Даже папаша Уткинс, бурчавший время от времени что-то вроде: "Ну и скорость… Ещё не поженились, а уже ребёнка завели", в общем, ничего не имел против нового родственника. Часто видели, как старый да малый всерьёз спорят, отстаивая свои точки зрения. "Ну, малыш и хваток! – удивлялся Уткинс. – И где только таких находят? Ни за что не сдаётся". Тина только смеялась. С ней-то Лило никогда не спорил.

А между тем день свадьбы близился. Свадьбу назначили на середину последней недели июля. Событие это с нетерпением ждало всё невысокликовское население. Народ был заинтригован и ожидал от чародейской женитьбы чего-то невероятного. А тут ещё и Лило объявился.

Папаша Уткинс стал принимать поздравления за неделю. Даже те переселенцы, с которыми он знакомства никогда не водил, считали своим долгом раскланяться и сказать что-то хорошее. Наконец-то старого Уткинса перестали терзать сомнения, и он успокоился. "Раз общество не против, то почему я должен переживать?" – думал он.

Свадьба у любого народа – свадьба. Даже у гномов. Правда, вряд ли чужеродец получит большое удовольствие от присутствия на подобной церемонии третьего народа. Во всяком случае, на безудержное веселье и бесшабашное застолье можно даже не рассчитывать.

То ли дело у невысокликов. Вся округа сбегается и начинает радоваться так, как будто каждый из гостей в этот день тоже женится или выходит замуж. Конец веселью приходит только тогда, когда последнего пирующего покинут силы. И никто не удивляется, если день на четвёртый молодожёны вдруг обнаружат у себя в кладовке парочку дальних родственников или друзей, продолжающих поднимать тосты.

В день свадьбы жених и невеста не должны видеть друг друга до усаживания гостей за стол. Шафер и подруга невесты приводят их к первому тосту, а самый старый невысоклик из числа почётных приглашённых связывает жениху и невесте руки виноградной лозой. Потом старейшина пьёт первую чарку с отцом невесты, и начинается застолье…

Во дворе Уткинса на этот раз собралось раза в два больше народу, чем во время официального визита Пины. Папаша с утра начал принимать поздравления – ведь на невысокликовских свадьбах подарки дарят родителям. Подношения так и сыпались, да все какие-то пустяковые. Только Дальний Бибус приволок откуда-то огромный оркестровый барабан.

– Вот, – сказал он Уткинсу, – будешь учиться аккомпанировать.

– Кому? – удивился новоиспечённый тесть. – Тебе?

– Зачем мне? Внуку.

Пока Уткинс силился представить себя за барабаном, Лило затряс его за штаны.

– Слышь, деда, ты же глухой, вот и орёшь на всю округу, потому что себя не слышишь: "Лило, иди обедать!" Теперь в барабан тихонько стукнешь, и я прибегу.

Вторая необходимая в хозяйстве вещь поступила от семейства Модлов. Это была старая пожарная каска. Папаша Модл, который, кстати, оказался старейшиной свадьбы, когда-то был бравым хойбилонским пожарным. В ответ на вопросительный взгляд Уткинса старейшина молвил: "А вдруг тебе на голову что-нибудь свалится?"

В три часа пополудни Олли Виндибур последний раз посмотрелся в зеркало. Он поправил аккуратно уложенные волосы, пышно повязанный галстук и одёрнул жилетку. Жилетка была особенная – её на свадьбу одевал ещё его прадед Дюк Виндибур. Тот самый школьный учитель, который оставил в наследство старому Брю таинственную половинку карты.

Деда Олли помнил и любил. Остальная же родня его мало интересовала. Тем более что почти все родственники до недавних пор считали его никчёмным неудачником, а теперь ещё и фокусником.

– Едят меня рыбы, если передо мной не самый красивый жених в Расшире, – раздалось над ухом.

Олли рассмеялся:

– Опять ты, Брю, возникаешь непонятно откуда и заставляешь вздрагивать.

– Кхе-хе! Придётся потерпеть. Такие уж у нас, привидений, повадки, задави их трепанг, – кашлянул паромщик, выпустив изо рта дымное колечко.

Олли повернулся перед зеркалом, пытаясь осмотреть себя сзади, и осторожно спросил:

– С чем на этот раз?

– Не дрейфь, салага, – Квакл подлетел с другой стороны, – я поздравить явился. Жаль, призраков, наверное, не берут в посаженные отцы…

– Спасибо, о дух старичины Брю! – картинно поклонился брачующийся невысоклик. – Что пить будете?

– Сто медуз тебе в склеп! Не издевайся над бестелесным созданием! – усопший сделал гневно-обиженный вид, но уже через секунду переменился.

– Я, старый рапан, всё думал: что ж тебе на свадьбу подарить? Может, знакомых бесов попросить устроить выступление с плясками для гостей? Ребята, кстати, неплохо поют, ракушек им в кишки… Или летом каток наморозить, пусть малышня и твой Лило душу отведут. Но…

– Дорогой мой покойничек, – прервал его Олли, – ты ведь уже всё подарил. Помнишь? Ты мне настоящего меня подарил, тогда, вместе с картой. Не надо ни бесов, ни катка. Сам лучше побудь с нами подольше.

Если бы Брю мог, он наверняка прослезился.

– Спасибо, парень, самое что ни на есть океаническое. Но с катком всё-таки неплохая идея. Наш Лило запищит от радости!

Глаза Олли потеплели, и он улыбнулся:

– Люблю я этого малыша.

Лёгок на помине, Лило, вкатился в комнату.

– Дядя Пит! Дядя Пит идёт!

Олли ещё разок глянул в зеркало и провёл ладонью по волосам.

– Пора.

Жених и невеста появились одновременно с разных сторон. Тина была изумительна. Аккуратно расчёсанные золотистые волосы, ниспадающие на плечи, украшал венок из красных и белых цветов. Платье цвета морской волны оттеняло глаза. Щёки горели нежным румянцем, а тонкую талию охватывал золотой ремешок с рубинами. Тина была так потрясающе красива и обворожительна, что Олли чуть не задохнулся от избытка охвативших его чувств. Ему  захотелось тут же обнять своё ненаглядное сокровище. Не удержи его Пит, он бросился бы к Тине.

Гости зааплодировали стоя. Загробный Брю Квакл был прав: такой великолепной пары Расшир не видел давно, а может, и никогда.

Когда молодых усадили во главе огромного стола, место между ними занял старый Модл. "Лозу мне!" – скомандовал он. Тут же подошла Ружа Зайкл – давняя подруга Тины и Пины, а теперь подруга невесты, и на серебряном блюде поднесла гибкий побег винограда. Модл придирчиво и неторопливо его осмотрел, помял, а затем попросил жениха и невесту подняться.

"Дети мои! – проговорил старейшина. – Отныне вы навсегда объединяете свои души. Наша земля, наш благословенный Расшир в виде этой лозы дает вам…" – Модл задумался, вспоминая, что же Расшир должен давать. Потом, видно так и не вспомнив, раздумал продолжать, взял и в полной тишине связал Олли и Тине руки. "Живите дружно, – сказал он, – любите друг друга. Помните: в том доме, где есть любовь, даже мыши счастливы!"

Потом Модл поднял высоко над головой фужер с вином, провозгласил здоровье Уткинса и выпил до дна. "Ура!" – закричал Хрюкл, сидевший рядом с Питом. И все подхватили: "Ура-а-а! Слава Уткинсу! Да здравствуют молодые!" Лило запрыгал вокруг Модла и заверещал, хлопая в ладоши. "У меня теперь семья!" – хохотал он. Казалось, счастливей этого малыша нет никого на свете.

Гости, давно истомившиеся в предчувствии сказочного угощения, налегли на закуски так, что вскоре столы опустели. Оценили и угощение толстяка Годо Виндибура – три бочонка старого красного вина лучшей марки. После обильного пира настала пора песен и танцев.

Изрядно заправившийся старейшина Модл смешил всех своими хромыми скачками. А Репейник был само воплощение мужественной галантности. Он приглашал девушек на танец с видом легендарного героя, следующего к месту совершения очередного подвига.

Рыжий Эрл только качал головой:

– Вот это да! Даже Амид Будинрев так выцаряться не сможет!

Стемнело. Но веселье и не думало прекращаться. Папаша Уткинс принялся зажигать укреплённые вокруг столов факелы. Подошла Тина. Она поцеловала отца в щёку и сказала:

– Брось, папочка. Мы с Олли всё сделаем. Иди лучше к гостям.

Ночной воздух над танцевальной площадкой вспыхнул мягким волшебным светом. Волны таинственного сияния, сменяя друг друга, переливались всеми цветами радуги. На какое-то время музыку перекрыли ликующие крики. Гости как зачарованные смотрели вверх. Налюбовавшись вволю, вновь принялись танцевать. К чудесам в Норном посёлке потихоньку начинали привыкать.

Последним из приглашённых на празднике появился Нури. Гном теперь был постоянно в разъездах: он занимался делами трудовых посёлков – рабуцев на Эль-Бурегасе.

– Приветствую тебя, достопочтенный Нури Орбуж! – широко улыбаясь, по гномьи начал Виндибур. – Для нас большая честь видеть тебя гостем на…

Но Нури, увидев друга, махнул рукой: дескать, брось церемонии.

– Привет, Олли! Здравствуй, Тина!

Гном подошел к невесте и поклонился. Гости открыли рты от удивления. Даже самый несведущий невысоклик знает, что гномы никогда не раскланиваются с женщинами. Но Нури поклонился, причём на виду у всех, и протянул Тине подарок. Все ахнули. В его руках блистала усыпанная изумрудами серебряная диадема. Сразу было видно, что работа очень древняя и тонкая, с искусным филигранным узором. Переплетение лесных побегов и листьев в центре украшал золотой дубовый лист, черенком уходящий под оправу самого крупного изумруда, как бы растущий из него.

– По преданию, в незапамятные времена, эта диадема была сделана нашими мастерами для Лесной феи. Но почему-то так и осталась лежать в кладовой королей. Говорят, фея заказывала две диадемы. А про эту сказала, что когда-нибудь у неё будет другая хозяйка. Только родиться она должна в особенный день.

– Особенный? Какой? – не вытерпел Репейник.

– Я только догадываюсь…

Тина осторожно взяла диадему в руки.

– Спасибо, о самый достойнейший из гномов! – произнесла она, подарив Орбужу благодарный и полный сердечной теплоты взгляд. Потом подошла к гному и, привстав на цыпочки, поцеловала в щеку.

– Милый Нури… Рыцарь Нури.

Гнома можно разозлить, испугать, заставить сомневаться, но смутить очень трудно. Хорошо, что на улице было уже темно. Нури опять поклонился, чтобы скрыть охватившее его волнение, и отошёл в сторону.

Но на него никто уже не смотрел. В Тининых руках лесная корона начала светиться. Таинственный, мягкий и какой-то очень спокойный свет исходил из глубины изумрудов.

– Я знаю этот день, – вдруг сказал Олли. – Это двадцать первое марта – день весеннего равноденствия. Твой день рождения, любимая.