Однако удовлетворить мое любопытство было непросто. Стальные бронированные двери по обеим сторонам коридора были плотно закрыты, и ломиться в них без повода у меня причины не было. К тому же моя задача заключается не в том, чтоб поглазеть, чем тут ученые люди занимаются, а побыстрее добраться до четвертого энергоблока, пока меня не вычислили местные ловцы шпионов.

Но тут одна из бронированных дверей открылась с лязгом, сопровождаемым недовольным голосом изнутри, видимо, ответившим на вопрос, которого я не услышал:

– Да какая гистология, и так всё ясно. На кремацию везите.

Я отступил на шаг в сторону, чтоб меня не зашибло отворяющейся бронеплитой. Из-за нее показалась каталка, которую толкал габаритный мужик с отсутствующим взглядом, одетый в белый халат, слегка заляпанный снизу гнойно-зеленой слизью. На каталке лежало чье-то тщедушное тело, накрытое простыней, сквозь которую проступали два больших пятна такого же гнойного цвета.

Мужик уже почти вытолкал каталку в коридор, как позади него раздался окрик:

– Скворцов, стой! Сопроводиловку забыл!

Плечистый Скворцов команду выполнил исправно: едва взяв разгон, резко остановился, отчего легкое тело поехало по каталке вместе с простыней. Из-под нее вывалилась худая и гибкая верхняя конечность неестественного серо-болотного цвета, покрытая бляшками, смахивающими на присоски. Понятно. Какой-то мутант, возможно, отловленный в одной из вселенных Розы Миров. Не удивлюсь, если в восемьдесят шестом году наши ученые уже пробивали проходы в другие миры, таская оттуда местных жителей для исследований.

В коридор выскочил невысокий человечек в очках с седеющей бородкой и швырнул на каталку небольшую папку. Я как стоял – так и замер на месте. Я слишком хорошо знал этого человека для того, чтобы ошибиться, несмотря даже на то, что выглядел он значительно моложе. Это был профессор Захаров собственной персоной, который, скользнув по мне взглядом, разумеется, меня не узнал, ибо встретимся мы с ним только в следующем веке.

– Можно ехать? – поинтересовался исполнительный санитар, который, словно простой, но надежный механизм, без отдельной команды работал плохо.

– Да-да, Скворцов, езжай, – буркнул Захаров. – Дожили, в лаборатории я сам должен за всем следить, иначе будет полный и абсолютный бардак.

Дверь закрылась, каталка уехала вдаль по коридору, а я всё стоял, осмысливая произошедшее. И даже не встреча с профессором, уже погибшим в моем времени, настолько поразила меня. Просто я успел прочитать, что было написано на самом верху папки крупными красными буквами.

«Особо секретно! Оборонные специализированные мутации».

Получается, на каталке лежал осм, один из мутантов мира Кремля, прозвище которых и есть аббревиатура от этих самых «оборонных специализированных мутаций»! А специализированно мутировали его здесь, в лабораториях ЧАЭС! Что ж, всё сходится. Именно в этих подземельях Советский Союз начал ковать свое секретное оружие, которое потом было использовано в Последней Войне. И у истоков этой ковки стоял академик Захаров.

Впрочем, данная информация ничего мне особо не дала. Я и так знал, для чего использовались подземные лаборатории, запитанные энергией от Чернобыльской АЭС. Единственное – был не в курсе, что именно в них создали осмов. Кстати, вполне может быть, что где-то за этими бронированными дверями в автоклаве под воздействием искусственно вживленного D-гена растет и наливается силой первый дружинник, потомки которого будут ценой своей жизни защищать Кремль от нашествия биороботов, нео, дампов и прочей нечисти.

Размышления обо всем об этом не мешали мне мысленно держать перед глазами карту и продолжать идти по коридору, периодически сворачивая в его ответвления. Я не боялся ошибиться – такие же схемы, висящие на крашеных в зеленое стенах, попались мне на глаза еще дважды, что лишний раз помогло мне удостовериться в правильности выбранного маршрута. Доставать трофейную карту из-за пазухи не хотелось, чтоб лишний раз не приковывать к себе подозрительных взглядов, так что схемы на стенах пришлись весьма кстати.

Стальные двери по обеим сторонам коридора сменились крепкими деревянными с номерными табличками на них. Похоже, из лабораторного блока я попал в административный. Ладно. По моим прикидкам я прошел уже без малого половину пути, как вдруг случилось неожиданное.

Из-за очередного поворота коридора навстречу мне вышли три человека в форме того же песчаного цвета, что и у меня. Только их погоны были синими, с желтыми буквами – «ГБ». Вот оно. Приехали. Однако быстро работает Комитет государственной безопасности.

Все трое были коренастыми, как на подбор. Единственное, что меня смутило: самый старший по званию был сержантом, двое остальных – ефрейтор и рядовой. Как-то не верится, что брать матерого шпиона послали обычных солдат, пусть даже специально тренированных.

– Ваши документы, – потребовал сержант, преградив мне путь. Его лицо было бесстрастным, каким и положено быть лицу человека с чистыми руками, горячим сердцем и холодной головой, искренне верящего в свое правое дело и несомненное светлое будущее.

– Сначала ваши, товарищ солдат, – прищурился я. – Вместе с предписанием вышестоящего начальства, дающим вам право останавливать офицера Советской армии без веских на то оснований.

Похоже, сержант такого не ожидал – не иначе, понадеялся на шокирующее впечатление, производимое синими погонами. Но виду не подал. Я лишь успел заметить легкий ступор в его глазах после моих слов, словно заданная программа не подошла и сейчас компьютер в голове сержанта подбирал другую.

И подобрал.

– Вы арестованы, – надавив голосом, сообщил он. – Пройдемте, и без глупостей. Со всеми необходимыми документами вы сможете ознакомиться…

Но я уже его не слушал.

Эти парни с неподвижными лицами были такими же «кагэбэшниками», как и я – майором внутренних войск. И дело даже не в том, что их звания не соответствовали важности задания. Просто никакой командир в своем уме не пошлет на такой арест троих безоружных бойцов – по-хорошему, этого сержанта сзади должен был прикрывать взвод автоматчиков, а не пара сослуживцев.

Но и это еще не все.

Внутренним чутьем я осознавал, что сержант просто проговаривает текст, который ему надиктовали другие. Не он тут главный, харизма не та, хотя парень крепкий и наверняка волевой.

Главным в этой тройке явно был стоящий позади сержанта рядовой с монголоидной внешностью. Может, казах, может, якут – СССР страна многонациональная. Но силой от него пёрло нереальной, это я сразу, что называется, спинным мозгом почувствовал.

Ситуация была нестандартной, поэтому, как всегда в подобных случаях, я начал работать на опережение, одновременно вызывая в воображении образ мантикоры – стандартный мой ритуал для выпадения в состояние ускорения своего личного времени. И, как следствие, замедления движений моих противников.

Прямо с места я ткнул сержанту в горло чуть ниже кадыка – костяшками пальцев, сжатых в половину кулака. Хотел бы убить, ударил в адамово яблоко, разбив щитовидный хрящ, обломки которого вскрыли бы трахею. А так лишь дыхалку смял, словно в шланг пылесоса долбанул, на короткое время перекрыв доступ кислорода к легким.

Сержант подавился окончанием предложения, схватился за горло и резко согнулся в поясе. Ожидаемо. Я сделал полшага вправо, пропуская мимо летящую мне в грудь голову ударенного и одновременно слегка приседая с ударом предплечьем по основанию черепа. Не зря такой подарок противнику называется «гильотина» и запрещен во многих видах единоборств. Голову, конечно, он не отрубит, но шейные позвонки сместить может конкретно, навсегда парализовав всё, что расположено ниже зоны страшной травмы.

Однако я и тут рубанул в полсилы, рукой, расслабленной в локте. Поэтому удар получился не жестко-травмирующим, а хлестким, следствием которого скорее будет легкое сотрясение мозга, которое молодой и здоровый парень запросто переживет, полежав недельку на больничной койке.

Надо отдать должное, ефрейтор среагировал сразу. И ударил меня ногой в пах. Хорошо так ударил, как учили, «на вынос», словно хотел своим сапогом разрубить меня от причинного места до горла.

Попади он куда метил, мне б точно не поздоровилось. После такого удара в лучшем случае пришлось бы как минимум недели две в больнице отлеживаться, нянча свои причиндалы, распухшие до размеров спелых помидоров. А в худшем такой удар разбивает в тряпки тестикулы, навсегда кастрируя мужика. Ну, а если уж совсем не повезет, то и мочевой пузырь тоже.

Это он, конечно, зря. Когда меня так бьют, я с себя все моральные ограничения снимаю. Время уже начало слегка замедляться, поэтому я довольно легко пропустил летящую снизу ногу мимо себя, перехватил ее примерно на уровне груди и, схватившись за стопу, резко повернул с доворотом корпуса, будто большую гайку с резьбы сворачивал.

Послышался хруст, за которым немедленно последовал длинный и протяжный крик – таким я его услышал в своем замедленном времени. Неудивительно. Заорешь, когда тебе голеностопный сустав вывихнули жестоко и бесцеремонно, порвав при этом несколько связок. Зато впредь будет думать, кому можно бить фатально травмирующие удары, а кому лучше не надо. Например, я так бью, когда меня убивать собираются или серьезно покалечить. Допускаю, конечно, что ефрейтор, увидев, что я сделал с сержантом, не разобрался в моих добрых намерениях, перепугался за свою жизнь и долбанул соответственно. Но тут уж извините, в такой серьезной драке мне как-то плевать на то, что движет субъектами, собирающимися сделать из меня инвалида.

И тогда я делаю в ответ то же самое.

Ефрейтор рухнул на пол, воя от боли и пытаясь дотянуться до неестественно вывернутой стопы. А я приготовился ловить атаку азиата и реагировать на нее соответственно.

Но тот остался на месте. И я с удивлением заметил, как уголок его рта дрогнул в некоем подобии улыбки.

А потом я услышал слова, которые произнес азиат… не открывая рта:

– Ватаси-но нингё – ва ёй нингё…

Мое время было ускорено, соответственно, и слова, произнесенные моим противником, я должен был бы слышать словно в замедленной записи.

Но я слышал их так же, как и обычно!

И объяснение этому могло быть только одно. Азиат ускорил свое личное время так же, как сделал это я. И сейчас мое преимущество понемногу превращалось в уязвимость – данный боевой режим жрет личную силу, словно голодная барракуда. Это значит, что с каждой секундой я становился слабее…

Поэтому я не стал медлить и ринулся на азиата, намереваясь срубить его быстро и эффективно. Как получится. Пальцем в глаз слегка ткнуть, по горлу отработать опять же, или под ухо несильно ударить – ровно настолько, чтоб освободить проход по коридору и двинуться дальше к своей цели.

Ринуться-то я ринулся, но внезапно в самом начале движения вдруг почувствовал, что руки и ноги у меня стали ватными, а горло словно схватили невидимые клещи. А я в выдох всю силу вложил, чтоб рывок получился максимально эффективным… Выдохнуть-то выдохнул, а вдохнуть не получилось – и я кулем рухнул на пол, дергаясь словно рыба, выброшенная на берег.

Последнее, что я запомнил перед тем, как провалиться в беспамятство, было лицо азиата, склонившееся надо мной. И внезапно пришедшее понимание, что говорил он вовсе не на языке народов Средней Азии или нашего Дальнего Востока, а совершенно на ином наречии…

* * *

Виктор задумчиво покачал головой.

– Этот человек может изменить мир, находясь в прошлом, – повторил он слова сихана. – Но почему мне кажется, учитель, что вы что-то недоговариваете. Единственная ли это причина, почему я должен убить его?

Старик внимательно посмотрел на своего ученика.

– Я все больше и больше убеждаюсь, что ты и правда вплотную приблизился к Пустоте, – проговорил он. – Не только физически, но и духовно. Настолько ясно видеть суть вещей может лишь синоби высшего порядка. Но у тебя есть один недостаток. Ты считаешь этого гайдзина своим другом. И это очень плохо. Истинный воин свободен от любых обязательств, кроме верности своему клану.

– И вновь вы не до конца искренни, учитель, – произнес Савельев. – Как может мне или клану повредить наша дружба?

– Хорошо, будь по-твоему, – кивнул сихан, скрестив большой и указательный пальцы на обеих руках, что означало высшую степень раздражения. – Ямагути-гуми охотятся за тобой, чтобы заполучить секрет бессмертия, ибо они уверены, что ты его знаешь. Члены этого клана не остановятся ни перед чем, чтобы заполучить желаемое. И бить они будут в твои слабые места.

– Я понял, – кивнул Виктор. – Они будут стараться заполучить Снайпера, чтобы я сам пришел к ним, верно? Крупную рыбу ловят на мелкую наживку.

Сихан вновь кивнул, на этот раз удовлетворенно.

– Я рад, что ты понял, – проговорил он.

– Понять-то я понял, – хмыкнул Савельев. – Только, боюсь, Ямагути-гуми могут сильно пожалеть, если попытаются использовать Снайпера в качестве наживки. Он не из тех, кто позволит насадить себя на крючок.

По лицу сихана пробежала тень.

– Мне тяжело говорить это, – произнес он. – Честь нашего клана запятнана. Ты помнишь Масурао, который был моим лучшим учеником до того, как появился ты?

– Да, – отозвался Виктор.

Еще бы не помнить действительно талантливого бойца, всем сердцем возненавидевшего «белую куклу», которая однажды неуклюже перелезла через забор школы синоби – и через непродолжительное время превзошла его во всем.

– Масурао… предал нас, – тихо произнес сихан. Видно было, что эти слова даются ему непросто. – Он переметнулся к Ямагути-гуми, где, по слухам, каким-то образом прошел испытание Воды и убил неживого. Теперь он умеет всё, что умеешь ты, и, может, даже лучше – ведь ты оставил в живых своего неживого, так и не завершив ритуал.

Виктор опустил голову.

– Возможно, в свое время я неправильно понял принцип саккацу, – еле слышно произнес он.

– Свобода убивать и свобода даровать жизнь и в том, и в другом случае остается всего лишь свободой выбора, – покачал головой сихан. – Ты пощадил Масурао, но он не пощадит ни тебя, ни твоего друга. Как бы ни был хорош тот белый гайдзин, ему не справиться с синоби стихии Пустоты.

Пальцы Виктора еле слышно хрустнули, сжимаясь в кулаки.

– Учитель, вы сказали, что я умею проходить сквозь время и пространство между мирами. Но я понятия не имею, как это делается!

Сихан улыбнулся в седые усы.

– И это говорит тот, кто однажды уже раздвинул сёдзи^[9] страны Токоё^[10] и прошел через нее? Поверь, пересечь границы времени и других вселенных немногим сложнее. Кстати, я уговорил двух твоих друзей вернуться к тебе. Признаться, это было непросто, но они всё-таки согласились. Думаю, с ними тебе будет проще идти по Пути Воина…

– Но как я найду своего друга? В какой из вселенных мне его искать?

– Не сопротивляясь предначертанному, иди своим Путем Воина – и он сам выведет тебя к твоей цели…

Голос учителя отдалялся, его образ постепенно становился размытым, нечетким, словно Пустота растворяла его в себе – или же он сознательно решил стать частью ее.

– Сихан! – воскликнул Виктор, рванувшись вперед… И вдруг осознал, что лежит на траве, а в его сведенных судорогой пальцах зажата холодная земля, которую он, похоже, скреб пальцами, находясь в беспамятстве.

Невдалеке кто-то надрывно кричал. Савельев приподнялся с земли. Понятно…

Забор его коттеджа был изуродован. Сквозь огромную дыру в ограждении был виден дом, в котором вылетели все стекла и просела одна стена. Отсюда было не видно дымящейся ямы, которая образовалась после взрыва. Но Виктор успел заметить, как хлопнула входная дверь коттеджа. Это вошел в дом человек, только что потерявший жену и сына.

И звали этого человека Виктор Савельев…

Виктор застонал. Тяжело терять семью. Вдвойне тяжело опоздать спасти самых дорогих на свете людей, точно зная, что их ждет. Но когда ты знаешь точно, что теперь уже никогда не получится вернуть прошлое и предотвратить тот взрыв, зачем жить дальше?

Но тут сквозь горе, затопившее разум, словно лучи солнца через густой туман стали пробиваться мысли.

Сихан? Он только что видел его так, словно учитель был жив. Да только жив ли он на самом деле? Возможно, синоби его уровня вполне мог посетить своего ученика, покинув на время страну Токоё… Но тогда получается, что и он, Виктор, только что был там… И кто тогда остановил его, если учитель мертв?

Савельев тряхнул головой. Есть вещи, о которых лучше не думать, иначе можно просто сойти с ума. Особенно когда эти вещи касаются Пустоты и страны мертвых. А также людей, способных посещать их, словно переходя из одного дома в другой.

Оторвать взгляд от полуразрушенного забора было трудно, но Виктор усилием воли сделал это. Он уже не раз оплакал жену и сына, и делать это вновь было выше его сил…

И тут взгляд Виктора упал на траву рядом с ним, на которой лежали два меча. Один подлиннее, другой покороче. Первый – классическая японская катана. Второй… Второй больше походил на ниндзя-то, прямой меч синоби, само существование которых многие историки ставят под сомнение.

«Кстати, я уговорил двух твоих друзей вернуться к тебе. Признаться, это было непросто, но они всё-таки согласились. Думаю, с ними тебе будет проще идти по Пути Воина…»

Слова сихана словно вновь прозвучали в голове Виктора. «Уговорил двух друзей…» Японские кузнецы с древних времен были уверены, что после завершения работы их мечи обретают свое ками – душу, обладающую собственным разумом. Ведь по представлениям японцев не тело имеет душу, а душа управляет приданным ей телом. И это очень неплохой выбор для ками воина, если оно найдет себе тело в виде хорошего меча.

Виктор хорошо помнил встречу на дне озера Испытания с несколькими мечами, принявшими образ людей. Тогда он сам находился в состоянии мицу-но кокоро, что переводится как «разум, подобный поверхности озера», когда человек видит мир таким, какой он есть на самом деле. Иными словами, ками Савельева тогда встретилось с ками мечей, в то время как его тело, лишенное души, сидело на берегу. Человеку непосвященному всё это может показаться бредом горячечного больного. Но тот, кто прикоснулся к тайнам секретного учения миккё^[11], подобное воспринимает естественно, как нечто само собой разумеющееся.

С черным вакидзаси тогда удалось договориться о сотрудничестве. Второй меч, оказавшийся более надменным, чем его брат, отказался пойти с белым гайдзином. Впрочем, впоследствии он всё же присоединился к брату, с которым его связывала и история создания одним и тем же мастером, великим Сигэтаки из Эдо, и металл, не принадлежащий этому миру, частицы которого они оба хранили в своих клинках.

– Спасибо, сихан, – прошептал Виктор, понимая, что увиденное не было наваждением и что его учитель действительно сумел разыскать и перенести его утраченные мечи через пространство и время. Деяние, о котором в древности мудрецы непременно упомянули бы в своих трактатах. Сейчас же подобное современные люди сочтут сказкой. И это нормально. Люди двадцать первого столетия смотрят только глазами, забыв о том, что их душа способна видеть и ощущать гораздо большее…

А слова сихана продолжали звучать в голове Виктора, словно эхо бурных волн, бьющееся о скалы.

«Ямагути-гуми охотятся за тобой, чтобы заполучить секрет бессмертия… Сегодня ты обязан выполнить свой долг перед кланом, воспитавшим тебя… Один белый гайдзин случайно попал в прошлое своего мира и сейчас вполне способен его очень серьезно изменить. Твоя задача предотвратить это… Масурао предал нас… Ты пощадил Масурао, но он не пощадит ни тебя, ни твоего друга».

– Ну, это мы еще посмотрим, – сквозь зубы процедил Виктор. А руки между тем делали привычную работу: размотать длинные шелковые шнуры-сагэо и с помощью их определить оба меча себе за спину заняло не более одной минуты.

Сделав это, Савельев встал на колени и сел на пятки, не обращая внимания на крики людей возле его дома и вой пожарных сирен. Всё это уже не принадлежало его миру, было чуждым и ненастоящим. Словно сами собой в голове возникли слова из прошлого: