5

– Я его видел! – кричит Степа, подбегая.

– Кого?

Степа делает большие глаза и шепчет:

– Сивую Маску!

– Да ладно, – усмехаюсь я.

– Точно тебе говорю! Я иду, а он – прямо навстречу! И смотрит, смотрит на меня через маску! Маска такая страшная… Прямо – рожа! И – смотрит…

– А ты? – спрашиваю.

– А я – от него! Знаешь, как страшно?

– Так чего его бояться? – говорю. – Обычный мужик.

– Вот и необычный! – шепчет Степа. – Он же призрак!

– Ага, призрак. Поэтому и не мог ты его видеть. Все выдумываешь.

А, я должен объяснить вам, что за Сивая Маска. Это, в общем, у нас такая станция есть, недалеко от города, называется – Сивая Маска. По преданию, там жил старый колдун, очень крутой, разные чудеса делал, ну и охотником тоже был выдающимся: с медведями сражался, с разными росомахами… И всех побеждал. И прозвище у него было – Сивая Маска. И жил он на этой станции. Ну то есть тогда это была не станция, конечно, а так – поселение… А отличался колдун тем, что носил Сивую Маску. Страшную, естественно. И никто его настоящего лица не видел. В честь него и назвали станцию потом.

И есть у нас поверье, что – кто встретит Сивую Маску, хоть колдун этот и помер сто лет назад, – с тем что-то случится! Может, хорошее, а может, и не очень. Мол, Сивая Маска – это предвестник чего-то эдакого.

И мы иногда говорим после школы про этого Маску, мол – понятно, что чушь, а вдруг правда? Вдруг да встретится этот призрак – в мáлице да в пимах с узорами (малица и пимы – это шуба такая северная и обувь), а на лице – страшнющая маска!

Я помню, еще когда мелкий был, мы во дворе друг друга пугали:

– А-а-а! Сивая Маска идет!

–

Ну и Степа как услышал однажды про Сивую Маску, так он ему везде теперь мерещится. Вот опять. Я-то знаю, что никого он не видел, выдумывает. Он вообще фантазер тот еще, ну я уже говорил… Вроде взрослый человек, а – как ребенок, честное слово!

Однажды уговорил меня, например, пойти на Ру´дник. Это у нас поселок через мост – Ру´дник называется. Заброшенный. Там старое кладбище, где заключенных хоронили. Кого в наш город ссылали, их там хоронили потом. У меня прадедушку с прабабушкой тоже сюда сослали в сороковых, потом у них моя бабушка появилась, потом – мама моя, а потом, соответственно, уже и я.

А Степины бабушка с дедушкой сюда на заработки приехали в семидесятых. Потому что раньше на Крайнем Севере хорошо платили, и сюда многие ехали, да так и оставались, хотя хорошо платить им потом и перестали… Оставались – потому что очень уж притягивающий город. Был, по крайней мере. Какой-то прямо заколдованный. Как-то этот снег завораживал, видно. И северное сиянье разноцветное. И олени прямо в центре города иногда.

А главное – люди. Они прямо удивительные тут. Тут же у нас кто только не сидел: и артисты, и писатели, и ученые разные… И вот, с одной стороны, город, может, и бандитский, но с другой – очень культурный получился. И так оно и повелось еще с тридцатых годов. Особенно когда у этих артистов-писателей-ученых стали дети рождаться. Дети же обычно были тоже культурные и талантливые. Поэтому в городе всегда была атмосфера особенная, несмотря на климат и прочее. Теплая и культурная. И бандитская, конечно. Теплая, культурная, бандитская. М-да. Но – притягательная, знаете ли. Вот люди и оставались здесь. И Степины бабушка с дедушкой остались. У них тут дочка родилась, Степина мама, а потом уже и Степа.

И вот этот Степа, неугомонная душа, уговорил меня пойти через мост, в заброшенный поселок Ру´дник, где, опять же, только старые пустые дома без окон. И – старое кладбище заключенных.

И я, как дурак, согласился, потому что Степа умеет убеждать.

– Ну пойдем сходим, – говорил Степа, – круто же! Пойдем на кладбище! Все-таки наша история! Тем более и твои родственники из этих…

А про то кладбище тоже разные нехорошие слухи ходили. Что там и беглые преступники прячутся, и вообще всякие люди опасные, и дикие звери… Но Степа меня убедил окончательно, когда спросил:

– Да что мы, не мужики? Чего мы боимся?

И я подумал, что – да, мы действительно мужики. И надо сходить, иначе он не отвяжется.

И вот мы поперлись туда – сперва по мосту. Мост оказался хлипкий, а тут еще, как назло, поднялся ветер, мост стал скрипеть и шататься, и ветер так гудел, прямо как человек выл… У нас когда ветер за окном так воет – с одной стороны, жутковато, а с другой – радостно, потому что такой вой – верный признак актировки, ну то есть школу почти наверняка отменят.

Но когда вот так идешь по мосту, а ветер в лицо, да еще такой колючий, да еще воет, как человек, – тут уж совсем приятного мало!

Я Степе говорю:

– Давай вернемся, пока не поздно.

А он:

– Чего-о?

Из-за ветра не слышит, значит.

Я кричу:

– Верне-емся!

А он:

– Не-ет! Мы уже больше половины моста прошли, куда возвращаться? Лучше уж вперед!

И так мы с ним шли, шли, мост шатался, ветер выл, и я проклинал все на свете и в первую очередь, конечно, Степу… И когда мы наконец сошли с этого проклятого моста, рожи у нас были красные, глаза слезились и оба мы были с ног до головы облеплены снегом.

Ну и потопали по поселку, мимо пустых домов, к этому кладбищу.

Постояли там, походили среди могил.

Кладбище странное, конечно: одни кресты, без имен.

– Что ж они имена-то не писали? – Степа спрашивает.

Я говорю:

– Ну, может, потому что заключенные – типа «враги народа», им типа имена не положены, даже когда умирают…

– Жесть, – говорит Степа.

И я подумал: да, что жесть, то жесть. Получается, и прадедушка мой так бы лежал, без имени, под крестом, если бы чудом не выжил в лагере. И не было бы ни бабушки моей, ни мамы, ни меня… Вообще ничего бы не было. Жуть.

Уже темнело, я достал телефон – а он отрубился от холода! У нас часто так бывает: телефоны не выдерживают мороза, и батарея отключается.

И у Степы на телефоне оставалось чуть-чуть зарядки, и я сказал:

– Слушай, пошли обратно, а? А то сейчас совсем стемнеет, а родители же не знают, где мы. С ума сойдут. Ты напиши маме своей, пока зарядка есть.

Но Степа сказал:

– Да ладно, мама все равно всю ночь на работе (мама у него в круглосуточном магазине продавец), ничего… Постоим еще. Полюбуемся.

– На что любоваться? – кричу. – Нашел тоже любование! Тут это… Скорбеть надо, а не любоваться.

– Ну, тогда поскорбим, – милостиво соглашается Степа.

И так мы ходили, ходили, ежились от ветра, туда-сюда между крестами, и Степа их фоткал, а я ему все говорил:

– Хватит фоткать, сейчас и твой разрядится!

Но он все:

– Да ладно! Зато – память. Когда еще сюда попадем?

– Никогда! – говорю уверенно. – Пошли обратно!

Степа наконец согласился, и мы двинули обратно, но метель поднялась такая, что дорогу замело, и мы никак не могли найти мост, чтобы перейти обратно в город. В какую сторону ни шли – везде были пустые дома с черными провалами окон, и кресты эти, и бревна какие-то… А моста не было и не было.

– Заблудились! – говорю и трясусь от холода и – подступающего страха, чего уж. – Как выбираться будем?

– С-сейчас… У меня в телефоне компас… – сквозь ветер голос Степы доносится.

– Так что нам твой компас? – говорю. – Он что, на мост покажет?

– Ну, он на север покажет! – кричит Степа.

– Мы и так на Севере! – кричу в ответ. – Связался с тобой, черт!

– Да не ори! – кричит Степа. – Что я, виноват, что темно и метель?

У нас вообще рано темнеет, особенно осенью и зимой, ну я говорил: идешь в школу утром – еще темно, идешь из школы днем – уже темно! И так почти всю осень и зиму. А это как раз зима и была… Угораздило же нас!

В общем, мы еще долго бродили между домами, крестами и бревнами, с севшими телефонами, и уже совсем не знали, что делать, и Степа почти в голос уже стал реветь, и я тоже еле сдерживался, чтоб не завыть от страха и отчаяния вместе с ветром, но тут Степа крикнул:

– Смотри!

Я, щурясь от ветра, посмотрел вперед.

Сквозь белую плотную метель вдалеке был виден человеческий силуэт.

– Побежали к нему! – кричит Степа. – Может, он выведет?

– А если это беглый преступник? – говорю. – Он тебя выведет, как же! Тут и останешься навсегда!

Степа кричит:

– Да зачем ему нас убивать! Мы никому про него не скажем, только спросим, как на мост выйти!

Я все не решался бежать к силуэту. Но тут мне показалось, что человек манит нас рукой. Спокойно так, медленно… И я почувствовал, что – не опасный он. Не знаю почему, но почувствовал.

– Видишь, зовет? Точно дорогу покажет! – кричит Степа.

Ну, побежали мы к человеку.

И пока бежали, я все думал: кто это может быть? Если не беглый преступник. А если преступник – как и где он живет в заброшенном поселке, среди пустых домов и черных крестов? Ну, допустим, в доме каком-нибудь прячется. Но все равно же страшно холодно – дом-то без окон, без дверей, без отопления!

Но человек все манил к себе спокойно, и я думал: эх, бы- ла не была, все равно деваться некуда, – и бежал к нему.

Но чем ближе мы подбегали, тем больше человек удалялся, удалялся, как будто спиной убегал от нас, – и наконец совсем пропал, как будто метель его сдула.

Мы со Степой остановились и удивленно поглядели друг на друга.

– Куда он делся? – спрашивает Степа.

– Не знаю, – говорю. – Может, привиделось?

– Ага, обоим привиделось! – усмехается Степа. И вдруг как закричит: – Смотри! Мост!

И правда, прямо перед нами оказался тот самый мост!

Мы как заорем от радости!

И побежали по мосту, и уже плевать было, что метель в морду и что мост качается так опасно от ветра, и на все было плевать, главное, что – выбрались, не замело насмерть!

Спрыгнули с моста и, не переставая орать, ка-ак понесемся по улице!

Так до нашего двора и бежали.

Дома мама меня по традиции чуть не убила. Она уж думала, что только летом где-нибудь в тундре мой труп найдет, когда снег растает… А тут я – живой, хоть и перепуганный.

В общем, долго она меня ругала. А потом заплакала и сказала:

– Иди спать!

Я лежал, не мог уснуть от пережитого, все думал, что за человек нас спас. И куда он потом пропал. И откуда он вообще там взялся?

И когда наконец стал засыпать, вдруг мысль прямо прыгнула в голову: а вдруг – это и есть мой прадедушка? Ну, то есть призрак его. Я ж его на фото только и видел, а там, на Ру´днике, он далеко был, одни очертания… А мама иногда говорит, что наши предки с того света нам помогают. Ну, она на самом деле вряд ли сильно в это верит. Но вдруг правда? Хорошо бы! Это тогда значит, что – смерти нет, и на том свете я тоже буду жить. Может, даже – и потомкам своим помогать. Махать им рукой, выводить из метели, указывать дорогу… Ладно, помрем – посмотрим… А так бы здорово было, да! Но я отвлекся.