Гипотеза о том, что скандинавы, поселившиеся еще до эпохи викингов в Прибалтике, в частности в Латвии, были рыбаки, гораздо лучше объясняет наличные факты, чем ссылки на саги, составленные спустя более чем 600 лет и представляющие собой, видимо, позднее переосмысление смутных преданий. Во всяком случае, эту гипотезу можно подтвердить или опровергнуть, если провести археологические работы вдоль древней береговой линии.
Находки скандинавских вещей в Эстонии и Финляндии, а также на островах Финского залива приближают нас к разрешению вопроса о том, что все-таки привело скандинавов на берега Ладожского озера.
Экспедиция Г.С. Лебедева «Нево» в 1986 году сделала экстраординарную находку на острове Большой Тютерс. В южной части этой большой гранитной скалы есть прибрежный участок с дюной, на которой были найдены остатки древнего поселения и могильника. Там же была найдена скандинавская равноплечная фибула, датированная 400–550 годами[63]. Хотя сейчас Большой Тютерс не имеет населения, поскольку был заминирован во время Второй мировой войны и до сих пор небезопасен, большую часть своей истории он был заселен. Остров очень выгодно расположен: в 40 км к югу побережье Эстонии, в районе Кохтла-Ярве, а к юго-востоку находится Нарвский залив, куда впадает река Нарва, вытекающая из Чудского озера. В устье Нарвы в начале ХХ века был промысел лосося, самый большой на всем побережье Прибалтики.
Лосось представлял собой большой интерес для скандинавских рыбаков. Из лосося готовили gravlax (швед.) или graflax (исланд.) – натертое морской солью филе лосося заворачивали в холст и закапывали в прибрежный песок, а также треска, из которой готовили lutefisk – треску выдерживали в мокрой древесной золе и высушивали. Слабосоленый лосось обладает высокими питательными свойствами (233 ккал на 100 грамм) и ненамного уступает свинине (242 ккал на 100 грамм). Соленая салака имеет всего 128 ккал на 100 грамм, а соленая треска и того меньше – 98 ккал на 100 грамм. К тому же, gravlax в холсте и в прохладном месте пригоден в течение месяца, соленый лосось – также в течение месяца. Вяленый лосось сохраняет в прохладном месте годность в течение года. Отсюда следует вывод, что районы Балтийского моря, где ловили лосося, притягивали скандинавских рыбаков в первую очередь и с давних пор. Находки на острове Большой Тютерс тому прямое подтверждение.
На Тютерсе много рыбаков не поместится, потому скандинавские рыбаки осваивали другие районы. К примеру, в VII веке скандинавы жили в Прооса, близ современного Таллинна, и оставили там четыре могильника VII–IX веков[64]. Вероятно, их привлекало устье реки Харьяпеа. Сейчас эта река исчезла под застройкой Таллинна, но в древности река, вытекавшая из озера Юлемисте, могла быть богатой лососем. Также отмечался приток скандинавов в южную Финляндию, пик которого пришелся на VII век, но уже в VIII веке резко ослабел и практически прекратился[65].
Иными словами, скандинавские рыбаки обследовали разные рыбопромысловые районы Финского залива, пока не разведали путь на Ладожское озеро, которое было сказочно богато лососем. Достаточно сказать, что годовой улов в 1920-х годах на Ладоге составлял около 4400 пудов или 71,7 тонн лосося. Для сравнения, весь годовой улов в начале ХХ века в водах эстонского острова Вормси, расположенном между побережьем и островом Хийумаа Моозундского архипелага, составлял 7100 пудов или 115,7 тонн, в основном салаки[66].
Но есть проблема. Между находками на острове Большой Тютерс и находками в Старой Ладоге большой хронологический разрыв, около 400 лет. Свидетельствует ли это о том, что скандинавские рыбаки все это время ограничивались только Финским заливом, а в Неву и Ладогу не заходили? По моему мнению, не свидетельствует.
Во-первых, чтобы обойти на лодке Финский залив, обнаружить устье Невы и подняться вверх по Неве до Ладоги не требуется много времени. От Большого Тютерса до устья Невы 93 мили, при попутном ветре и на 6 узлах это расстояние можно пройти за 16 часов. День или два дня пути, если пристать к берегу на ночь. Поэтому можно считать, что скандинавы знали о Неве с тех пор, как появились в восточной части Финского залива. Результаты экспедиции «Нево» показали, что маршрут: Тютерс – Мощный – Малый – Сескар – Котлин и Васильевский был освоен в VI–VIII веках[67].
Во-вторых, лосось – проходная рыба, она заходит в Неву, Ладогу и даже впадающие в озеро реки на нерест. Из этого следует, что в устье Невы в древности был отличный улов лосося, скорее всего, побольше, чем в устье Нарвы или Луги. Первоначально для промысла наиболее выгодным местом было именно устье Невы, а в Ладогу скандинавские рыбаки поднялись позднее.
В-третьих, на Ладоге, традиционно лосося ловили переметами, которые имели по 2100–2400 крючков при длине снасти до 9 км. Лов велся с конца мая по август у юго-восточных берегов озера, близ истока Невы, до 12 км от берега. В сентябре лов усиливался и продолжался до ледостава, а иногда до декабря или до начала января. Из этой особенности следует, что летний лов был вблизи истока Невы, и рыбаки могли иметь временные стоянки в любом месте западного побережья бухты Петрокрепость, а на зиму возвращаться в какое-либо место на берегу устья Невы, Финского залива или в Скандинавию. Но найти следы древних стоянок почти невозможно: южное побережье Ладоги подвержено штормам, береговая линия меняется, а устье Невы плотно застроено. Хотя остатки поселения на Васильевском острове все же были обнаружены. Сейчас имеются лишь признаки рыболовного промысла в Старой Ладоге[68].
В-четвертых, стоит сказать также о длинном споре на тему, могли ли скандинавы подняться вверх по Неве. На сей счет в литературе оформились две точки зрения. Первая состоит в том, что Нева была в древности не рекой, а широкой протокой, которую в летописях называли «оустье». Вторая состоит в том, что течение Невы, особенно быстрое в районе Иваньковских порогов, исключало подъем вверх по реке под парусом или на веслах[69].
На основании геологических данных еще в начале ХХ века А.А. Иностранцев датировал образование Невской дельты не менее чем 2000 лет назад, то есть более чем за тысячу лет до появления скандинавов. В статье А.А. Никонова, и этот прорыв датируется временем около 3 тысяч лет назад[70]. По всем признакам, прорыв был внезапным, резким и одномоментным, быстро приведшим к образованию реки. Таким образом, Нева в рассматриваемую эпоху была примерно такой же, как сейчас.
Скорость течения Невы по данным сайта «Все реки» составляет от 0,8 до 1,1 м/с, а в устье падает до 0,2 м/с. На Иваньковских порогах скорость течения возрастает до 4,5 м/с. В военно-инженерном справочнике, составленном под руководством генерал-лейтенанта Д.М. Карбышева, рекомендуется идти на веслах против течения, только если скорость течения не превышает 0,5 м/с; скорость движения лодки против течения с такой скоростью составляет 2–3 км/час[71]. Устье Невы было доступно для гребли на веслах. Скорость лодки под парусом при попутном ветре составляет 5–6 узлов, а скандинавские суда развивали до 10 узлов. Таким образом, скорость судов под парусом была в диапазоне от 9,2 до 18,5 км/час, то есть от 2,5 до 5,1 м/с. Парусные суда определенно проходили Неву. Это было практически доказано экспедицией «Хольмгард» в 1994 году, когда корабль «Айфур» поднялся по Неве под парусом, чем и опроверг скептиков[72].
Теперь можно ответить на вопрос, поставленный в названии главы. Скандинавы пришли в Восточную Прибалтику и на Ладожское озеро за рыбой. В первую очередь, за лососем. Финский залив и впадающие в него реки интересовали их в первую очередь. Там скандинавские рыбаки появились примерно за 300 лет до начала эпохи викингов и лишь позднее разошлись по другим районам восточной части Балтийского моря. Нужно подчеркнуть, что речь идет не о разовых плаваниях наудачу, а о постоянном промысле, который велся из поколение в поколение.
Из этого момента следует целый ряд обстоятельств, которые позволяют заглянуть в раннюю историю этого морского скандинавского сообщества, еще до того, как они стали преимущественно воинами, и проследить этот процесс в основных его фазах.
Итак, викингов, как некое морское сообщество, создал рыбный промысел, имевший регулярный характер. Викинги-рыбаки плавали между несколькими пунктами: местом жительства, местом ведения промысла, местом торга, где продавался улов и закупались необходимые для промысла припасы.
Тогда по Балтийскому морю было в некотором роде регулярное морское сообщение. Опытные люди могли без труда сказать, когда рыбаки отправляются на промысел, обычно в середине или конце апреля, и когда возвращаются с уловом, обычно в августе-сентябре. Также было известно, в какой именно район выходят на промысел те или иные рыбацкие артели. Рыбаки очень дорожили богатыми участками и потому плавали в одни и те же районы регулярно в течение многих лет. Возможно, что некоторые артели существовали десятилетиями, и в них сыновья наследовали промысел отцов; так что нахоженные морские маршруты тоже могли существовать десятилетиями. Транспортные коммуникации на Балтийском море и в ту эпоху подчинялись определенному порядку, сложившемуся в связи с рыболовным промыслом. Для торговых отношений это было очень удобно и важно.
Рыболовный промысел тесно связан с рынком, даже в большей степени, чем крестьянское хозяйство. Улов надо быстро продать, иначе он испортится и все труды пропадут зря. Рыбацкие артели не только продавали, но и покупали, поскольку нуждались в приобретении муки для своих нужд, соли для консервации рыбы, тары для упаковки рыбы, в холсте, канатах, пакле, смоле для ремонта и содержания лодок.
Отдельная статья закупок любой рыболовной артели состояла в приобретении снастей: сетей и переметов. Перемет для лова лосося и трески, имевший от 500–600 до 2100–2400 железных крючков, явно был недешевой снастью. Крючок диаметром 4 мм и длиной около 300 мм имел вес 28,8 граммов, и тогда вес железа в перемете колебался от 14,4 – 17,2 кг для снасти в 500–600 крючков до 60,4 – 69,1 кг для снасти в 2100–2400 крючков. Рыбак потреблял железа значительно больше воина. Также требовались запасные крючки, поскольку они иногда обрываются. Разумеется, изготовить перемет самостоятельно рыбаки не могли и приобретали его у мастеров.
Рыбакам были нужны рынки с покупателями и ремесленниками. Вот объяснение существованию так называемых эмпорий, или временных торговых пунктов на побережье моря. Сезонный характер торга объясняется сезонным характером рыбного промысла.
Даже в рамках обслуживания рыбного промысла, торговля по морю уже складывалась в некоторую сеть, поскольку разные товары, необходимые рыбакам, происходили из разных мест. Железо происходило в основном из Швеции. Соль для консервации рыбы, скорее всего, добывали на южнобалтийском берегу недалеко от Колобжега, причем с VII–VIII веков[73]. Хлеб, видимо, получали тоже с южнобалтийского берега, из района Щецинского залива[74]. Деревянную тару: бочки или лари, скорее всего, делали в юго-западной Финляндии, в прибрежной области Vakka-Suomi, расположенной немного северо-восточнее Аландских островов[75].
Вот уже складывается некий треугольник торговых связей, охватывающий центральную часть Балтийского моря. Просто для того, чтобы выловить, засолить и продать рыбу, уже следовало активно торговать по всему Балтийскому морю. Нужда заставляла рыбаков быть отчасти и торговцами. Там, где торговля составляет непременную часть деятельности, там появляются и люди, которым торговля удается лучше, чем другим. В сообществе викингов, несомненно, происходило некоторое расслоение и выделение людей, которые больше интересовались торгом, чем рыбным промыслом; для которых торговать было заметно выгоднее. К тому же, у скандинавов имелся товар, который нужен был всем и каждому – железо.
Железо во всей этой истории представляет собой фактор, недооцененный в наибольшей степени. Фактически, железо исключалось из рассмотрения при изучении социально-экономического развития, вероятно потому, что его производство рассматривалось как обычное, широко распространенное дело.
Например, Б.А. Колчин при рассмотрении технологии производства и обработки железа в Древней Руси, соединил очень широкими мазками несколько фактов обнаружения железоделательных печей разного времени так, что сложилось впечатление, что на Руси железо было всегда, и даже в VII–VIII веках было увеличение выплавки железа[76]. Еще более интересны были заявления Б.А. Рыбакова: «Важнейшее место в хозяйстве северных племен IV–VIII веков занимало изготовление железа и железных орудий. К сожалению, сама техника выплавки металла из руды известна нам для этого времени плохо, так как почти нет исследованных сыродутных горнов»[77]. Далее, говоря уже вообще о развитии выплавки металла, Б.А. Рыбаков пишет, что первоначально выплавка железа могла вестись горшках, в обмазанных глиной ямах, а затем, уже в Х веке в Древней Руси произошел переход к сыродутным горнам[78]. Поразительно, насколько уверенно делались широкие обобщения при фактическом отсутствии доказательств.
Б.А. Рыбаков сформулировал вроде бы логичное утверждение. Он привел карту распространения болотной руды почти по всей Европейской части СССР, и подчеркнул, что древнерусские металлургии были повсеместно обеспечены запасами сравнительно легкодоступной железной руды. Но дальше возможность, ссылками на некоторые находки, превратилась в утверждение о повсеместной выплавке железа.
Однако, материалы славянских поселений и погребений VIII–IX веков, исследованные И.И. Ляпушкиным, вовсе не подтверждали такого вывода. Материал этих памятников очень бедный и однообразный, мало железных орудий и изделий. У юго-западных славян Днепровско-Днестровской лесостепи из 138 памятников лишь на трех найдены относительно многочисленные железные изделия[79]. В инвентаре круглых курганов VIII–IX веков в районе Пскова, по рекам Великой, Ловати и Мсте встречаются лишь мелкие железные изделия, типа ножей или шильев[80]. Лишь славяне, жившие в лесостепи к востоку от Днепра и находившиеся под влиянием хазар, имели железа в достатке, в том числе земледельческие и кузнечные орудия. Обзор И.И. Ляпушкина, который, впрочем, тоже весьма далек от исчерпывающей детальности, говорит о том, что у восточных славян в доваряжскую эпоху железо было, во-первых, редкостью, а, во-вторых, было распространено неравномерно.
Советские и российские исследователи определенно тяготели к изучению технологии выплавки и обработки железа[81]. Шведские исследования истории железоделательного производства дали несравненно более богатые результаты для историко-экономического анализа. Было проведено сплошное исследование южной и центральной Швеции на предмет мест выплавки железа. Всего к 2015 году было обнаружено 7070 таких мест[82]. Картографирование их показало, что железоделательное производство было сосредоточено в лесных районах вблизи от месторождений железной руды.
Черная металлургия в эпоху викингов использовала в основном печи с выпуском расплавленного шлака. Выплавка железа шла интенсивно, шлака накапливалось много. Для 3670 мест была сделана оценка количества шлака – 70740 кубических метров. Можно было оценить общий объем выплавки. С учетом того, что около 30 % шлака связано с выплавкой до начала Средневековья, было детально изучено лишь около 40 % мест выплавки железа, а также 1 кг шлака соответствует 1 кг полученного железа, то общий объем железа, произведенный с 400 до 1000 года может быть оценен в 185 000 тонн[83]. Ежегодный объем выплавки железа в Швеции мог превышать 300 тонн. При том, что около 50 % выплавленного железа переходит в отходы при перековке крицы, объем готового металла достигал примерно 92 500 тонн или примерно 154 тонны в год[84].
Шведы также сделали примерную оценку потребления железа в раннесредневековом хозяйстве Швеции. Крестьянину требовалось порядочно железа. В среднем на хозяйство приходилось 14 кг железных изделий[85]
О проекте
О подписке