь, пока охранка не разложит нас на составляющие.

Альбин отпрянул от стены, не веря, заморгал. Не может быть, чтобы они так внезапно наткнулись на заговорщиков. Он снова приник к щели.

– …Нет и нет. У нас много сторонников и при дворе и в службах. Но открыто они выступить не могут… пока. Конечно, если пройдет слух, я узнаю о том сразу, но лучше не доводить до крайности. Я предпочитаю тишину. Пусть сатрап заигрывает с торговой палатой и дворянским собранием. Это лучше и удобней, чем если начнется охота на нас.

– …Нет. Вы работаете один, – ответил на невнятный вопрос собеседника тот же голос. – Я не могу сейчас разбрасываться ресурсами. Деньги, оружие, оборудование мы вам предоставим, но людей дать не могу, – он прервался, выслушав новый вопрос. Потом ответил: – Конечно, связь как прежде. Мой человек будет проверять место раз в сутки. Если что потребуется, оставите там пакет с указаниями. Ответ заберете там же…

Альбин еще слушал долго, но ценной информации больше не извлек. Наконец он медленно отодвинулся от стены и, легко похлопав варвара по плечу, чуть подтолкнул того в сторону прохода. Ему много надо было обдумать и обсудить. Но даже переполняемый эмоциями, он не решался произнести ни звука. Кто знает, как сработает коварная пещерная акустика. Север успокаивающе сжал его предплечье и потянул в темноту.

* * *

Рассвет несмело, одним глазком заглянул в город, просыпающийся для встречи нового дня, мягко позолотил крыши домов и робко коснулся огромного гномона^[21] языком пламени, взвившимся над часовой площадью. Большим овалом мраморный циферблат сдавил прозрачные воды бассейна.

Скоро площадь наполнится шумом спешащих ног, криками прохожих и звонкими голосами зазывал. Распорядители запустят механизм, и из черного железа, застывшего в виде огромной свечи, потечет вода, искажая его очертания, даруя ему призрачную жизнь.

Прохожие с удовольствием будут присаживаться на мраморный бортик и, наблюдая за весело снующими в воде рыбками, обсуждать свои важные и не очень дела. А пока на бронзовой пластине с цифрой «12» расположились только двое. Уставшие и измотанные, устремив в воду слезящиеся взгляды, они готовились к новому рывку. Еще час ходу, и их встретит утренней суетой Лунная крепость, со всеми своими тайнами и заботами. С невыспавшимся императором, работавшим почти всю ночь, и бодрой стражей, уже получившей нагоняй от капитана, с восхитительными кухнями, уже пахнущими свежим хлебом и тушеным мясом, и с мягким пленом одеял. Вот старший товарищ хлопнул молодого по спине, и, обув недавно скинутые сапоги, воины легкой трусцой побежали в гору.

* * *

Ребенок всхлипнул в колыбели, когда Сатхи схватил его душу, преобразуя функцию в короткий серп. Одним взмахом отделил духовное от тварного.

Младенец задышал чаще, еще не осознавая, что мертв. Душа вздрогнула, потеряв тварную защиту, забилась.

Сатхи, заставив серп растаять в воздухе, притянул душу к себе уже двумя руками, уговаривая, успокаивая, обещая заботу и нежность, обещая покой и негу. Опутывая ее эмоциями и функцией, он встал на колено и, выбросив левую руку вперед, призвал функцию снова.

Та, приняв вид пламенного нгериса^[22], легко пробила барьер незримого и, преобразившись в пичак^[23] с широким клинком, потянула разрез, влекомая твердой рукой. Ткань миров разошлась. Наслаждаясь потоком хлынувшей в него энергии, Сатхи медленно, словно принося жертву, погрузил душу в сияющий разрез.

Отпустив душу, Сатхи уселся на пол. Надо подождать, пока затянется рана в барьере, подождать, чтобы никто больше и ничто больше не проникло в ту или иную сторону.

Вдруг мир закричал, качнулся. Словно на весы великого равновесия кто-то бросил суть демона.

Поминая всех богов в проклятиях, Сатхи вскочил, бросился к двери. Но оглянулся на разрез: нельзя оставлять его так, да и младенец еще жив… Подскочив к люльке, Сатхи превратил функцию в керамбит и резанул по тонкому горлу. Навстречу руке, словно приветствуя, поднялся фонтанчик крови и, перехваченный ладонью, выплеснулся на стену, оставляя за собой знак – символ древнего зла.

Отозвав функцию, Сатхи мрачно плюхнулся на пол, оттирая пальцы предусмотрительно захваченной ветошью.

Жнец будет ждать. Он понял, что мир кричал от поступи проклятого. От раны, нанесенной его движением. И пусть сейчас Сатхи не может уйти, пусть след зарастет, как зарастает след от функции, теперь он знает – неумерший в городе. Пусть даже найти его будет сложнее, но охота за раскачивающим весы уже началась.