2008 год, февраль
Если бы десять лет назад жителям калужской деревни Звизжи сказали, что их имена будут звучать на крупнейших российских и зарубежных арт-площадках, они бы снисходительно улыбнулись и отошли в сторону от того человека, а может быть, и в морду ему дали. Теперь они знают, что такое арт-объект, на их счету десятки работ, отмеченных во всем мире, а их опыту и славе завидуют многие заметные фигуры столичной художественной тусовки. Как современное искусство проникло на берега реки Угры и что оно там натворило — выяснял корреспондент «РР».
— А что это было? — спрашивает 15-летний Витя, кивая на деревянные обломки, скрепленные местами железной арматурой.
— Это был полумост, — отвечает 25-летний Володя Симонов. — Он стоял три года, а потом развалился.
— Разве бывают полумосты?
— Здесь все бывает.
— А вон там что за хрень? — Витя показывает на склон.
Там вроде бы одинокая могилка, огороженная кладбищенским заборчиком, но, если приглядеться, это вовсе не могилка, а кроватка. На нее можно лечь и полежать. Я попробовал. Ощущения пронзительные.
— Это «Кровать Бродского», — отвечает Володя Симонов.
— Кого?
— Архитектор такой есть — Александр Бродский. Он эту кровать придумал.
— А зачем?
— А затем! — взрывается Володя. — Это искусство, понял? Ему «зачем» не нужно.
— А куда ты ворону понес? — не унимается любознательный подросток.
— Ты задолбал, Витек! Это не ворона, а грач. Вам в школе картинку показывали «Грачи прилетели»? Нет? Ну, тогда иди полумост разбирай.
Витька сегодня первый день в Никола-Ленивце, поэтому он еще не врубается. А Володя Симонов работает с дядей Колей с 2000 года и понимает, что, если грачи прилетели из теплых стран, это жизнь, а если из мастерской — инсталляция. На склон, который спускается от заброшенной церкви к реке Угре, Володя несет уже 121-го грача. Всего их будет больше 150. Все грачи деревянные и прикольные, как будто сбежали из мультфильма. Несмотря на то что до Калуги отсюда 60 километров, а до Москвы все 260, недостатка в зрителях не будет. В прошлом году на фестиваль «Архстояние» приехало 3 тысячи человек — машину негде было поставить. В этом ожидается еще больше, причем в два захода: 1 марта на фестиваль, 8-го — на Масленицу.
— А восемь лет назад по этому склону снеговики спускались, 223 штуки. — Володя пытается подавить непроизвольный смешок, но у него не получается. — Мы пока их с пацанами лепили, все друг на друга смотрели, чтобы лишний раз проверить, рехнулись мы или все нормально. Зато когда снеговики были готовы, мы уже все поняли.
— Что поняли?
— Что такое искусство, поняли.
— И что это такое?
— Да просто искусство, и все. Чего тут понимать?
У дяди Коли Полисского в избе первые советские стеклопакеты, за ними — шикарный вид на реку Угру; в сенях звизжане красят гуашью грачей, а жилое помещение кишит деревянными муравьями. Это дядя Коля готовится к Венецианскому биеннале. Десант из Никола-Ленивца собирается слепить там из лозы 5-метровый муравейник, по которому будут ползать 500 муравьев.
— До 2000 года я был вполне успешным живописцем, — вспоминает Полисский. — Родился и вырос в Москве, но попасть в Строгановку в те времена было нереально, поэтому я поступил в питерскую «Муху». Там познакомился с митьками: Шагиным, Флоренскими и другими. После окончания учебы вернулся в столицу, но продолжал поддерживать с ними отношения и вошел в историю митьковского движения как первый после Минина и Пожарского митек, проживающий в городе Москве. Как раз когда я возвращался с акции «Митьки в Париже», мне позвонил мой знакомый архитектор Вася Щетинин и начал взахлеб рассказывать про Никола-Ленивец.
Вася Щетинин и сейчас рассказывает про Никола-Ленивец взахлеб:
— Я тогда был еще студентом МАРХИ, и моя квартира на какое-то время стала негласным митьковским штабом в Москве. За это время мы так сдружились, что я не мог не принять участия в их акции «Транссибирский экспресс». Мы просто сели в поезд Москва–Хабаровск и рисовали все, что видели, а потом сделали выставку. Вышел я из этого поезда с огромной печенью и неизлечимым желанием во что бы то ни стало создать поселение художников. Потом еще керосинчику в мое воспаленное воображение плеснул Слава Полунин — у него была идея создания «Города счастья», в котором жили бы художники-единомышленники. Несколько месяцев я рыскал в радиусе 300 километров от Москвы. Параметры поиска были такие: пустая деревня в балдежном месте, и чтобы обязательно была заброшенная церковь. Однажды гостил на даче у своего друга в Потаповке — это в 8 километрах отсюда. В День Военно-морского флота встретил двух нетрезвых моряков. Они мне это место и указали. Я встал на высоком берегу Угры и понял: вот оно! Церковь, красотища, деревня брошенная, название шикарное — все совпадает. Надо брать!
— Говорят, где-то здесь еще и татарское иго пало.
— Да прямо вот на этом самом месте и пало, причем самым мистическим образом. Сошлись два войска, постояли с месяц на разных берегах реки, посмотрели друг на друга и разошлись. Это бескровное сражение так и назвали — великое стояние на реке Угре. Оно произошло в 1480 году, спустя целых 100 лет после Куликовской битвы.
— А откуда названия такие странные — Никола-Ленивец, Звизжи?
— Точно никто не знает. По поводу Звизжей легенда гласит следующее: в сосновом бору на крутом берегу Угры в трех километрах от Никола-Ленивца русский богатырь, глядя на костры вражеского лагеря на противоположном берегу, мечом булатным мучил свинью, которая визжала как резаная, заставляя врагов содрогаться от ужаса.
— Это он религиозную рознь, что ли, разжигал?
— Татары в те времена еще были язычниками, поэтому религиозного смысла свинячий визг для них не имел. Просто неприятно им было, вот и все. Что же до Никола-Ленивца, то здесь другая легенда. Якобы однажды накануне праздника Николая-угодника враг вероломно напал на русское поселение, и дружинникам пришла в голову та же идея, что спустя века помогла Кутузову победить Наполеона: сдать населенный пункт без боя, зато сохранить войско. Радуясь легкой победе, враг предался пьянству и разврату, в результате потерял бдительность — обленился. Тем временем наши собрали силы в кулак и в Николин день выбили неприятеля обратно за реку. По Угре в те времена проходила негласная граница русского сепаратизма — ее называли поясом Пресвятой Богородицы, — поэтому подобные стычки здесь случались нередко. В мирные времена село разрослось настолько, что на картах девятнадцатого века помечалось значком от 2000 до 10 000 жителей. А когда сюда пришли мы, здесь уже жил один дядя Ваня Соколов. Царствие ему небесное — умер от регулярного недопивания.
Взяв штурмом гектар земли, художники еще долго всеми правдами и неправдами добывали стройматериалы — на заре постсоветского мира сделать это было не так-то просто. Построить дом и взяться за кисти Николаю Полисскому удалось лишь в 1994 году. Но прошло еще пять лет, и дяде Коле стало смертельно скучно.
— Я вдруг понял, что превращаюсь в какое-то животное, вечно пережевывающее краску. Вроде все было хорошо: мои картины продавались, я преподавал в Московском технологическом институте легкой промышленности, но при этом чувствовал, что прочно упираюсь головой в потолок. Я видел, что есть другое искусство, но не знал, как в него войти. Идея пришла, когда я ехал на машине в Нижний Новгород. Как раз выпало очень много снега, и я почему-то задумался о том, как много снеговиков можно из него слепить. И вдруг понял, что это не просто мысль. Это проект.
Дядя Коля вернулся в Никола-Ленивец, позвал еще живого тогда дядю Ваню Соколова, и они стали лепить снеговиков. Слепили три штуки, и тут ударил мороз — снег стал нелипким. А надо было срочно куда-то уезжать.
— Я тогда говорю: «Дядя Ваня, собери, пожалуйста, знакомых ребят из Звизжей. Как только начнется оттепель, пусть лепят сколько влезет. За каждое туловище плачу по десятке». И что вы думаете? Когда я вернулся, меня встречала толпа снеговиков. С морковками, но без ведер. Я им поручил искать ведра, и они их нашли, но все — с прогнившим дном. Оказывается, местные женщины используют такие ведра для выращивания рассады. Зимой ведра женщинам не нужны, поэтому они предоставили их в мое распоряжение совершенно бесплатно, но под расписку.
Снеговики тихою толпою спускались к реке и в ней растворялись. Когда стало теплеть, они начали жить своей жизнью: потихоньку таяли и всякий день меняли облик. У каждого снеговика нарисовалась своя судьба, но все вместе они произвели фурор в ЦДХ на ярмарке актуального искусства «Арт-Москва». Дядя Коля понял, что идет в правильном направлении. И что идет он уже не один.
Когда снеговики растаяли окончательно, на их месте выросло намного больше травы, чем вокруг: сработал эффект снегозадержания. Дядя Коля снова созвал мужиков из Звизжей — на этот раз не лепить, а косить. Из скошенной травы построили огромную башню. Она простояла один сезон, и ее скормили коровам. Получился навоз — он тоже послужил актуальному искусству. Дядя Коля и его команда построили башню из лозы, расставили в ней ящики с землей, удобрили ее тем самым навозом и посадили в эту землю всякие овощи. Потом этими арт-плодами угощали публику на фестивале «Арт-Клязьма».
С этого момента арт-объекты стали расти в Никола-Ленивце как грибы после дождя: башня из дров, труба ТЭЦ, сплетенная из лозы, «Шишкин дом», специально сконструированный маститым голландским художником Андрианом Гезе, инсталляция «Граница», конкурс арт-туалетов — каждый новый проект в Никола-Ленивце становился событием. Звизжане стали своими людьми не только на первостепенных отечественных фестивалях — их стали приглашать в европейские страны. А два года назад у дяди Коли возникла идея фестиваля «Архстояние», который теперь проводится в Никола-Ленивце дважды в год.
— У архитекторов работа нудная, а тут мы им предоставляем возможность порезвиться, — говорит Николай Полисский. — Принцип такой: они разрабатывают проекты, а мои ребята их реализуют. Архитекторам отдушина — ребятам заработок. У меня уже художников человек пятнадцать работают постоянно, а иной раз приходится до пятидесяти нанимать.
— Вы их на полном серьезе художниками считаете?
— Абсолютно. Им действительно нравится. Уже много раз было, что кто-нибудь уезжает, например, работать в Москву. Например, охранником. Но потом все равно возвращается. Говорит: «Там скучно». Пока не вернулись только двое: один чересчур удачно женился, а другой ушел в менты. Я принципиально не беру к себе людей с образованием. Зачем? Меня эти ребята еще ни разу не подводили. Все, что мне нужно делать, — это аккуратно их направлять, задавать вектор работы, а дальше они уже сами. Знаете, у немецкого художника Йозефа Бойса была идея принимать в художественные вузы без экзаменов. Он терпеть не мог всю эту академическую братву и грозился, что обычных деревенских мужиков научит работать так, что они сделают прорыв в искусстве. Но ему терпения не хватило, а у меня, похоже, получается.
За советскими стеклопакетами вдруг раздался страшный рев — на горизонте показалось какое-то чудо техники. На бешеной скорости оно ворвалось в Никола-Ленивец, перед самыми нашими воротами затормозило, но таки сбило одну железную опору. Потом чудовище резко развернулось и на такой же сумасшедшей скорости попыталось скрыться за горизонтом. Дядя Коля выскочил за дверь, прыгнул в свой джип и ринулся в погоню.
Тем временем в избу вошли ребята, которые до сих пор работали в мастерской — «лепили» из дерева грачей и муравьев. Весь инструмент звизжинских художников — это болгарка, дрель и сверла, но все равно они «лепят» — это слово осталось в их лексиконе еще со времен снеговиков. Мастерская располагается в здании заброшенной церкви — епархия дала на это добро, потому что священника все равно пока нет, а благодарные Николай Полисский и Василий Щетинин нашли спонсора, который воздвиг на храме новые купола с крестами.
— Кого это дядя Коля поехал догонять?
— Грейдер, — усмехнулись ребята. — Который дороги чистит. Вообще-то он сюда не обязан был заезжать, но водителям, когда они напьются, очень уж работать нравится, так что это не в первый раз.
Ребят зовут Андрей Белов, Алексей Гусев (Гусь), Женя Зеленский и Иван Барыгин. Последний недавно вернулся из Малоярославца. Пытался там учиться в художественном училище. Не понравилось.
— На практике оно как-то интересней, — оправдывается Иван. — У нас тут каждый день животы от хохота болят, потому что работа творческая, креативная. Да и все равно нет лучшего учителя, чем дядя Коля. К нему как-то люди тянутся. В Звизжах поначалу все на нас как на идиотов смотрели. И на него тоже. А потом как-то прониклись. Вот сколько здесь арт-объектов расположено? Штук пятьдесят, наверное. И не было еще ни одного акта вандализма. Потому что люди чувствуют, когда красота реальная, и ее не трогают.
— Да если бы кто и тронул, мало бы ему не показалось, — проговаривается Гусь.
— А главное — он относится к нам как к равным, — продолжает нахваливать куратора Женя Зеленский. — Слов «нельзя» или «плохо» вообще никогда не произносит, а если и накричит, то не от злости, а с досады. И с самого начала называл нас соавторами. Когда звал на работу, так и говорил: «В соавторы пойдешь?»
О проекте
О подписке