Деятели автокефалии публично (и лицемерно) всячески подчеркивали свое «революционное родство» с советской властью, прямо призывая к расправе с канонической церковью. Особенно не давали покоя «самосвятам» монастыри: «В связи с тем, что все монастыри на Украине пребывают в руках слуг старого режима и, как гнезда контрреволюции, вредят делу духовного развития украинской людности и возрождению ее церкви, просить всеукраинскую православную Церковную раду принять все меры перед советской властью о передаче всех монастырей и принадлежащего им имущества в распоряжение всеукраинской православной Церковной рады как народного церковно-революционного органа».

По словам исследователя истории церкви, доктора исторических наук Аллы Киридон, «украинское церковное движение пробудили национализм, церковный радикализм и общий общественно-политический подъем. Это движение проэцировало украинский национализм на церковно-религиозную сферу…»^[45] По сути, это был и политический вызов режиму – среди клира и активистов УАПЦ велика была прослойка активных участников Украинской революции и государственности 1917–1921 гг. Уже в конце 1924 г. глава ГПУ УССР В. Балицкий отдал распоряжение «очистить липковские ряды от враждебного советской власти элемента».

В циркулярном письме Секретного отдела ГПУ УССР «Об украинской общественности» (30 марта 1926 г.) содержались четкие формулировки в отношении УАПЦ: активисты украинского национального движения видят в этой конфессии «не цель, а средство, и через церковь автокефалисты пытаются восстановить то, что им не удалось провести путем политической и военной борьбы». Приводились высказывания «епископов» и клириков УАПЦ: «…Украинцы не должны надеяться на большую помощь из-за кордона, а должны агитационным путем, через автокефальную церковь, вести украинский народ к самостийной Украине, все время быть наготове для поднятия народного духа, так как украинский народ может выступить за создание самостийной Украины». Циркуляр от 4 сентября 1926 г. «Об украинском сепаратизме» объявлял «Украинскую автокефальную церковь могучим оплотом национализма и отличным агитационным орудием»^[46].

25 февраля 1926 г. политбюро ЦК КП(б)У на закрытом заседании одобрило решение о репрессиях против активистов УАПЦ. По данным ГПУ УССР, 214 священников УАПЦ были в прошлом военнослужащими армии УНР, 55 – членами украинских национальных партий, 46 – бывшими царскими офицерами, 22 – белогвардейцами, 17 – жандармами и полицейскими. К февралю 1926 г., по мнению ГПУ, 59 % клира УАПЦ (331 человек) находились на «враждебных позициях», а 70 % приходов ведут политическую агитацию^[47].

В 1925 г. в УССР насчитывалось 989 приходов УАПЦ (680 тыс. прихожан). После отстранения (по указанию ГПУ и через ее агентуру в УАПЦ) В. Липковского и его сторонников от руководства УАПЦ на ее Втором Всеукраинском Церковном соборе в октябре 1927 г. верхушка автокефалов стала полностью подконтрольна чекистам, УАПЦ объединилась с собственными же раскольниками из ДХЦ (см. ниже).

29–30 января 1930 г. 40 «епископов» на Чрезвычайном съезде объявили о роспуске УАПЦ за «контрреволюционную деятельность», объявив заодно В. Липковского «иудохристопродавцем». «Митрополит» доживал оставшиеся до расстрела годы в пригороде Киева, в бедности, под постоянным надзором ГПУ – НКВД, писал «Історію Української церкви» и проповеди, переписывался с украинскими церковными деятелями за границей, делал украинские переводы богослужебной литературы, совершенствовал церковный устав^[48].

4. Действенно-Христова церковь (ДХЦ), образовавшаяся в 1924 г. путем отделения от УАПЦ (в результате оперативной комбинации ГПУ) амбициозного М. Мороза и нескольких епископов-«самосвятов». Съезд ДХЦ 20–22 октября 1925 г. проходил под контролем ГПУ. Сама организация, отмечали чекисты, «находится целиком под руководством органов ГПУ».

5. Соборно-Епископская церковь митрополита Феофила (Булдовского) (1925–1936 гг., приняла наименование «Братское объединение парафий Украинской автокефальной православной церкви», БОПУПАЦ), возникшая также при вмешательстве органов ГПУ путем отделения от канонической РПЦ («лубенский раскол»).

Дело в том, что с января 1925 г. ГПУ повело «обработку тихоновского епископата» для создания новой группировки для «борьбы с тихоновщиной и липковщиной». К июню 1925 г. С. Карин с товарищами подготовили трех епископов («инициативную группу») и созвали «собор» в Лубнах (в нем приняли участие лишь 5 из 27 архиереев РПЦ в Украине)^[49].

Раскольнические действия епископа Феофила вызвали резкую отповедь со стороны Священноначалия. Экзарх Украины митрополит Михаил (Ермаков) созвал собор архиереев для суда над Феофилом (Булдовским), который, однако, отказался явиться на его заседания. Суд, в котором приняли участие 13 епископов, проходил заочно в декабре 1924 г. Булдовский и другие деятели «Лубенского раскола» 25 декабря 1924 г. были извержены из сана и отлучены от церкви. Тем не менее Феофил (Булдовский) и его единомышленники не вняли призыву архиерейского суда и продолжали свою антицерковную деятельность.

Феофил самочинно объявил себя «митрополитом». В конце 1925 г. Полтавским архиепископом Григорием (Лисовским) и викарием Полтавской епархии Прилукским епископом Василием (Зеленцовым) было подготовлено Определение о «главарях лубенского раскола», подписанное 13 украинскими православными архиереями. В Определении лидеры «булдовщины» объявлялись лишенными сана и отлученными от церкви. Определение было утверждено заместителем Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским).

Впоследствии власти советской Украины, убедившись в слабой эффективности «лубенского» и прочих расколов в борьбе с канонической Православной церковью, перешли к политике борьбы с этими раскольничьими сообществами. В результате антицерковных репрессий число приходов, состоящих под началом Феофила (Булдовского), в 1930-х гг. резко сократилось. Если в 1925 г. имелось 49 приходов БОПУПАЦ (45 тыс. прихожан), то в 1937 г. в Луганске закрыли последний храм «лубенцев».

6. Украинская православная церковь (1930–1936 гг.) митрополита Иоанна (Павловского), объединившая остатки УАПЦ после ее самороспуска (с подачи чекистов) и разгрома.

Кроме того, в Советской Украине к 1926 г. насчитывалось 317 приходов Римско-католической церкви (116 тыс. прихожан, также служивших объектом активной оперативной разработки ГПУ), 1242 иудейские общины (434 тыс. верующих), лютеран – 38,4 тыс., евангельских христиан – 67,5 тыс., баптистов – 33,2 тыс., адвентистов – 3,3 тыс., меннонитов – 42,8 тыс. В мистических сектах (скопцы, малеванцы, хлысты и др.) состояло свыше 64 тыс. человек. По мнению Секретного отдела ГПУ, где трудился С. Карин-Даниленко, всего в УССР к верующим относилось 40,4 % населения^[50].

Как резали живое тело Христа

К приходу С. Карина-Даниленко в СО ГПУ украинские чекисты уже доложили в ЦК КП(б)У о «полном успехе» проведенной работы по расколу Православной церкви, что приближало конечную цель – «окончательное разложение духовенства и полный раскол церкви»^[51].

Перед 3-й группой Секретного отдела СОЧ ГПУ УССР, куда определили Карина, стояла задача (как говорится в материалах личного дела) «борьбы с контрреволюционными проявлениями в религиозных группировках». Участок называли весьма сложным, так как репрессивные методы к клиру применялись (пока еще) «с соблюдением максимальной осторожности» во исполнение «ответственной партийной директивы». Перед ГПУ ставилась «задача негласного (то есть агентурного. – Прим. авт.) захвата в свои руки религиозных объединений. Работа этих организаций находится под нашим плотным (но негласным) влиянием».

Главным противником считалась Русская православная церковь. К 1925 г. в Советской Украине действовало восемь наиболее многочисленных епархий РПЦ во главе с Патриаршим экзархом Украины (с мая 1921 г.) митрополитом Киевским Михаилом. Функционировало 6453 прихода (около 4 млн 820 тыс. прихожан) канонической РПЦ, которую еще называли «старославянской», или «тихоновской», за верностью Патриарху Московскому и всея Руси Тихону^[52].

«Крепким орешком» считалась Украинская автокефальная православная церковь (УАПЦ, «липковщина», по имени ее лидера «митрополита» Василия Липковского). Она характеризовалась чекистами как «весьма разветвленная и сильная шовинистическая группировка, проводящая вреднейшую работу в крестьянских массах». УАПЦ, утверждало ГПУ, «совершенно открыто проводит в религиозной форме национал-шовинистическую кампанию с ярко выраженным антисоветским уклоном».

Главным же оружием безбожной власти и спецслужб стало инспирирование многочисленных церковных расколов, нестроений и простого стравливания иерархов РПЦ, противопоставления канонической РПЦ автокефальной церкви. Поскольку «тихоновцы» ведут антисоветскую агитацию в «монархическом направлении», обвиняют власть в притеснениях церкви, подчеркивали чекисты, необходимо основные усилия сосредоточить на разложении РПЦ и УАПЦ и «укреплении за их счет обновленчества».

Напомним, что обновленческий раскол РПЦ, оформившийся при активном содействии ЧК в 1922 г., в Украине принял форму Синодально-обновленческой церкви. В 1925 г. ГПУ «даровало» ей «автокефалию» для углубления противостояния РПЦ, насчитывалось 1497 общин обновленцев с 921 тыс. прихожан. Давление властей привело к тому, что в столичном Харькове обновленцы имели 26 храмов, а каноническая РПЦ – один^[53].

Особой заслугой С. Карина-Даниленко считались достижения контроля и последующего простимулированного чекистами самороспуска УАПЦ. Сводка ГПУ № 37/47 за время с 11 по 18 сентября 1927 г. отмечала: «…В октябре в г. Киеве должен состояться Всеукраинский Покровский собор УАПЦ, …органами ГПУ поставлена серьезная задача добиться на Покровском съезде переизбрания митрополита, заменив ЛИПКОВСКОГО более приемлемым для нас кандидатом». «В этой группировке удалось – без применения репрессий – добиться от собора добровольного удаления всех столпов контрреволюции, в том числе самого Липковского», – отмечали впоследствии начальники Карина^[54].

Контрразведчик прекрасно разбирался в явных и тайных сторонах натуры епископов-«самосвятов», давая им в отчетах для ЦК лаконичные и уничижительные характеристики. Так, В. Липковский предстает «куркулем по природе», «обыкновенным авантюристом, для которого удовлетворение своих мелких житейских потреб и непомерного честолюбия является альфой и омегой всех его начинаний, …завтра может быть и врагом Украины, если это может быть полезным для его кармана». Председатель ВПЦР Василий Потиенко – «работает не как религиозный человек, а как украинский шовинист». «Епископ» Нестор (Шараевский) – «любит Малороссию за хороший борщ, колбасу и чудесные песни». Александр (Ярещенко) – «более атеистичен, чем религиозен», «для него церковь не цель, а средство для объединения “самостийных” сил Украины». Юрий (Жевеченко) – просто «атеист» и т. д.^[55]

Заметным называли и вклад Карина в «разложение тихоновской церкви» в 1923–1931 гг.^[56] Сергей Тарасович, наряду с председателем ГПУ УССР В. Балицким, К. Карлсоном и В. Горожаниным, входил в состав Всеукраинской антирелигиозной комиссии (ВАК). Сотрудничал с НКВД УССР, где работал отдел по отделению церкви от государства, эксперт которого Юрий Любинский отличался большой продуктивностью по части составления доносов в ГПУ, приобщавшихся затем к уголовным делам на активных функционеров УАПЦ^[57].

Разумеется, по автокефалам продолжалась агентурная работа, наиболее «антисоветски настроенные» высылались за пределы Украины. Нередко санкции по отношению к верхушке автокефалистов принимались совместными решениями ВАК при ЦК КП(б)У. Как и в случае с непокорным священством РПЦ, СО ГПУ (согласовав с ВАК) подавал Особому совещанию ГПУ (внесудебный карательный орган) представление на высылку тех или иных активистов УАПЦ за пределы УССР с содержанием в лагерях, поскольку их «дальнейшее пребывание может привести к срыву нашей работы по автокефалам». С. Карин принимал непосредственное участие в оперативной разработке автокефалов, включая и пребывание их в местах предварительного заключения (ДОПРах).

Постепенно сформировался комплекс оперативных методов, применявшийся органами ГПУ для разложения церковной организации:

• использование самого духовенства для постановки под контроль управления церковной жизнью (в том числе через вербовку и негласное сотрудничество) под угрозой преследований и репрессий;

• учет и оперативное использование особенностей характера отдельных епископов и иереев, разногласий в церковной среде, гордыни (через поощрения материального и карьерного характера);

• постановка в материальную зависимость (как отмечали чекистские документы, «надеяться на доброжелательное отношение к советской власти нельзя», поэтому священников надлежит связывать деньгами и другой заинтересованностью – «будет вечный раб ЧК»);

• запугивание слабохарактерных лагерями и тюрьмами^[58].

В служебных документах отмечалось, что Карин «тяготится работой по линии «Д» (то есть духовенства, видимо, тянулся к «чистой» контрразведывательной деятельности). Тем не менее фактический руководитель «3-й группы» (антирелигиозной) работал против «церковной контрреволюции», в прямом смысле слова, на износ – страдавшему «активным туберкулезом обеих легких» чекисту предписывали лечиться в санатории буквально в приказном порядке. Добавились и заботы о семье – 1 сентября 1925 г. у него родилась дочь Ирина.

Агентурно-оперативная работа получила весьма высокую (граничащую с восторженной) оценку в служебных аттестациях, благо их еще не писали дубово-казенными штампами.

«Самый лучший» борец с церковью

1 января 1926 г. В. Горожанин так аттестовал подчиненного: «…Уполномоченный группы по духовенству… Из очень немногих работников-чекистов, специалистов по духовным делам, по-видимому, самый лучший. Провел очень тонкую и сложную работу по укреплению обновленчества (Это не опечатка. – Прим. авт.) на Украине. Незаменимые его качества – умение разговаривать с попами и способность к вербовке… Незаменимый специалист в порученной ему области. Горизонт в работе большой и глубокий»^[59]. В характеристике за 1929–1930 гг. указывалось, что Карин «имеет большие заслуги по борьбе с церковной контрреволюцией на Украине».

Начальники не жалели эпитетов для похвалы: «В работе тов. Карина много образцов агентурного совершенства. Был случай, когда в Киев съехалось на совещание около 30 епископов, известных своей контрреволюционной деятельностью. В течение нескольких дней епископы были настолько обработаны, что стали беспрекословно выполнять директивы ГПУ» (видимо, речь шла о съезде епископов-«самосвятов» Украинской автокефальной православной церкви)^[60].

Отметим, что агентурная работа «по церковникам» велась планомерно и с размахом. Судя по смете на первое полугодие 1926 г., в ГПУ по РПЦ и «обновленцам» «работало» по 84 секретных сотрудника («сексота», то есть тех, кто негласно принимал участие в активных оперативных мероприятиях и разработках), 66 – по УАПЦ, 36 – по «Собору епископов», 24 – по ДХЦ, 84 – по протестантским конфессиям (всего по УССР – 378 с месячным окладом 20 рублей каждому). На каждый католический костел полагалось по два сексота. Более того, в руководящих звеньях конфессий вербовались платные осведомители. Наибольшую мзду полагалось отколовшимся (по воле ГПУ) от УАПЦ деятелям Действенно-Христианской церкви (ДХЦ) – «единственным их стимулом могут быть деньги», – честно отмечала 3-я группа. Всего ГПУ просило выделить по «церковной линии» на указанный период 81 540 рублей^[61].

В результате, констатировало ГПУ, удается «руководить» основными конфесссиями, кроме УАПЦ (где «агентура только информирует нас о нелегальных мероприятиях»), в остальных же религиозных течениях верхушка «не только выполняет указанные функции, но и делает по нашему указанию церковную политику».

Фамилия «Карин» нередко встречается в воспоминаниях выживших церковных деятелей того времени в контексте плетущихся ГПУ интриг и подготовки очередных нестроений в таком духе: «…Архиепископ Георгий стал обвинять епископа Макария и епископа Сергия и других в неправильной линии поведения, говорить о каком-то предательстве и даже послал в Москву… с секретным письмом к митрополиту Михаилу (Ермакову), стремясь возбудить недоверие экзарха к ближайшим и проверенным сподвижникам. Он уговаривал “приехать в Киев и здесь на месте решить все дела”, загадочно намекая на какие-то обещания сотрудника ГПУ Карина». О нем как о «главном уполномоченном Харьковского ГПУ по религиозным делам» говорили и в связи с инспирацией соборов УАПЦ^[62].

К началу 1930-х гг. органы госбезопасности в целом посчитали реализованной свою стратегию агентурно-оперативного подрыва (раскола) православия. Наряду с канонической РПЦ существовали и раскольнические течения, и «катакомбная» Истинно-Православная церковь. Во многом РПЦ спасли кротость, смирение и дальновидность заместителя Местоблюстителя Патриаршего престола (с 1937 г. – местоблюстителя), будущего патриарха, митрополита Сергия (Страгородского, 1867–1944).

Еще 29 июля 1927 г. владыка Сергий издал «Послание православным архипастырям, пастырям и пасомым Московского патриархата», в котором говорилось, что «мы, церковные деятели, не с врагами нашего Советского государства и не с безумными орудиями их интриг, а с нашим народом и Правительством».

«Нам нужно не на словах, а на деле, – подчеркивал владыка Сергий, – показать, что верными гражданами Советского Союза, лояльными к советской власти, могут быть не только равнодушные к православию люди, не только изменники ему, но и самые ревностные приверженцы его, для которых оно дорого, как истина и жизнь, со всеми его догматами и преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом.

Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой – наши радости и успехи, а неудачи – наши неудачи. Всякий удар, направленный на Союз, будь-то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие или просто убийство из-за угла, подобное Варшавскому, сознается нами как удар, направленный в нас. Оставаясь православными, мы помним свой долг быть гражданами Союза “не только из страха, но и по совести”, как учил нас Апостол (Рим. 13, 5)»^[63].

Однако и это не уберегло РПЦ от будущих акций по физическому репрессированию ее духовенства.

Как отработанный материал

Печально сложилась судьба УАПЦ и ее лидеров. На рубеже 1920–1930-х гг. активизируются и ужесточаются репрессии против ставших политически и оперативно ненужных «самосвятов». По некоторым данным, всего жертвами репрессии стали 34 епископа и до 2000 служителей УАПЦ^[64].