– Видите ли, я прекрасно знаю законы Зоны и в свою очередь рад отплатить вам монетой аналогичного номинала. Например, несколько часов назад мне стало известно, что у вас появился гораздо более опасный противник, нежели местная гопота. А именно: наши датчики и видеокамеры, которые мы постоянно развешиваем по всей Зоне, зафиксировали странное движение возле Саркофага. Оттуда вышла организованная группа людей, числом двенадцать, и выдвинулась в направлении Дитяток. Иными словами, к бункеру торговца по прозвищу Петрович. Из чего, просчитав вероятности, я сделал вывод, что эта группа точно знает, кто в настоящий момент скрывается в данном бункере.

– Получается, вы, господин академик, следили за мной? – усмехнулся я.

– Я стараюсь быть в курсе всего, что происходит в Зоне, – несколько сухо заметил Захаров. – И, думаю, спас вам жизнь, так как сейчас данная группа уже достигла бункера и пытается его вскрыть. При этом камеры фиксируют незначительные, но довольно странные изменения, происходящие с телами штурмующих. Когда необходимо передвинуть или поднять что-то тяжелое, их руки начинают бугрится мускулами, нереальными для данного тела.

– И о чем это говорит? – озадаченно поинтересовался я.

– Думаю, мы имеем дело с нестабильной формой биологической материи, – сказал академик. – Иными словами, данные индивиды умеют изменять свое тело как им заблагорассудится, перестраивая клетки в любой последовательности. Никогда не видел ничего подобного, разве что у простейших. Я бы назвал этих существ биотрансформерами. Или биоформами, так короче.

– Да плевать на то, как их называть! – сказал я, резко поднимаясь с койки, на которой возлежал до этого подобно римскому патрицию. – Что там с бункером?

– Какая разница? – пожал плечами Захаров. – Если всё будет совсем плохо, Петрович уйдет подземными ходами. Тем более что теперь у него нет ценного приза, за которым пришли биоформы. Хотя сомневаюсь, что им так запросто удастся вскрыть бункер: Петрович не тот человек, который стал бы жить и торговать в ненадежном убежище.

Я немного расслабился. Академик прав. Значит, в ближайшее время о судьбе Рут можно не беспокоиться. Хоть и обвинила она меня во всех смертных грехах, но у женщин на первом месте эмоции, поэтому нам, мужчинам, существам мудрым и рассудительным, нужно и должно их понимать и прощать. Главное, если когда-нибудь буду роман писать обо всём этом, не забыть вычеркнуть то, что я сейчас подумал. А то ж порвут меня девчонки-читательницы на лоскуты, как есть порвут. Чисто на эмоциях, м-да…

А вслух сказал:

– Насчет бункера – согласен, вам ли не знать. Думаю, на вашу базу можно атомную бомбу скидывать, и ей ничего не будет.

– Льстите, молодой человек, – довольно улыбнулся академик. – Но – перейдем к делу. Понимаю, что вы хотите узнать, для чего на самом деле я вас сюда… хм-м-м… пригласил. Да-да, именно так, расценивайте это как приглашение, и никак иначе. Вы в любой момент можете покинуть мою скромную научную обитель, но всё-таки я прошу вас выслушать мое предложение.

– Весь внимание, – сказал я. – Хотя догадываюсь, о чем вы хотите меня попросить. Убить Кречетова?

Академик внимательно посмотрел на меня.

– А вы догадливы, – произнес он. – Да, именно так. Убить. И принести мне артефакт «фотошоп», который наверняка находится у него.

Усмехнувшись, я покачал головой.

– Я не наемник, за деньги жизни не отнимаю. Да и к тому же нет больше «фотошопа». Он лежал в моем внутреннем кармане и разбился, когда в него ударила пуля. Так что…

– Что? Простите, что вы только что сказали?!!

Академика аж приподняло над креслом, будто у него под пятой точкой взрывпакет рванул. Он подскочил ко мне и бесцеремонно задрал мне веко вверх, я даже сделать ничего не успел от неожиданности.

– Да-да, так и есть, – пробормотал Захаров. – Как же я раньше не обратил внимания? Цвет глаз. Другой. Совершенно другой… Будто искры на радужке. Невероятно…

– Эээээ… Господин Захаров, оставьте, пожалуйста, в покое мой глаз, – попросил я довольно осторожно, ибо ученый вцепился в мое веко словно клещ, и я серьезно опасался, что он его вот-вот оторвет.

– Конечно, конечно, – пришел в себя академик, отпуская веко. – Если я не ошибаюсь… Вы даже представить себе не можете…

– Да в чем дело, черт побери?! – взорвался я.

Захаров посмотрел на меня долгим взглядом.

– Вы не представляете, какая энергия была заключена в «фотошопе», – тихо проговорил он. – Если помните, я уже говорил вам, что это не просто артефакт, которым удобно кроить людей, словно костюмы. Это энергетический стержень тяжелого боевого корабля «мусорщиков», приводящий в движение огромную махину, способную стереть с лица земли крупный город. А то и не один. Так вот. При разрушении «фотошопа» вся энергия, заключенная в нем, должна была куда-то деться. Наиболее вероятное развитие событий – это колоссальный выброс аномальной энергии, думаю, самый мощный из тех, что когда-либо проносились над Зоной. Но его же не было, верно?

– Ничего не было, – пожал плечами я. – Ну, разве что боль адская в груди. Но я был уверен, что это запреградное действие пули, всё-таки в меня из пистолета…

– Вас должно было просто распылить на атомы, – перебил меня Захаров. – А также всё, что находилось вокруг вас в радиусе нескольких километров. Но этого не произошло. И я предполагаю, что аномальная энергия «фотошопа» каким-то немыслимым образом перетекла в вас. Конечно, то, что на вашей радужке появились слабо мерцающие штрихи, похожие на искры, ни о чем не говорит, но наводит на некоторые мысли. Думаю, вы уже пришли в норму после удара и довольно неудобной транспортировки и сможете пройти в соседнюю комнату. Я просто хочу проверить некоторые свои догадки.

Я пожал плечами и осторожно встал с кровати. Меня ожидаемо качнуло – всё-таки удар по тыкве, после которого ты отрубаешься, никогда не проходит бесследно. Но я был готов к подобному и потому сохранил равновесие…

Так, вроде нормально. Ноги слушаются, голова кружится, но терпимо. Переживем. И даже сходим туда, куда пригласил ученый, предупредительно открыв передо мной дверь. Надо же уважить хозяина, пусть даже придумавшего невесть чего. Что-то не ощущал я в себе аномальной энергии, способной разложить на атомы половину Зоны. Скорее наоборот – слабость, легкое подташнивание, словом, симптомы легкого сотрясения мозгов.

Однако я всё-таки прошел в комнату, оказавшуюся то ли лабораторией, то ли операционной, то ли очень чистой пыточной, в которой имелся хирургический стол, множество стеклянных шкафов с приборами и непонятным для меня оборудованием, какие-то аппараты, большие и не очень, совершенно непонятного назначения… И, помимо всего вышеперечисленного, была там обычная раковина с обычным краном для мытья рук, над которым висело большое зеркало с куском мыла на особой полочке.

К этому зеркалу и подвел меня Захаров.

– Слушайте, уважаемый, мне глубоко наплевать на цвет своих глаз, – начал было я. – Главное, что они видят – и спасибо им на этом…

– Я вас сюда привел не на ваши глаза любоваться, – дрожащим от непонятного волнения голосом проговорил академик. – Посмотрите в зеркало.

Ну, я посмотрел. Ничего особенного. Ожидаемо знакомая рожа. Моя. Грязная. Дубленная всеми ветрами Зоны. Хмурый взгляд исподлобья. Тяжелый подбородок с трехдневной щетиной.

– Всё это я уже видел, ничего нового, – сказал я. – А искры в глазах порой случаются, когда по кумполу как следует треснут. Последствия черепно-мозгового привета от бывшего работодателя, чтоб ему…

– Вы можете представить свои ладони горячими? – перебил меня Захаров. – Огненными. Способными размягчать плоть и кости, делая их пластичными, словно мягкая глина?

– Зачем? – слегка опешил я.

– Просто представьте. Пожалуйста.

В голосе Захарова послышались умоляющие нотки. Надо же, никогда раньше его таким не видел. Странно всё это…

– Ну ладно, – пожал я плечами. – Блин, прям как на сеансе психотерапии для латентных шизофреников и убежденных алкоголиков.

И начал представлять.

С воображением у меня хорошо, накачал как мышцу, записывая истории о самом себе. В этом деле без него никак. Прикрыл глаза, сосредоточился. Так, ладони теплеют, нагреваются, вбирают в себя свет ламп, висящих под потолком. Горячее. Еще горячее. Раскаляются, словно стальные манипуляторы биоробота, нагреваемые в плавильной печи…

Запахло паленым. Слегка так, еле-еле. Но вполне ощутимо для того, чтобы я открыл глаза.

Руки не жгло, нет. Совершенно. Представляй свое мясо раскаленным, не представляй, ничего не изменится, это и лысому ежу понятно. Это ж я так, чтоб академик отстал. Однако запах шел снизу, и я невольно бросил взгляд на свои ладони…

И застыл, словно древнегреческий ловец удачи, решивший полюбоваться на личико Медузы Горгоны.

Мои ладони светились. Изнутри. Словно живая кожа была натянута на лампы, формой повторяющие мои руки. Еще не веря тому, что вижу, я пошевелил пальцами. Наваждение не пропало. Правда, я заметил, что свечение медленно угасает.

– Невероятно! – потрясенно прошептал Захаров, о котором я и забыл, увидев такое. – Поразительно! Моё безумное предположение подтвердилось! И если это так, то очень прошу вас – попробуйте изменить в своем лице что-нибудь. Например, немного подкорректировать подбородок. Или нос. Я вас очень прошу! Это не мне надо. Это для науки. Для всего человечества!

Честно говоря, плевать я хотел на человечество – которому, в свою очередь, глубоко положить на меня. Но Захарову я был обязан – по крайней мере, я так считал. Поэтому я поднял руку и дотронулся пальцем до нижней челюсти.

Паленым запахло сильнее. Ага, вон оно что! Это волосы у меня на руках горели, оттого и запах. Сейчас же вонь жженой шерстью стала сильнее – на моем лице задымилась щетина. Но не это было главным!

Там, где я нажал пальцем, в челюсти наблюдалась вмятина. Заметная такая, я сдуру ткнул нормально так. Хорошо что не со всей силы, а то, подозреваю, кость бы сломал, несколько зубов себе в пасть вбил и язык бы снизу прям через свою морду почесал заодно. Или дырку б в нем прожег.

– И что это за нахрен? – повернулся я к академику.

Хотя вопрос был риторическим. И так ясно, что это за нахрен. Получается, я стал ходячим «фотошопом». Живым артефактом, способным лепить из себя всё, что на ум придет. Сомнительное достижение. Так-то меня всё вполне устраивало до этого. И как теперь эту вмятину убирать? Я ж не скульптор. Последний раз в детстве из пластилина голову чёртика слепил, и на этом все мои достижения в лепке закончились. О чем я и сообщил академику.

– Чертик хорошо получился? – поинтересовался он. Глаза горят, руки мелко трясутся. Ну, блин, точно – все настоящие ученые немного психи. Особенно когда стоят на пороге чего-то для них очень важного.

– Ну, неплохо вроде… – с сомнением в голосе отозвался я. – А к чему…

– К тому, молодой человек.

Захаров справился с собой, спрятал за спину руки и стал похож на профессора, втирающего двоечнику-студенту элементарные истины.

– К тому, что вас в Зоне ищут все. Без исключения. Цена за вашу голову взлетела втрое. И теперь, чтобы заполучить пятиэтажный домик у речки на Большой земле, не нужно лезть в аномалии и штурмовать Саркофаг. Достаточно один раз выстрелить. Потому вас и доставили сюда в условиях строжайшей секретности. Признаться, я думал, что придется делать вам пластическую операцию, но сейчас всё стало гораздо проще.

– То есть вы хотите сказать…

– Именно! Вот прямо сейчас, возле этого зеркала, вы измените себе внешность. Сами. Без чьей-либо помощи. Разве что типаж вам подберем.

– Это как?

– Хм-м-м…

Академик наклонил свою голову к лацкану белого халата, в котором он разгуливал по своей лаборатории-крепости, и сказал:

– Касси, принеси-ка нам что-нибудь из твоих журналов для девочек.

– Касси? – удивился я. – Она здесь?!!

– Где же ей еще быть? – поднял седые брови Захаров. – Это она дотащила меня, израненного, до этой лаборатории. Можно сказать, жизнь спасла. Ну и, понятное дело, в качестве телохранителя любому мужчине приятнее видеть красавицу, нежели мордоворота.

– Телохранителя? Касси?!!

– Почему нет? – пожал плечами академик. – Убивать она умеет не хуже любого мужика. Плюс собеседница интересная. От нее я узнал много всего о «фотошопе», например. Кстати, вот и она.

Я даже не заметил, как Касси появилась в этой пыточной. Вошла легкой походкой богини, знающей себе цену. Красивая, мать ее за ногу, до невозможности. У меня аж в паху как-то неуютно стало, когда ее увидел. Ухоженная, накрашенная, светлые волосы рассыпались по плечам, упругая грудь из разреза короткого халатика только что не вываливается.

– Догадались, для кого она старалась? – заговорщически шепнул мне Захаров. – Как узнала, что вас сюда привезли, прям как подменили ее. Автозагар, косметика, фены-лаки, все дела. А между прочим, в Зоне эти женские штучки стоят порой дороже некоторых артефактов…

Касси подошла ближе. Она смотрела на меня не отрываясь. Так, словно в первый раз видела. В глазах – любопытство, интерес, возможно, желание… Черт… Когда нереально красивая девушка так смотрит на мужчину, у того все мысли, вся его житейская мудрость мигом выветривается из башки, где остается только инстинкт. Один. Основной. Очень ярко выраженный. Хорошо всё-таки, что я штаны всегда посвободнее выбираю, чтоб ногами было махать удобно, бегать, например… Вот и сейчас помогло. Надеюсь, в них не так заметно, насколько я рад видеть свою давнюю спутницу по Зоне живой и здоровой.

– Ну, привет, Снайпер, – сказала она с придыханием. – Вот и снова свиделись.

– Ага, здоро́во, – сказал я, стараясь дышать при этом как можно ровнее. Хоть инстинкт и забивал все связные мысли, но я всё-таки осознавал, что реагировать на девушку как оголодавший кобель с высунутым языком как-то несолидно для бывалого сталкера, который, типа, даже легенда Зоны и всё такое прочее.

– Я слышала, о чем вы говорили, – продолжила она, дотронувшись пальчиком до гарнитуры в ухе. – Значит, ты теперь что-то типа живого «фотошопа»? Очень занятно. Господин Захаров, я правильно поняла? Вам нужна моя помощь, чтобы изменить внешность Снайпера?

– Да-да, – немного рассеянно проговорил академик. Надо же, старый перец, типа, смущенно отвернувшийся в сторону, краем глаза всё-таки косил на глубокий вырез в халате Касси. Ишь ты, кто бы мог подумать, что в его возрасте подобные темы еще интересуют? Хотя Касси в полной боевой раскраске вполне может возбудить даже мертвого.

– В таком случае оставьте нас одних, – мило улыбнувшись, попросила девушка. – Вам ли, как творческому человеку, не знать, что при работе посторонние только отвлекают.

– Но я хотел бы… – попытался возразить Захаров.

– Понимаю, – мягко перебила его Касси. – В этой лаборатории четырнадцать камер записывают всё в постоянном режиме. Я потом лично смонтирую для вас подробнейший фильм с комментариями.

– Да-да, конечно, – несколько расстроенно проговорил академик. – Ухожу-ухожу.

И ушел, плотно прикрыв за собой дверь.

– Надо же, слушается, – сказал я ровно для того, чтобы что-то сказать.

– Ну да, – просто сказала Касси, бросая журнал в раковину под зеркалом. – С чего бы ему меня не слушаться? В группировке Всадников я была Скульптором. Делала другим лица и фигуры, а однажды собралась с духом и сделала себе и то, и другое. Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, лучше сделать это самому. По-моему, получилось недурно.

– Трудно не согласиться, – сказал я, невольно сглотнув набежавшую слюну. Ну точно кобель, сделавший стойку на красивую суку! Аж самому противно.

– Только, боюсь, без подготовки ничего у нас не выйдет, – вздохнула Касси, нарочито медленно развязывая поясок белого халата.

– Ты о чем? – выдавил я из себя.

– Дергаться будешь, – сказала она, освобождаясь от халатика, под которым не было абсолютно ничего. – А работа скульптора требует, чтобы кусок глины не отвлекался на посторонние раздражители и сидел смирно. Так что заканчивай хлопать глазами и иди сюда.

– А как же… четырнадцать камер? – во второй раз за две минуты сказал я лишь для того, чтобы сотрясти воздух, так как всё моё тело, казалось, без помощи рук само стремительно освобождалось от камуфлы.

– А тебе не пофиг? – поинтересовалась она, грациозно присаживаясь на краешек операционного стола. – Кому интересно – пусть смотрят, не жалко. А кому неинтересно, тем просто лечиться надо.

Она была права. Через полторы секунды мне стало пофиг совершенно на всё. Думаю, даже плотоядный мутант, вцепившийся мне в задницу, не смог бы оторвать меня от Касси.

Было в ней что-то настолько притягательное, что мою бедную крышу, битую пулями и прожженную кислотными дождями Зоны, сорвало напрочь. Вглухую. Так, что основательный импортный стол, рассчитанный на серьезные перегрузки, поскрипывал и постанывал, словно древний старик, которого двое усердный банщиков старательно охаживают березовыми вениками.

…Я понятия не имею, сколько времени мы с Касси занимались подготовкой. Как говорится, счастливым часы по барабану – или что-то в этом роде. Не помню, как там правильно, забыл на фиг. Потому что в это время я был по-настоящему счастлив и не хотел ни о чем думать. Бывают девушки, которые тебе подходят в интимном плане, с которыми ты забываешь о себе, о времени, о том, что ты кому-то чего-то должен, и что нехорошо вот так, по-скотски трахаться в чужом доме. Но это всё остается за кадром, проходит мимо, когда ты сливаешься воедино с той, кто тебе подходит как никакая другая. И пусть, возможно, тебе сейчас это только кажется, и, может, на самом деле ты это всё себе просто придумал, чтоб оправдать кобелячье своё поведение. Пусть. Наплевать. Тебе сейчас хорошо. Очень хорошо. И остальное просто не имеет значения…

Потом я лежал на столе, словно препарированный труп, а Касси на подгибающихся ногах шла к своему халатику, валяющемуся на полу. Тоже хорошие мгновения. Как мелодичный звон ударившейся об пол гильзы после выстрела, когда ты уже точно знаешь, что попал в цель. Жаль, что такие моменты быстро заканчиваются, как и всё хорошее в этой жизни.

– Животное, блин, – ворчливо сказала Касси, запахивая халатик поплотнее. – Баб, что ли, не видел после меня?

– Если и видел – не замечал, – соврал я, мысленно отгоняя навязчивый образ Рут, смотревшей на меня как на последнюю скотину.

– Брешешь как сивый мерин, – довольно усмехнулась девушка. – Знаю, что брешешь, кобелина, но всё равно приятно. Ладно, покувыркались – пора и за дело. Давай одевайся и пошли твой портрет править. Думаю, уважаемому академику гораздо интереснее смотреть на результат своих предположений, чем на твои причиндалы, которые ты по лабораторному оборудованию раскидал.