Россия может предъявить претензию Западной цивилизации за ее агрессию, начиная, по крайне мере, с IX-го века. Именно тогда варяги-викинги потянулись по рекам с северо-запада на юг к богатым константинопольским рынкам. Известен торговый договор 910 года варягов, именовавших себя «Русью», с Константинополем, куда они везли на продажу свою добычу. По восточным рекам варяги лишь грабили прибрежные местности. Скандинавские завоеватели не оседали, и местными землевладельцами не становись. Скудные, холодные и лесистые русские земли их не интересовали. Зато они обкладывали местное население данью, и в Константинополь везли отсюда рабов, пушнину, воск. Однако пришедшие к нам с Запада варяги к XII веку «ославянились», не оставив в народе памяти. Будущая Россия поглотила их, и их гены влились в общий славяно-финский поток.

С тех пор большие и малые волны агрессии Запада накатывались на Россию непрестанно. Считая только крупнейшие оккупации Русских земель, принесшие наибольшие потери народу и потребовавшие наивысшего напряжения сил для отражения – в 1610 (поляки), 1709 (шведы), 1812 (французы), 1915 (германцы) и 1941 (германцы). Национальность агрессоров указана условно. В каждом нашествии участвовали армии собранные из многих европейских стран, а последняя – со всей Европы.

Уступая Западу в технологическом отношении, и поэтому в военной технике и организации обороны, России всегда помогали, как естественные союзники, ее обширная территория, суровый и опасный зимой климат – привычный для русских людей, но непреодолимо тяжелый для врага, – а также доведенная до высшей степени централизация и самовластие. Последнее позволяло быстро организовать и объединить народ привычной для него жесткой властью, и, не считаясь с потерями, вести к победам. Поэтому самодержавное правление укоренилось в России на века, как испытанное и действенное средство против внешней агрессии, без которого все чувствовали, они не смогли бы выжить.

Однако несмотря на накатывающиеся каждое столетие валы агрессии с Запада, на разрушения и гибель людей – сотен тысяч, а позже миллионов! – Россия после непродолжительно отчуждения снова поглядывала на Запад с доброжелательством и надеждами на дружбу. Это касалось в основном властных и элитарных кругов. Даже после катастрофичных и трагических событий их вновь и вновь, во все века непреодолимо привлекала западная культура.

Тем не менее, другая враждебная цивилизация на южных рубежах России, «Мир Ислама», с которой в лице Турции приходилось России воевать не реже, но с меньшим успехом, – никогда не привлекала элитарные классы, как образец для культурного подражания. Можно подумать, что так было из-за религиозных различий. Но с католичеством или протестантизмом различия были еще непримиримее. Малейшие намеки на религиозное сближение с ними вызывали в ортодоксальной православной среде резкий протест. Ведь даже незначительное по существу «исправление» переводов святых византийских источников привело к трагическому расколу православной церкви.

Русскую элиту и «общественность» всегда непреодолимо тянуло только к Западу, перед превосходством которого она сердцем чувствовала и умом понимала свою ущербность, некий «комплекс неполноценности». Если говорить о политической системе Запада и достигнутому им технологическому уровню, непрерывно повышающемуся, то его превосходство было всегда неоспоримо. Западная цивилизация, единственная из всех существующих, достигла столь впечатляющих успехов в этих двух сферах. Здесь мы не говорим о духовной сфере – у каждой цивилизации она своя, несравненная и бесценная, и действительно великая, поскольку сплачивает народы уже многие века или тысячелетия.

Осознание чужого технологического превосходства рождает в душах посторонних зависть и восхищение культурой, сделавших это возможным. Так возникает то, что через триста лет большевик Иосиф Сталин заклеймит для своего времени, как «преклонение и низкопоклонство перед Западом». А ведь это происходило в нашей стране, когда не минуло еще и десяти лет после разрушительного фашистского нашествия, поддержанного всей Европой. И вот снова «преклонение» перед ними, несмотря на гибель от них же десятков миллионов соотечественников. Поэтому неудивительно, что подобное «почтительное» отношение к Западу теплилось и часто опять вспыхивало ярким пламенем всю российскую историю, с краткими перерывами на отчаянные и смертельные войны с этими вечными «кумирами».

Те не менее, народы Мира Ислама, тоже немало претерпевшие от натиска Запада, нисколько не проникались подобными чувствами – восхищением и преклонением перед ним. Наоборот, несокрушимый духовный стержень – Ислам – порождал в душах противоположные чувства и мысли. Радикальные мусульманские течения объявили Западу «джихад» – священную войну за распространение Ислама, – до тех пор, пока не будет разрушена последняя твердыня неверных. Все земли, не воспринявшие единственно истинную религию Магомета, объявлялись «территорией войны», где никогда не прекращается «джихад», в котором обязан участвовать каждый.

Лишь единожды Ближний Восток допустил «слабину». В начале прошлого века Мустафа Кемаль Ататюрк, турецкий политик и военачальник, осуществил первую на Востоке добровольную самовестернизацию. Осознав полную неспособность своими силами поднять уровень жизни, создать промышленность, вырваться из средневековой отсталости, он широко распахнул двери Западу. Однако, как оказалось, достоинства или таланты той или иной цивилизации нелегко прививаются чуждым по ментальности народам. Турция так и не достигла поставленных реформатором целей.

При любой политической системе власть и элита осознают важность развития разнообразных технологий, повышающих доходы в казну и военно-технический уровень. Всегда и везде, с разными возможностями и устремленностью, проводятся мероприятия по развитию производительных сил, изменяются правовые акты, перенаправляются трудовые людские ресурсы. В тоталитарных или деспотических системах единственный источник импульсов к этому – высшая власть. Проводники импульсов – чиновничество, как правило, соблюдающее, прежде всего, личную выгоду. Исполнители – несвободный и поэтому лишенный мотивации к эффективному труду простой люд.

До «научно-технической революции» в XVIII веке, ставшей скачком в развитии производительных сил и уклада жизни, все технологии были весьма примитивны, возникали не из расчетов и «научных разработок», а «по наитию» или медленным улучшением традиционных приемов. Тогда успех в этом достигался, в основном, организацией массового труда – подневольного или условно свободного, всегда лишенного личной заинтересованности. В условиях рабовладельческих или феодальных отношений это был единственный возможный способ развития. Пример несомненных успехов: египетские пирамиды (высочайшие сооружения на планете до XIV века), ирригационные системы, римские акведуки и прочие гигантские строения, до сих пор удивляющие нас.

В результате научно-технической революции государства, по-прежнему развивающие свои технологии службистами-чиновниками, исполняющими «высочайшее» повеление, стали неизменно проигрывать по развитию странам, высвободившим людской творческий потенциал от самых «низов». Военная мощь государства стала полностью определяться достигнутым технологическим и техническим уровнем, и главное, способностью к непрерывным новациям. Технические достижения, качество, количество и боевые возможности создаваемого промышленностью вооружения определяют тактику и стратегию предстоящих сражений. А это, в свою очередь, и весь комплекс подготовки к боевым действиям – «военную науку», порядок набора в армию, обучение и «муштру», системы снабжения. В целом это можно назвать «моделью» военной организации.

Западная цивилизация на протяжении последних веков имела полное превосходство, как в технологиях, так и в военной организации. Это причина, по которой Россия, периодически подвергаясь опустошительным вторжениям со стороны Запада, преодолевая их ценой несравнимо больших людских потерь, вынуждена была вновь и вновь «пускаться вдогонку» за Западом, перенимая его новаторские технологии.

По мнению историка А. Тойнби именно превосходство западных вооружений и военной организации позволило полякам в 1610 году захватить и удерживать длительное время Москву, тогда же шведы по тем же причинам сумели перекрыть России выходы к Балтийскому морю. Однако в ответ на эту агрессию Россия за несколько десятилетий сумела перенять западную технологию, волей Петра Великого провести реформы по западному образцу, и в конченом счете освободить свои земли и стать великой приморской «европейской» державой. После этого, к сожалению, на два с половиной столетия на Россию вновь опустились политический застой и технологическое отставание, что привело ко многим военным поражениям.

Если на Западе население последовательно освобождалось от пут феодализма, то развитие России шло противоположным путем. К концу Средневековья крепостные на Западе становились свободными, в России – даже свободные люди порой превращались в крепостных. При Петре Великом и после него эта тенденция только усилилась. Если западные города были сосредоточием предпринимательской и иной свободы, то русские города представляли собой укрепленные форпосты, военные поселения. Две трети населения России были военнообязанные.

Земля на Руси всегда была собственностью князей, позже царей, а частная собственность стала появляться только во второй половине XVIII века. Но земледелец был скован не только крепостничеством, но и деревенской крестьянской общиной (миром), считавшей пахотные земли и иные угодья общей собственностью. Когда Екатерина II ввела для дворян собственность на землю, в ее наказе от 1767 года было справедливо отмечено: «не может земледельство процветать тут, где никто не имеет ничего собственного». Однако следствием этой «прогрессивной» реформы стало также то, что крестьяне, «прикрепленные» к земле, превратились сами в частную собственность.

Крепостная неволя после освобождения крестьянства в середине XIX века сменилась на «коллективный» труд в деревенских общинах, получивших юридический статус. Свободный фермерский труд, с личной собственностью на землю, стал возможен в России только в результате реформ Витте