Я не знаю, кто его убил, но этот кто-то убил и мою жизнь. Быть может, многим покажется странным, но я не чувствую готовности вступить в мир без поддержки и совета Старика.

Старик учил меня, конечно, но, увы, не всему. Наверное, он не верил, что может умереть и оставить меня без ответов. Он вообще был очень скрытен во всем, что касалось работы. Но он научил меня убивать. Нет, мне, конечно, еще далеко до него. Но я сделаю все, чтобы узнать, кто это сделал, и показать, что Старик учил меня не зря.

Дом остался позади, как и внимательные глаза наблюдателей.

Дом с закрытыми ставнями. Столько лет Старик по утрам пил свою вонючую бурду у окна. Даже в дождь и ветер он первым делом открывал ставни в своей спаленке. Не понимаю, зачем, но каждое утро он делал это.

Сегодня дом скорбел вместе со мной. Он так и не открыл свой единственный глаз в день траура. День, когда изменилось все, пусть пока только для меня.

Улица сужается. Зеленые лапы платанов нависают над головой, словно пытаясь обнять и утешить, смыкаются. Темнеет день. Солнце растворяется, прячется за зеленой крышей деревьев. Ветви, мягко погладив листьями по щеке, отпускают меня в большой город.

Город, который не спит и не жалеет никого. В нем всегда суета и суматоха: различные существа носятся по улицам, как по артериям огромного живого организма, приводят город в движение, даруют ему жизнь.

Мне придется еще изрядно поплутать по улочкам, прежде чем я смогу вернуться домой. Так и я добавлю городу жизни и энергии. Где-то тихим шагом, где-то сломя голову, уворачиваясь от повозок и их не всегда адекватных пассажиров. К вечеру меня встретит другой дом. Дом, который я не люблю, но который убережет меня, укроет прохладной простыней и позволит забыться в неспокойных снах.

Мне приходилось снимать комнату в доходном доме, недалеко от университета «магии и немагии». Хотя я не имею отношения к сему почтенному заведению, все же мне удавалось легко затеряться среди множества студентов и бакалавров, облюбовавших этот неспокойный райончик.

Моя хозяйка была добра ко мне и не драла последнюю шкуру, а даже позволяла пожить немного в долг и не слишком ругалась за задержку оплаты.

Нет, у меня не было проблем с деньгами, пока был жив Старик. Просто все студенты задерживают оплату. Приходилось соответствовать. Однако образ, мною создаваемый в этой среде, был тусклым и не запоминающимся, как и должно быть.

И вот свободное плавание: ни поддержки, ни обеспечения. В первую очередь надо менять берлогу. Сомневаюсь, что Старик сдал меня, но рисковать не стоит. Впрочем, и спешка ни к чему, есть шанс, что они выйдут на след, но зачем облегчать им работу?

Так что первым делом пишу длинную, немного сумбурную записку для хозяйки доходного дома: чуть-чуть страсти, капельку любовных переживаний, немного намеков на отцовский гнев и много неровного почерка. Пусть решит, что сборы были срочными.

Тем, кто выйдет на мой след, еще придется поломать голову: а ту ли дичь они преследуют? Конечно, без поддержки Старика мне не организовать чистой легенды. Пропавшему студенту не объявиться в родовом поместье или в монастыре, но тут уж выбирать не приходится.

Хватаю платье, благо вещей у студента много не бывает. Завязываю все в узел, забываю «старые» сапоги на гораздо большую, чем моя, ногу и дырявый носок того же размера. Оставляю записку на выскобленном добела столе и плату за последний месяц сверху. Рядом ключи. И ныряю в объятия черного хода.

Чем меня всегда привлекал студенческий район, так это хаотичностью. Три параллельные улицы: Писарей, Чернильная и Дождливая, не знаю, почему такое название, пересекались с Большой Университетской и Каретным переулком. Но доходные дома, пансионы, таверны, лавки мелких торговцев и не совсем легальные заведения умудрялись создавать в этой упорядоченной структуре сотни закутков, переулков, проходов, в которые проскользнуть мог только настоящий студент, тощий и верткий.

Скольжу по грязи между домами. Места настолько мало, что даже при потере равновесия упасть все равно не выйдет.

Теперь к порту. Из одного лабиринта, пересекая нейтральную зону припортовых лавок, в другой.

Тут другие запахи и иные голоса. Более дешевые шлюхи и обшарпанные двери таверн, кислый запах помоев и сладковатый разложения, вонь стоячей воды и порока. Город в городе.

Мне чуть дальше: в район складов. Там меж пакгаузов^[11] и погрузочных доков есть укромное место, каморка, теперь о ней знаю только я. Лишь Старик бывал тут. Последнее прибежище. Здесь я всегда храню немного денег, небольшой запас оружия и мужского платья разных сословий. Здесь низенький топчан и абсолютная тишина. Место, чтобы собраться с мыслями. Место, чтобы приготовить сладкое блюдо мести.

Вращаясь среди нынешней прогрессивной молодежи, не сложно познакомиться с мыслями о гуманизме, сострадании, любви к ближнему, но проникнуться сложно. Все эти пафосные речи о необходимости добиваться равновесия с миром, о том, что люди братья друг другу… Они хороши за кувшинчиком вина и куском жареного мяса, когда брюхо полно и голова чуть отягощена хмелем. Когда мир вокруг весел и прекрасен. Эти мысли вызывают у меня отвращение. Особенно мысль о всепрощении. Говорят, с востока принесли нового бога: он зовет любить и прощать, отказаться от мести и воздаяния. Что за глупость! Конечно, я не приемлю месть, предпочитаю бить на опережение, но не в этот раз.

* * *

Механик вышел из разрыва на грязную улицу, почувствовал, как стонет рвущаяся ткань мира – плач природы по нарушенному равновесию. Несмотря на боль, пронзившую его давно измененное тело, он улыбался. Ему нравилась эта власть, нравилось преодолевать, сминать напором, разрушать. Когда-то давно он был обычным человеком, слабым, подверженным болезням и хворям, могущественным, но уязвимым. Сотни экспериментов, операций, вмешательств в саму суть человека и не только в тело, но и в душу, превратили его в повелителя. Теперь над ним не властна судьба. Теперь ихор, который с тихим шелестом движется по его новым жилам, не несет с собой старости, не подвержен болезням и почти невосприимчив к энергетическим всплескам и эманациям магических полей. То гениальное надругательство над природой превратило Механика в произведение искусства.

Раньше он был непревзойденным разведчиком, посредственным магом и верным служакой, теперь же, выбрав иную сторону, стал рукой возмездия. Можно преодолеть действие яда, можно защититься от магии, вылечиться от раны, нанесенной псевдоживым оружием. Можно выжить почти в любой ситуации. Почти. Но не тогда, когда он брал заказ. Если надо, он сделает вторую попытку, третью, стотысячную, но никогда не отступит. Даже желание заказчика, изменившего свое решение, не повлияет на результат. Механик всегда уничтожал свои жертвы, тем более когда заказ приходил от них. От них, оплативших все расходы на изменения его тела и души, нашедших нужных специалистов по всему миру, организовавших долгие годы непрекращающихся мук, пока его тело срасталось с душой. Они отпустили его на волю, лишь иногда вызывая, и только для операций, с которыми не смогли бы справиться сами. Впрочем, ему все еще обещана полная свобода, когда-нибудь, он подождет…

Отключив обоняние и перестраивая на ходу свою кожу под изменившиеся погодные условия, Механик прошел мимо луж, обогнув самую большую и переступая через нечистоты и мусор, направился к выходу на центральную улицу. Ему еще пришлось перемахнуть кучу какого-то хлама, распугав крыс, и сдвинуть кипу гнилых ящиков, преграждающих выход из проулка.

Ночь всегда была щедра к нему, и сейчас, выглянув из-за угла, он узрел лишь спины давно прошедшего патруля. Стражники освещали себе дорогу фонарями. Глупцы. Из-за этих фонарей ночь для них была непроглядна и темна. Пожалуй, пройди они в пяти шагах, Механик смог бы скрыться от них в густых тенях.

Свернув в противоположную от затихающих шагов сторону, он спокойно проследовал вверх по улице.

В этот час столица империи – блистательный Аркаим – была тиха и молчалива. Но это было обманчивое впечатление. Если взять южнее, к докам на правом берегу Синташты, или западнее, к студенческим кварталам, то будут и смех, и веселье, и распутные девки, и поножовщина вперемешку с пьяным братанием. Если же дойти до трущоб, начинающихся там, где в Синташту впадает Берсуат, то до братания можно не дожить: если сразу не приголубят свинчаткой, то перышком пощекочут обязательно.

Но ему не туда – на север, где у подножия огромной скалы, несущей на себе императорскую крепость-дворец, раскинулся так называемый Белый город.

Первоначально здесь воздвигли крепость, которая должна была господствовать над местностью и защищать государство с востока. Но впоследствии, еще до перенесения сюда столицы, крепость на мысу обросла внешним городом.

Город перестраивался, сгорал пожарами и восстаниями. Предместья тонули в паводках и разбирались врагами на осадные орудия и топливо для костров. Однако же сама Лунная крепость взята не была ни разу.

В результате очередного пожара, когда одна половина города лежала пеплом, а другая задыхалась гарью, прапрапрапрадед императора учредил огромнейшую стройку. Так и возник современный Аркаим, с его прямыми и кривыми улочками, островными дворцами и миллионами загубленных этой стройкой душ. Начавшись многие годы назад, она продолжалась и по сей день. Комитет архитектурного соответствия зорко наблюдал за любым объектом, начиная от дворца вельможи и заканчивая сортиром бедняка.

Впрочем, наиболее внимательно следили как раз за Белым городом – знати, и граничащим с ним Пестрым городом. Острова тоже входили в список наиболее важных объектов. Так, например, два года тому назад, на острове Сад Зверей владелец снес летнюю беседку, не уведомив комитет, но новую не построил, и теперь у острова новый владелец. А старый, выплатив все штрафы, не наскреб достаточной суммы даже на Белый город и теперь живет в Пестром.

Механик ступал по чистой мостовой, считая шаги и вспоминая времена, когда его сапоги издавали гулкое «бух» вместо нынешнего «шшшш». Пусть раньше он и был слаб, зато ему не приходилось и скрываться, а теперь словно вор, ночью, закутавшись в темный плащ и вслушиваясь в темноту, он спешил на встречу, от которой ранее его бы замутило. Не от страха, нет – от презрения и отвращения. Теперь же он один из них.

Дома медленно сменялись, пряча свои очертания в наступившей тьме. Он свернул еще раз, проскочил короткий переулок и вышел на одну из радиальных улиц, мощенную природным, а не искусственным камнем. Через каждые двадцать шагов на высоких столбах мягко светились новые газовые фонари. Механик перестроил глаза так, чтобы свет не раздражал их, и, отсчитав восемь домов по левой стороне, зашел в девятый.

Тихо скрипнула дверь на деревянных подпятниках и отрезала полосу уличного света. Он оказался в узкой прихожей, скинул плащ на руки подскочившему старику и, следуя за широким жестом руки, вошел в полутемную гостиную.

Его ждали уже давно. На простом деревянном столе постепенно утрачивали свежесть остатки небогатой трапезы: пара кусков сыра, хлеба, огрызок говяжьей ноги, очищенный довольно небрежно, и тройка квелых желтых яблок между двумя кубками с кислым вином. Уже опустошенный кувшин, выставив треснувший бок, лежал у ножки табурета, на котором, не сводя с гостя взведенного арбалета, сидел дородный мужик в потрепанной синей куртке. С другого табурета поднялся поджарый малый и, стряхнув с рубахи сырные крошки, развел руки:

– Мастер Калинич? Не двигайтесь, пожалуйста. Нам приказано убедиться, – он аккуратно потянул из-за спины нож-соломинку, короткий, полый внутри с очень узким лезвием-трубочкой.

Механик хмыкнул, но поднял правую руку, раздвигая кожу и разрешая вложить соломинку в открывшуюся вену. Малый вытащил из кисета на поясе тоненькую склянку и набор весов, больше подходящий меняле, чем головорезу. Он дождался, когда ихор из вены наполнит склянку, аккуратно вытащил соломинку и склонился над столом с мерами в руках.

Все это время арбалетный болт неотрывно следил за маленькой точкой на лбу Механика. Хозяин арбалета не издал ни звука, не пошевелился сверх необходимого и, казалось, даже не вдохнул лишний раз.

Глядя на его серьезное лицо, Калинич раздумывал, а что будет, если он дернется? Правда ли этот болт способен нанести ему вред? И если да, то не стоит ли узнать, каким образом? Сколько он ни рассматривал оружие, не смог найти на нем ни признаков псевдожизни, ни активных заклинаний, ни даже обычного яда.

Пара масляных ламп на столе нещадно чадила и плевалась некачественным топливом. Несмотря на теплое летнее время, в комнате горел камин, окрашивая ее нутро багровыми сполохами. От стола звякнуло.

– Все в порядке, это он, – кивнул поджарый арбалетчику. Тот споро отвернул оружие в сторону и, разрядив, положил на пол рядом с кувшином. Потом сглотнул и, не глядя схватив кубок с остатками вина, осушил большими глотками.

– Пройдемте, мастер. Вас ждут. Извините, что пришлось… Процедура, вы понимаете… у нас просто приказ, – поджарый затараторил, сворачивая меры и перекладывая тканью, убрал их в кисет.

Туда же направилась и склянка, но Механик поднял руку:

– Верни мне мое, – прошелестел он, взял из дрожащих пальцев склянку, сыпанул содержимое на ладонь. Струйкой песка вылилась багровая с искрой пыль, полежала на широкой ладони и быстро впиталась в кожу. – Теперь веди.

Поджарый кивнул и направился к винтовой лестнице, скрытой до поры за ширмой. Споро простучал ее каблуками, спускаясь вниз, и, распахнув перед Калиничем дверь в длинный коридор, произнес:

– Четвертая справа, вам туда.

Дождался, когда Механик пройдет, и притворил за ним дверь.

Калинич прошел по скрипящим доскам к четвертой двери, чтобы, не стучась, рвануть ее на себя и оказаться в большой комнате со стенами, сложенными из узких и длинных каменных блоков, с жаровней посередине и двумя мягкими креслами у дальней стены. Одно уже имело хозяина. И Механик прошел ко второму, молча уселся, заложил ногу за ногу и кивнул, показывая, что готов к разговору.

Сидящий в кресле откинулся в тень. Отложил небольшую книгу с богатой обложкой в нишу на стене, которая оказалась под его левой рукой, и достал оттуда другую, ничем не примечательную, скорее даже тетрадь, или гроссбух.

Узкие пальцы, щедро усыпанные перстнями, погладили кожаную обложку, но открывать не стали, а прижали к выпуклому пузу, обтянутому сатиновой сорочкой. Перстни сверкнули, бросая зеленые лучики на короткую бороду, кустистые брови и яркие серые глаза. Высокие скулы немного скрадывали возраст, но было видно, что человек в кресле не молод.

– Добро пожаловать в столицу, мастер. Вы весьма кстати, – глубокий густой голос не разнесся по комнате, а словно бы впитался в стены. – У нас возникла небольшая проблема.

Механик усмехнулся, у них все проблемы были небольшими, зато сами люди были далеко не мелкими.

Калинич уже видел этого человека. Видел несколько раз его гораздо ближе к трону, чем то расстояние, которое простиралось между убийцей и хозяином сейчас. Для таких больших людей все проблемы должны казаться мелкими. Но в их мелких играх умирает не меньше людей, чем в довольно большой войне. Лучше ему сейчас помолчать и послушать. Калинич и так не был болтуном. Он ждал.

– Хм, – сидящий прокашлялся. – Как я уже сказал, маленькие проблемы. Здесь, в столице, мы не прибегали к вашим услугам. Нам удалось перехватить управление над одной из ячеек Надзорной палаты, даже более того, мы получили доступ к Старику…

Механик удивленно вскинул брови. Старик заслуживал уважения. Именно он создавал ячейки во всей стране, именно ему принадлежали лавры наставника молодых убийц на службе государству: глубоко законспирированных агентов, готовых в любой момент «проснуться» и нанести удар.

Старик был гением стратегии террора и темных дел. Такой человек стоил дорого. Механик знал Старика еще и потому, что сам был в одной из таких ячеек. Это Старик учил его, одного из многих, но выделял особо.

– М-да, мы получили Старика. Некоторое время назад он вернулся в столицу. Видно, покой ему надоел. Но он не стал лезть наверх, а организовал еще одну ячейку. Так как за время отсутствия он подрастерял контакты, было легко направить его по нужному нам пути. В общем, Старик считал, что работает на императора, но выполнял наши указания.

Ирония в том, что он подставился, и когда к нему пришли из Тайной канцелярии, Старик не поверил им. В общем, все сложилось неплохо, Тайная канцелярия решила, что Старик – предатель, и ликвидировала его быстренько, но разговорить не смогла. Проблема в другом: нам стало известно, что у него был помощник. Дело в том, что когда исполнялся последний заказ, Старик уже был точно мертв, но о помощнике мы ничего не знаем. Да и сам помощник вряд ли знает о нас.

Тем не менее даже простой перечень мишеней и заданий, прошедших через ячейку Старика, может дать умному человеку слишком много пищи для размышлений. И вот тут-то, мастер, мы и вспомнили о ваших талантах. Ваша задача предельно проста – найдите помощника. Убедитесь, что он никому ничего не рассказал и не расскажет. Учтите, что и Тайная канцелярия, и Надзорная палата будут его искать. Не самые плохие противники могут обыграть вас…

Потом было уточнение деталей, и на все остальное у Калинича ушло еще полтора часа. Наконец он тихо вышел на улицу и направился к портовому городу с его веселыми шлюхами, громкими кабаками, крепкими складами и дешевыми номерами. Сняв один из них в доходном доме Ширеана и проверив, чтобы простыни были действительно свежими, а матрацы без насекомых, улегся спать. Ибо даже сверхмогучему телу, в котором почти ничего не осталось от первоначальной оболочки, нужен отдых. Да и приступать к делу посреди ночи не годится, сперва нужно присмотреться, принюхаться к городу, к его течениям.

Мысленно приказав себе проснуться к концу утра, Механик выключил по очереди все рецепторы тела, поставив их на автономное функционирование – эдакий сторожевой режим. Теперь он мог отдыхать, но при приближении опасности должен очнуться мгновенно и быть готовым действовать сразу.