Она аккуратно загнула уши спира, прижала их и, ловко намотав ткань на голову мутанта, завязала концы на затылке. Пока Рут занималась этим, мутант аж замер и прищурился от удовольствия.

– Готово, – произнесла она, завершив работу.

– Спасибо, – поблагодарил Рудик. И неожиданно для себя добавил: –  Знаешь, а ведь у меня никого нет на этом свете. Совсем никого…

– У меня тоже, – отозвалась Рут. – Но это не повод, чтобы броситься к тебе на мохнатую грудь и забиться в рыданиях. Ты, конечно, мутант обаятельный и клинья подбиваешь интеллигентно, что подкупает. Но на ближайшее время у меня нет планов заводить новые отношения.

– А какие у тебя планы? – поинтересовался Рудик.

Рут хищно улыбнулась, сверкнув идеальными зубами, между которыми чернели полоски свежей крови.

– Знаешь, мне надоело, что меня всю мою жизнь пытаются либо убить, либо унизить. Даже не знаю, что страшнее.

– В этом наши с тобой судьбы очень похожи, – вставил спир.

– Так вот, – продолжила Рут, поднимая с земли автомат убитого ею бандита. – Теперь, когда я не пойми откуда получила силу, я хочу убивать и унижать этих напыщенных хомо, которые так гордятся своей породой.

– Уважаю и понимаю твое желание, – кивнул Рудик. – Но убийство ради убийства скоро наскучит. А вот убивать ради того, чтобы разбогатеть, гораздо логичнее. Сделать себе состояние, а после уйти из Зоны в мир людей, которых интересуют только деньги. Имея солидный капитал, там можно отлично устроиться даже с моей неформатной физиономией.

– Хммм, неплохая идея, – кивнула Рут. – И я знаю, как это сделать быстро.

– Так чего мы ждем? – спросил спир, проверяя трофейный автомат на предмет, заряжен ли он. – Зона дала нам новую жизнь, которую пора изменить к лучшему.

* * *

– У меня странное чувство, – пожаловалась Настя. – В голове словно образовалась пустота. И здесь тоже.

Она положила ладонь на живот.

– Это бывает, – деревянным голосом проговорил Фыф, отведя взгляд в сторону. Теперь, когда его голова стала одним большим глазом, это получилось сделать, только отвернувшись. – Нас оживили, вернули из мертвых. Скорее всего, это какой-то побочный эффект…

Кио остановилась.

– Ты никогда не умел врать, шам. Особенно мне. Скажи, что случилось?

Фыф вздохнул. Ему тоже было, мягко говоря, не по себе от произошедшего. На сердце словно наковальню положили, которая давила, давила, давила…

– Ты была беременна, – выдавил он из себя. – Но ребенок родился мертвым. И… Он был ужасен, Настя. Ты умерла, потом возродилась. И он воскрес вместе с тобой. Видимо, произошли какие-то фатальные изменения…

– Ты его похоронил? – перебила шама девушка.

Фыф покачал головой.

– Нет. Я, как только это увидел, просто выбросил подальше…

– «Это» было твоим ребенком! Нашим ребенком!!! Как ты мог?!

Отливающее металлом лицо Насти перекосилось от ярости.

Она шагнула к шаму, из ее ладоней показались острые кончики танталовых штыков. В такой ярости Фыф не видел ее никогда. Он даже невольно попятился, борясь с желанием выстроить между собой и кио непроницаемую ментальную стену.

Однако Настя быстро справилась с собой. Остановилась и сказала:

– Я хочу его увидеть.

– Не надо тебе на него смотреть, – мрачно проговорил Фыф. – Оно даже мертвое внушает ужас.

– Я хочу увидеть своего ребенка, – упрямо повторила кио. – И если ты еще раз попробуешь очистить мне память, я тебя просто убью. Поверь, шам, я тебя люблю, но свое дитя мне дороже всего на свете.

Фыф тоже любил Настю. Вот такую – упрямую, дерзкую, отчаянную и безумно красивую. Сейчас даже больше, чем раньше. Кожа металлического цвета шла ей, она казалась похожей на серебряную статую. Богиню, сошедшую с пьедестала и каким-то чудом ответившую взаимностью на его чувства…

– Хорошо, – сказал Фыф. – Ты его увидишь. Мы вернемся, похороним его, а после уйдем домой, в мир Кремля.

– Я согласна, – кивнула Настя.

А шам уже смотрел своим ментальным взглядом на то место, куда вышвырнул комок чего-то мертвого, странным, необъяснимым образом внушающего мерзкий, липкий страх, который начинал ворочаться внутри при одном лишь взгляде на него. Такого Фыф не испытывал никогда, потому и зашвырнул его подальше.

Но сейчас этого куска мертворожденной плоти уже не было там, где ему следовало находиться. Шам недоумевал. Жрать эту пакость не станет даже самый примитивный мутант, сходящий с ума от голода. Так куда ж она подевалась?

…А она никуда и не делась. Просто этой мертвой субстанции не нравилось, что кто-то пытается ее найти, вот она и заблокировала ментальные волны шама, показав тому, что на серой траве Зоны ничего нет.

Хотя это было не так.

Через несколько минут после ее падения на землю к ней, трясясь от ужаса, подошел лысый чернобыльский еж, которого она просто всосала в себя, отчего немного увеличилась в размерах.

И ей это понравилось. Поэтому, немного подкрепившись, она продолжила.

Живые существа боялись, но беспрекословно подчинялись, идя на ее зов, – и исчезали в бугристой черной субстанции, питая ее и становясь ее частью.

Мертвое ненасытно. За четверть часа ее жертвами стали еще один еж, лесная крыса-мутант и два десятка червей.

Но этого было мало.

Она хотела есть. И расти. В ее случае это было одним и тем же. Но поблизости больше не было ничего съедобного. А значит, нужно было учиться двигаться.

Кривое подобие конечности, данное ей при рождении, немного подросло, став похожим на изломанное щупальце. Но этого хватило, чтобы передвинуться на несколько метров вглубь леса, где с пищей было получше.

Намного лучше!

Молодого кабана-мутанта привлекло шуршание в кустах, и он решил проверить, насколько съедобно то, что там возится. Сунул морду под куст – и ее немедленно облепило нечто скользкое и вонючее настолько, что мут заревел от омерзения и замотал башкой, пытаясь стряхнуть мерзкую субстанцию.

Но она прилипла намертво.

Более того, за несколько секунд она успела выесть глаза мутанта и проникнуть к нему в череп, где еды было просто навалом.

Кабан заревел, чувствуя, как нечто невыразимо ужасное пожирает его изнутри, но рев быстро перешел в предсмертный хрип. Мутант рухнул на землю и забился в конвульсиях. Но его мучения продолжались недолго. Кабан вздрогнул всем телом – и умер. А внутри него уже стремительно разрасталось нечто, получившее наконец вдосталь пищи для строительства собственного тела.

* * *

Растерзанные тела бандитов выглядели жутко. Их убили, обобрали, выпили кровь и съели плоть, выгрызая из мертвых тел самое вкусное – а именно сердце, печень и глаза. Я не разбираюсь в гастрономических изысках каннибалов, это мне Хащщ пояснил.

– Гурманы кушали, – сказал он. – Мясом побрезговали, сожрали самое изысканное. Как я понимаю, ты знал ту самку хомо?

Я не ответил. Свыкался с мыслью, что Рут теперь вроде и не Рут, которую я знал, а нечто совсем иное. Оставляющее следы своих зубов на куске недоеденной человеческой печени, валяющейся возле потухшего костра.

Между тем Хащщ, поморщившись, раздел третий труп, у которого были только глаза вырваны. Видимо, Рудик и Рут наелись первыми двумя.

– Все остальное в кровище, – пожаловался ктулху, натягивая на себя широкие спортивные штаны, изрядно потертые на коленях, и толстовку с криво зашитыми прорехами. – Разве это одежда? Я теперь не на сталкера, а на бомжа похож.

– Так лучше, чем было раньше, с болтающимися причиндалами, – заметил я. – Теперь капюшон накинь, и нормально. Твои унылые щупла за бороду сойдут, а ласты свои когтистые особо не свети.

– Да знаю я, – поморщился Хащщ. – Блин, на мои лыжи только сорок шестой размер налезает. Чуть меньше ботинки натянешь, сразу когти кожу рвут и наружу лезут.

– Грустная история, – заметил я. – Сочувствую, но ничем помочь не могу. Босиком походишь, тебе не привыкать. Ты лучше посмотри, не осталось ли чего из оружия.

– Похоже, все забрали, – сказал ктулху, который лучше меня видел в темноте. – Хотя вон там подальше в траве что-то виднеется.

Мутант сходил в темноту, где кривые деревья отбрасывали глубокие тени, и принес оттуда на редкость неухоженный наган с четырьмя патронами в барабане.

– Сойдет на первое время, – сказал я. – Револьвер вообще оружие надежное, не должен подвести.

Хащщ выразительно покосился на мой арсенал, но ничего не сказал. Личной артиллерией, подобранной под себя, что в Зоне, что на войне делятся только в особо крайних случаях. Не таких, как сейчас. Ктулху знал, что с оружием я обращаюсь лучше него, поэтому возникать не стал, а лишь сунул наган в дырявый карман толстовки так, что ствол через прореху наружу высунулся, и воззрился на меня своими немигающими глазами.

А я стоял и думал, глядя на мертвых бандитов, которые все-таки были существами моей породы. Думал про то, что хищники, однажды попробовав человечину, никогда не откажутся при случае полакомиться ею снова. И эти хищники – существа, ради которых я когда-то был готов не задумываясь пожертвовать жизнью.

Когда-то.

Но не сейчас.

Потому что сейчас это были уже не они.

Не Рудик, Рут, Фыф, Настя, Харон, а нечто совсем другое. Горько было признать, но мои друзья погибли. Прав был Болотник: оживлять мертвых – не самое благодарное занятие. Если бы я столь фанатично не пытался вернуть своих друзей к жизни, семья Хащща не погибла бы, а я не стоял сейчас столбом, оцепенев от осознания того, что я натворил.

Но, с другой стороны, сделанного не воротишь. И, надо признать, Хащщ имел полное право на месть. А я со своей стороны не имел морального права отпускать его мстить в одиночку. Потому что Фыф со своей колоссальной ментальной силой убьет его, не пошевелив и пальцем, и еще одна смерть будет на моей совести. Да, я совершил ошибку, вернув к жизни своих друзей, которые превратились в чудовищ.

И теперь мой долг – исправить эту ошибку.

– Думаю, я знаю, куда пошел тот, кто лишил тебя семьи, – сказал я.

– Ну так чего же мы ждем? – с нетерпением отозвался Хащщ.

Хотелось мне рассказать ему все – о том, что я натворил, и что ни старый наган, ни моя внушительная ручная артиллерия не помогут против шама, который, похоже, достиг пика своей силы.

Но я не мог. Язык не поворачивался. Порой это нереально трудно – признаться, что на самом деле во всем произошедшем по большому счету виноват ты…

Поэтому я сказал другое.

– Ну, пойдем.

– Далеко? – осведомился Хащщ.

– Нет, – покачал я головой. – Следы на земле свежие, ведут на юг. Думаю, если поторопимся, не доходя до Новоселок, мы их догоним.

Мутант нахмурился.

– С юга чем-то нехорошим сильно тащит. Такое ощущение, что мозги нагреваются.

– Это ЗГРЛС шарашит, аж сюда доносится, – сказал я. И, поймав вопросительный взгляд Хащща, пояснил: – Загоризонтная радиолокационная станция генерирует аномальное излучение нереальной силы. Поэтому придется ее обойти.

* * *

Они возвращались.

Фыф знал, куда идти. Он чувствовал своего ребенка… и от этого чувства ему становилось страшно.

Мертвое шевелилось. Жило своей странной жизнью, непонятной для тех, у кого бьется сердце, гоняя по жилам кровь. Оно могло существовать, лишь поглощая живое – в отличие от живых, которые преимущественно едят уже убитую пищу. И то, что оно делало с этой пищей, внушало Фыфу ужас. Сейчас оно ело кабана-мутанта, и это пожирание изнутри напоминало стремительно разрастающуюся раковую опухоль, вследствие которой животное погибало в невыразимых муках…

– Что с тобой? – спросила Настя.

– Я боюсь того, что мы породили, – деревянным голосом произнес Фыф. Он уже освоился с новым речевым аппаратом – говорить шеей оказалось не сложнее, чем раньше ртом.

– Не бойся, – успокоила его кио. – Ребенок всегда узнает свою мать и не причинит ей вреда.

Фыф промолчал.

В голосе Насти было столько нерастраченной нежности, что он не рискнул ей что-то возразить. Когда женщина говорит хорошее о своем ребенке, мужчине лучше не пытаться говорить обратное. Не поймет, не услышит. А в случае с боевым киборгом в девичьем обличье это еще и опасно для жизни.

Они недалеко ушли, потому и возвращаться пришлось недолго. Вот он, лес, состоящий из кривых, уродливых деревьев, и кусты, куда Фыф зашвырнул то, что родила Настя…

И оттуда, из густых, колючих зарослей мутировавшего кустарника, пошатываясь, вышел человек. Судя по одежде, сталкер-одиночка. Дешевый, изрядно поношенный комбинезон с капюшоном, потертые джинсы, кирзовые сапоги, за спиной ружье-двустволка. Сразу видать, небогатый и не особо везучий ловец удачи.

Который вел себя очень странно. Дергающаяся походка, покрасневшие глаза, пальцы рук скрючены…

– Зомби, что ли? – скривилась кио.

– Нет, – покачал головой Фыф. – Не зомби.

Сталкер сделал еще два шага, с трудом поднял голову. Его воспаленные, налитые кровью глаза остановились на Насте. Он захрипел, протянул к ней руки со сведенными судорогой пальцами…

– Ма… ма… – вырвалось из горла несчастного.

– Что? – не поняла девушка.

– Оно у него внутри, – тихо сказал Фыф. – Твой ребенок не может жить самостоятельно. Ему нужно питаться жизненной силой других существ. Оно либо поглощает их, если они меньше его, либо внедряется в более крупных. И пьет их жизнь до тех пор, пока они не умрут. Тогда оно ищет следующего…

– Это нормально, – сказала кио, делая шаг к сталкеру, лицо которого уже посинело, как у покойника. – Все в этом мире убивают для того, чтобы жить. И мой ребенок не исключение.

– Ма… ма… ма… – хрипел сталкер, с видимым усилием переставляя ноги.

– Не напрягайся, милый, – улыбнулась Настя, направляясь навстречу. – Твоя мамочка идет к тебе.

– Не делай этого! – закричал Фыф.

– Только посмей мне помешать! – прошипела кио, повернув к шаму разъяренное лицо. – Ты и так уже чуть не убил моего ребенка!

Фыф взглянул в полные ярости глаза Насти, и из его огромного глаза выкатилась слеза. Он слишком сильно любил свою кио для того, чтобы поступить правильно. Сейчас Фыф был готов убить себя за то, что поддался минутной слабости, рассказав ей все.

И не только за это…

Шам догадывался о том, что сейчас произойдет, но у него не хватило духа во второй раз убить чудовище и очистить память Насти.

Потому что невозможно убить неживое.

Как и насовсем вытравить из головы матери память о ее ребенке…

Настя подошла к сталкеру, смотревшему на нее неживыми рыбьими глазами, и обняла его, как мать могла бы обнять свое дитя, которое встретила после долгой разлуки.

И немедленно изо рта, глаз, ушей несчастного, уже умершего человека, извиваясь, полезла чернота.

Это было похоже на множество щупалец чудовища, спешащего покинуть тесное жилище, в котором уже не осталось пищи. Оно торопилось, ему не хватало проломленных глазниц и разорванного до ушей рта. Поэтому монстр надавил изнутри стеснявшего его черепа – и тот треснул, освободив поток осклизлой субстанции, моментально облепившей голову Насти.

Фыф застонал и закрыл лапами свой единственный глаз. Он мог бы остановить этот кошмар одним движением мысли, отбросив любимую подальше от пакости, порожденной ею. Но он чувствовал, что сейчас, именно сейчас его Настя по-настоящему счастлива. Так, как никогда не была счастлива ни с ним, ни когда-либо еще. И шам не мог лишить единственное дорогое ему существо этого счастья, потому что знал – Настя никогда ему этого не простит. И сейчас единственное, что он мог сделать, – это не смотреть на происходящее.

Но и это ему не удалось.

Благодаря пыли Монумента Фыф при воскрешении достиг слишком высокого уровня, какой не снился даже Великим шамам, о которых среди его племени ходили легенды. И, пока что до конца не научившись управлять собственной силой, Фыф невольно видел внутренним зрением, как жуткая пакость быстро втягивается внутрь кио. Серебристое лицо Насти стремительно покрывалось неровной черной сеткой, похожей то ли на несимметричную паутину, то ли на трещины в неуязвимой танталовой коже.

Отключать свое внутреннее зрение шам пока не умел, поэтому он сделал единственное, что было возможно в подобной ситуации, – развернулся и бросился бежать. В мутировавший лес, под эфемерную защиту деревьев, подальше от жуткого места, где он потерял свою любимую, пожертвовавшую собой ради слепой материнской любви.

Он бежал, а внутри него ужас пережитого быстро сменялся ненавистью – не лучшим лекарством от горечи утраты, но единственно возможным для очень многих. Клин вышибают клином, одно сильное чувство гасится другим.

И сейчас Фыф ненавидел!

Себя за слабость, за то, что не смог скрыть от любимой страшную правду.

Захарова за то, что вернул к жизни его и Настю.

Но больше всего Фыф ненавидел человека, который не дал им умереть окончательно, из-за которого он и его любимая кио превратились в чудовищ.

Сталкера по имени Снайпер.

* * *

Оно вышло из леса прямо на нас. Существо, похожее на человека лишь общими очертаниями и способностью ходить на двух ногах. Его трясло, словно в лихорадке, и из огромного глаза, заменявшего собой голову, на серую траву Зоны катились слезы.

Я узнал его. Видел запись в научном комплексе Захарова, правда, не очень четкую, похожую на монтаж кадров из фильма ужасов. Впрочем, я не особенно доверял академику, который и приврать мог запросто. Может, и моих друзей он не оживлял, кто его знает, а лишь налепил типа видеодоказательство из нарезанных фрагментов фильмов ужасов…

Хотя настолько новый камуфляж жутковатое с виду существо могло получить лишь в одном месте: на складе Захарова. Тем более что там такие точно имелись…

В общем, были у меня поводы для сомнений. Поэтому я остановился и довольно громко поинтересовался: