Цитаты из книги «Ашаршылык: история Великого голода»

Окончательные черты в политику оседания внесла массовая коллективизация и директива пленума Казкрайкома декабря 1929 года о том, чтобы проводить коллективизацию в скотоводческих районах такими же темпами, как и в зерновых районах. Оседание стало рассматриваться не столько как мера рационализации скотоводства, сколько как еще один способ коллективизации, поскольку оседающие хозяйства тут же сгонялись в колхозы.

С точки зрения имевшихся тогда планов оседания, становится понятно, почему детальному проекту оседания не уделялось внимания. Главное было – «освободить» землю, а уж как устроятся казахи в новых условиях, мало кого волновало, поскольку почти все руководство было согласно с тем, что казахов нужно было принести в жертву массовой распашке степей, в особенности в Северном Казахстане, считавшемся «оседло-земледельческим районом». Если в 1927–1928 годах еще обсуждались социально-экономические меры устройства, то по мере приближения к коллективизации она все более и более уходила из поля зрения хозяйственного и партийного руководства. «Социальные аспекты оседания уходили на второй и третий планы. Из записок председателя СНК

У этой кампании конфискации было только политическое значение, которого Казкрайком добивался, и которое оказало влияние на дальнейший ход событий. Коммунистам нужно было показать свою силу в ауле, наглядно продемонстрировать, что они что-то могут сделать в ауле, пусть даже и через насилие и репрессии. Казкрайком не смущал исчезающе низкий хозяйственный результат конфискации, поскольку своей политической цели он добился. Задаче разорения куда больше способствовали уже проверенные методы: хлебо– и мясозаготовки, повышенный сельхозналог, самообложение.

На вопрос, был ли план геноцида казахского народа, можно ответить так. Плана именно геноцида, в котором были бы поставлены именно цели уничтожения народа, конечно, не было. Однако план развития сельского хозяйства был составлен таким образом, что в наличных условиях начала 1930-х годов, вел, по своей сути, к геноциду казахского народа, и другого возможного результата не имел. Плановики, составившие его, несут полную ответственность за губительный голод, так же как Голощекин и его ближайшие сподвижники. Они были специалистами, взявшими на себя ответственность предложить коренное переустройство хозяйства, кормившего миллионы человек, в самые сжатые сроки. Они были обязаны учесть все обстоятельства и условия. Мнения типа: «они не предполагали», «они не могли учесть» – их не извиняют ни в малейшей степени, поскольку элементарнейший подсчет показывал совершенную нереалистичность выдвинутых планов.

Вот он, колониальный консенсус в действии. План развития сельского хозяйства в Казахстане во время первой пятилетки был, в сущности, колониальным планом, который предусматривал уничтожение кочевого скотоводческого хозяйства, сгон казахов с земли, и устройство на «освобожденных» землях крупных зерновых совхозов и переселенческих хозяйств. Плановиков нимало не заботило то, сумеют ли казахи-скотоводы адаптироваться к столь резким изменениям способа ведения хозяйства, готовы ли они применить новые способы хозяйствования, если ли для этого необходимые условия и ресурсы. Об этом в планах не сказано ни единого слова. Подобный план, даже при образцовой постановке хозяйствования, при условии идеального снабжения населения всеми товарами, был составлен на грани геноцида в одном из его классических определений – лишения национальной группы средств к существованию. Даже в идеальных условиях огромный ущерб был бы нанесен культуре казахского народа, которая была основана на кочевом скотоводстве.

План освоения огромных площадей под пашни и расчеты получения огромного урожая повели плановиков дальше, к созданию плана уничтожения казахского кочевого скотоводческого хозяйства. Это только совершенно постороннему человеку Казахстан мог показаться страной с «пустующими землями», в то время как, в действительности, все земли были распределены и использовались для нужд пастбищного скотоводства. Из обзора казахского скотоводческого хозяйства, сделанного выше, хорошо видно, как состояние пастбищ оказывало влияние на стада и благосостояние скотоводов.

Казахстан, таким образом, шагал прямо к голодной смерти вместе со всеми. Но Голощекин и его сторонники сумели еще больше усугубить назревавшую хозяйственную катастрофу и превратить ее в повальное бедствие, от которой Казахстан не досчитался почти половины населения, и последствия которого полностью не изжиты до сих пор. Им был сделан ряд ошибок, которые категорически нельзя было делать в условиях Казахстана, применительно к полукочевым и кочевым хозяйствам.

производила никому не нужные бумаги, рассылаемые с огромным опозданием. Смысл распоряжений, которые отдавал Казкрайком, по дороге искажался до неузнаваемости. Обратной связи практически не было. На местах советские, партийные и общественные работники целиком и полностью зависели от аульных баев и вынуждены были прислушиваться к их словам. Одним словом, Голощекин на трибуне и Казкрайком – это одно, казахские аульные массы – совсем другое, и связи между ними были крайне слабы.

Это исключительно ценное признание, которое приоткрывает завесу тайны над причинами «перегибов» при коллективизации. Мало того, что против структуры управления работали огромные расстояния и дефицит транспорта, так еще и имеющаяся система фактически не работала, а

Похоже, что его личный вклад в хозяйственную катастрофу оказался определяющим фактором. Многие исследователи, в частности Валерий Михайлов, неоднократно подчеркивали, что Голощекин, бывший старым революционером с большим стажем, с заслугами перед революцией, видимо, не получил той власти и славы, на которую рассчитывал в 1917 году. Теперь же ему вручалась власть над целой автономной республикой, и он воспринял это как возможность воплотить в жизнь все свои неудовлетворенные революционные амбиции. Но к этой теме мы еще вернемся.